6 ноября 1801 года в церкви Симеона Столпника на Поварской граф Николай Шереметев обвенчался с крепостной актрисой и певицей Прасковьей Жемчуговой.
Николая Петровича Шереметева современники описывали как образованного, благородного, страстного, хотя и несколько пресыщенного мужчину, которого увлекали охота, лошади и женщины. Впервые он увидел Прасковью в 1773 году, когда вернулся из-за границы в Кусково и начал управлять театром. При первой встрече со своей крестьянкой Парашей граф «был поражен ее красотой и воспылал к ней серьезной страстью; он стал вести свою любимицу по артистической дороге». «Если бы ангел сошел с небес, если бы гром и молния ударили разом, я был бы менее поражен» — так сам Шереметев описал первую встречу с крепостной.
Параша родилась в Ярославской губернии в семье кузнеца. Ее семья оказалась собственностью Петра Шереметева, доставшись ему с приданым его жены Варвары Черкасской. Когда девочке исполнилось 7 лет, княгиня Марфа Долгорукая взяла ее на воспитание в подмосковную усадьбу Шереметевых Кусково. У Параши обнаружились способности к музыке, и ее начали готовить для труппы крепостного театра. Прасковья дебютировала в 11 лет 22 июня 1779 года, играя роль служанки в опере Андре Гретри «Опыт дружбы».
В книге Михаила Пыляева «Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы» сообщается, что сын Петра Шереметева, Николай, взял девушку из отцовского дома и поместил во флигеле, где жили его актрисы:
«Здесь он обратил все свое внимание на образование своей избранницы. К ней были приставлены учителя, в числе которых были и иностранцы; для сценического искусства ей была дана наставница Т.В. Шлыкова, подруга и неизменный друг Параши до гроба. Кусковский театр в эту эпоху расцвел, и лучшим его украшением сделалась талантливая Параша».
В 1780 году Прасковья вышла на сцену в роли Белинды в опере Антонио Саккини «Колония, или Новое поселение» уже под фамилией Жемчугова. Эту фамилию Параше дал граф. Актрисам шереметевского театра по традиции давались псевдонимы по названиям драгоценных камней. Для Прасковьи Николай Петрович выбрал жемчуг из-за ее «жемчужного» голоса. Параша обладала красивым лирико-драматическим сопрано, хорошо играла на клавесине и арфе, знала французский и итальянский языки.
Успех пришел к ней в 13 лет, когда Прасковья исполнила партию Лизы в комической опере Пьера Монсиньи «Дезертир, или Беглый солдат». В 17 лет юная актриса триумфально исполнила роль Элианы в опере Гретри «Самнитские браки». В блестящем рыцарском наряде и шлеме Параша была особенно хороша.
Роль Элианы Прасковья Жемчугова исполнила и 30 июня 1787 года в новом, перестроенном здании театра в Кускове, открытие которого было приурочено к визиту в усадьбу Екатерины II. Императрицу поразило как великолепие спектакля, так и игра крепостных актеров. Особенно она выделила Прасковью Жемчугову, которую наградила алмазным перстнем. Отныне юная крепостная стала одной из самых известных актрис в России.
30 октября 1788 года умер Петр Шереметев. Все поместья с крепостными в двести тысяч душ достались Николаю Петровичу.
«В Параше (Прасковья Жемчугова стала фавориткой Николая Петровича Шереметева в 19 лет. — С. И.) граф встретил действительно редкую и высокую душу, и любовь его скоро сделалась страстью постоянной и единственной, – пишет Михаил Пыляев. – Живя с нею, граф с каждым часом совершенствовался и возвышался, и не мог того не чувствовать. Он расстался с прежними мелкими страстями и увлечениями, постепенно бросил охоту, забыл праздную жизнь, предался сценическому искусству, сделался хорошим хозяином, распространил и усовершенствовал школу, покровительствовал художникам, много читал и много делал добра. Расстояние между его общественным положением и положением его подруги было слишком велико для тогдашнего времени: тогда скорее простили бы распутства, не знавшие предела, чем подобную страсть, и вся эта блестящая обстановка и внешность скрывала только самую глубокую драму, полную треволнений, огорчений и пр. По рассказам старых людей, граф нередко входил в комнаты Параши и заводил с ней беседу, как ему тяжело, что он собирается жениться на равной, и нужно им расстаться. Параша не выражала ни упреков, ни жалоб, только после, когда выйдет граф, она плакала и молилась».
Николай Петрович жил с Прасковьей в так называемом «новом доме», построенном им на месте «Мыльни», наискось от театра. В доме этом обстановка была простая, а в спальне Жемчуговой — еще проще: «на окнах занавесы из затрапезы и серпянки, в простенке зеркало, две картинки с пастушками, ниша для самой простой постели с ситцевым подзором, два сосновых столика, березовые кресла, потолок подбит холстом, пол сосновый». Единственной роскошью были принадлежавшие графу картины.
Николай Петрович и Прасковья Ивановна жили в этом доме 9 лет — с 1790-го по 1799-й. Параша знала одну дорогу – в театр да в сад по большой крайней аллее. Все бы ничего, но жизнь в Кускове омрачали косые взгляды, намеки и сплетни. Однажды, прогуливаясь по Большой аллее, Параша встретила посетителей, приехавших погулять по саду. Дети, подученные взрослыми, подбежали к девушке с вопросами: «Где здесь живет кузнечиха, где здесь кузница и есть ли дети у кузнеца?» Расстроенная Прасковья бросилась домой. Узнав о случившемся, Николай Петрович решил покинуть Кусково и перебраться в свое имение в Останкино.
