9 октября 1773 года в гости к императрице Екатерине II приехал французский просветитель Дени Дидро.
Екатерина II, как известно, была поклонницей французских просветителей, состояла в многолетней переписке с Вольтером, д’Аламбером, Дидро. Николай Михайлович Карамзин, прочитав эти письма, справедливо заметил: «Европа с удивлением читает ее переписку с философами, и не им, а ей удивляется. Какое богатство мыслей и знаний, какое проницание, какая тонкость разума, чувств и выражений».
Особое уважение к Екатерине II вызвало у всех ее решение купить библиотеку Дидро, которую тот собирался продать, чтобы обеспечить будущее дочери. Екатерина приказала приобрести эту библиотеку с условием, что она останется у Дидро до его смерти, а сам он назначается ее хранителем с получением за это достаточно хорошего жалования.
В связи с этим д’Аламбер писал Екатерине II: «Вся литературная Европа рукоплескала». А Вольтер добавил: «Все писатели Европы должны пасть к стопам ее величества».
Так между российской императрицей и Дени Дидро установились почти дружеские отношения. Дидро помогал российским представителям в Европе покупать для Эрмитажа лучшие картины и гравюры, он же рекомендовал Екатерине II скульптора Фальконе для работы над памятником Петру I «Медный всадник».
К 1773 году Дидро принял решение приехать в Санкт-Петербург. Его путь через Европу был достаточно долгим, он прибыл в Россию 9 октября 1773 года и остановился в особняке Л. Нарышкина на Исаакиевской площади.
Французский энциклопедист планировал пробыть в Санкт-Петербурге два месяца, однако остался в России на целых пять. Почти ежедневно он встречался с российской императрицей. То сильное впечатление, которое Екатерина II произвела на Дени Дидро во время переписки, подтвердилось. Сама императрица говорила, что во время бесед с Дидро она больше слушала, чем говорила, хотя между ними неизбежно возникали споры.
Французские посланники докладывали в Париж, что Екатерина II находит особенное удовольствие в беседе с Дидро, который в определенный час является во дворец и уединяется с императрицей.
«Мне разрешено говорить все, что только придет в голову, – писал Дидро, – двери кабинета государыни открыты для меня во все дни с трех часов пополудни до пяти, иногда и до шести часов. Я вхожу, меня сажают, и я разговариваю так же свободно, как с вами. Выходя из кабинета императрицы, я должен сознаться пред самим собою, что я имел душу раба в так называемой земле свободных людей и что я обрел в себе душу свободного человека в так называемой земле варваров».
Перед каждой беседой Дени Дидро заранее писал листок с темой беседы, а затем читал его вслух Екатерине II, после чего содержание листка подвергалось обсуждению. Выбор тем принадлежал Дидро. Судя по всему, эти листки после каждой беседы Дидро отдавал Екатерине II, и, по словам самого философа, копий он с них не снимал. Императрица также никому не сообщала об этих записках. Впоследствии разрозненные листки бесед были переплетены в одну тетрадь. Она хранилась в Эрмитажной библиотеке, но в какое-то время исчезла оттуда при невыясненных обстоятельствах. Известно лишь, что позднее ее приобрел для своей коллекции известный библиофил, собиратель, министр народного просвещения А. С. Норов. В 1869 году он подарил рукопись императору Александру II, и через какое-то время она снова заняла свое место в рукописном отделении библиотеки Зимнего дворца.
Долгое время о рукописи Дидро никто не знал. Она стала известна благодаря библиотекарю императорских библиотек А. И. Гримму, который показал ее Морису Турне, прибывшему в Россию из Франции для изучения эрмитажных рукописей Дидро в связи с подготовкой научного издания текстов писателя. Благодаря ходатайству французского посла в России Констана Жореса, Турне разрешено было снять копию с рукописи Дидро. Фрагменты рукописи Турне опубликовал в ряде французских изданий в 1883 и 1884 годах, полный текст рукописи вошел в состав его монографии «Diderot et Catherine II», вышедшей в 1899 году. В 1902 году с предисловием и примечаниями Турне рукопись была издана на русском языке в переводе К. К. Толстого.
В настоящее время рукопись хранится в Государственном архиве Российской Федерации в фонде рукописного отделения Зимнего дворца. В 2008 году она внесена в Государственный реестр уникальных документов Архивного фонда РФ.
«Во встречах Дидро и Екатерины (…) выявились оба острия дилеммы, – пишет в работе «Когда Дидро встретил Екатерину» профессор Веса Ойттинен. – Одно, которое представлял Дидро, состояло в утверждении универсальности идей Просвещения и Модерна – убежденности в том, что эти идеи применимы ко всем людям независимо от их этнической, географической или культурной принадлежности. Другое острие дилеммы отстаивала русская императрица, столь же убедительно утверждавшая, что идеи Дидро ввергнут ее страну в хаос. У Екатерины было мало иллюзий в отношении русского крестьянства, впоследствии идеализированного наивными славянофилами, и она считала бунтовщика Пугачева людоедом, восстание которого надо было подавлять любой ценой».
Французский энциклопедист хотя и останавливался главным образом в Санкт-Петербурге и почти не понимал русского языка, тем не менее сделал некоторые проницательные и интересные замечания о том, как обстоят дела в России. Он отметил антагонизм между старой и новой столицами – Санкт-Петербургом и Москвой, который порождал дисбаланс в стране. Дидро считал, что русские подвержены двум крайностям: одни считают, что русский народ более передовой по сравнению с другими народами, другие же, напротив, полагают, что русский народ страдает отсталостью по сравнению с другими народами. Те, кто держатся первого взгляда, «чересчур презирают остальную Европу». Те же, кто держатся второго, «слишком фанатически ею восторгаются».
«Первые никогда не выезжали из своей страны; вторые или не жили в ней достаточно долго, или не дали себе труда изучить ее, – писал Дидро. – Те и другие видят только внешность, одни – издали, другие – вблизи: внешность Парижа и внешность Петербурга. Я очень поразил бы их, если бы показал им, что между обеими нациями существует такая же разница, как между человеком сильным и диким, еще только познавшим зачатки цивилизации, и человеком деликатным и изысканным, но пораженным почти неизлечимой болезнью».
Приведу и еще одно замечание Дени Дидро, которое, конечно, не могло порадовать ни Екатерину, ни ее подданных: «В характере русских замечается какой-то