В Останкине влюбленной чете зажилось спокойнее. Сюда же была переведена театральная труппа, правда, здесь театр был только «домашним», куда допускались лишь избранные. Зимой, когда граф жил в Петербурге, приемов было еще меньше. Прасковья Ивановна показывалась на них крайне редко. Ее практически не видели, знали лишь по слухам.
«В Останкине, как хозяйку дома, Прасковью Ивановну навещал император Павел, признавая этим «совершившийся факт»; еще больше любил и уважал последнюю за ее высокие душевные качества московский митрополит Платон, светило своего времени, – пишет Михаил Пыляев в своей книге. – Посоветовавшись с добрым своим другом, митрополитом Платоном, «с апробации и благословения его» граф вступил в законный брак».
Бракосочетание Николая Петровича и Прасковьи Жемчуговой, которой перед этим граф дал вольную, прошло 6 ноября 1801 года в церкви Симеона Столпника на Поварской. Свидетелями при бракосочетании были близкие люди: К. А. Щербатов, известный археолог А. Ф. Малиновский и синодский канцелярист Н. П. Бем, домашний графа. Свидетельницей со стороны невесты была лишь актриса Т. В. Шлыкова.
Брак долго хранили в тайне. Прасковья Ивановна, жена одного из первых богачей и знатных людей России, не смела при всех назвать Николая Петровича своим мужем.
У дома Шереметева на Фонтанке в саду был поставлен деревянный дом, напоминавший собою «Кусковский дом в уединении», в нем и уединялась влюбленная чета.
«Спальня Прасковьи Ивановны находилась близ домовой церкви, и последняя была единственным ее утешением, – рассказывается в книге М. Пыляева «Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы». – 3 февраля 1803 года у нее родился сын Димитрий (роды были тяжелыми; ослабленная чахоткой, Прасковья Ивановна не могла подняться с кровати. — С. И.). Мать беспрерывно спрашивала о новорожденном, выражала боязнь, чтобы его не похитили; требовала часто к себе и единственно радовалась, заслышав крик его в соседней комнате. <…> 23 февраля 1803 года она скончалась».
Прасковью Ивановну, которой на момент смерти было всего 34 года, похоронили в фамильной усыпальнице Шереметевых в Александро-Невской Лавре. Над могильной плитой поместили такую эпитафию:
Храм добродетели душа ее была,
Мир, благочестие и вера в ней жила,
В ней чистая любовь, в ней дружба обитала,
Она и в смертный час, в преданности своей,
Всю чувствовала скорбь оставшихся по ней.
Какая же судьба несчастного супруга,
Сужденного влачить всю жизнь свою без друга?
Бесплодны вздохи, плач, тоска и тяжкий стон…
Николай Петрович заказал портрет лежавшей в гробу графини и надписал девиз покойной: «Наказуя наказа мя, смерти же не предаде мя». Из спальни граф устроил моленную, завещав «не прикасаться к сей комнате и блюсти ее как святыню».
На бронзовой доске мраморной тумбы в саду начертано:
Мне кажется, я вижу ее нежную тень,
Бродящую вокруг этого жилища,
Я приближаюсь, но тут же эта милая картина,
Причинив мне боль, исчезает без следа.
Из знатных людей на похороны Прасковьи Ивановны никто не пришел — они не пожелали признать покойную крепостную графиней. В последний путь Парашу провожали актеры, музыканты театра, слуги поместья, крепостные и, конечно, Николай Петрович с маленьким сыном.
Граф Шереметев обратился с письмом к императору Александру I, который признал его брак с Жемчуговой за три дня до смерти актрисы, где умолял признать новорожденного наследником семьи Шереметевых. Император дал на это свое высочайшее согласие.
Покойная графиня отличалась широкой благотворительностью. Ежегодно, по ее завещанию, выдавалась значительная сумма сиротам, бедным, убогим ремесленникам, на выкупы за долги и на вклады в церковь. Память о графине увековечена в Москве постройкой Странноприимного дома с больницею и богадельнею, основанного по мысли ее графом Шереметевым (сейчас НИИ Склифосовского).
Николай Петрович скончался в Петербурге 2 января 1809 года, снедаемый тоской по любимой супруге. Очевидцы вспоминали, что хоронили графа очень скромно: деньги на богатое погребение он велел раздать бедным.
После смерти графа все его имение перешло к единственному сыну, графу Дмитрию Николаевичу, которому в то время было меньше шести лет.
«Его опекуны во время долгой опеки все свозили, уничтожали и продавали даже с аукциона все движимое имение, все памятники, постройки, здания, сооружения и проч., прикрываясь недостатком средств для штата, – пишет Михаил Пыляев. – Нашествие французов на Москву в 1812 году им пришлось тоже кстати. Ссылаясь на посещение неприятелем подмосковных имений Шереметева, они списали огромные списки вещей, будто бы расхищенных или уничтоженных французами».
В «Завещательном письме» сыну граф Николай Петрович написал о Прасковье Ивановне:
«…Я питал к ней чувствования самые нежные… наблюдал я украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность. Сии качества… заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать её моею супругою <…> В жизни у меня было всё… Но ни в чем я не нашел упокоения. Помни же, жизнь быстротечна, и лишь благие дела мы можем взять с собой за двери гроба».
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
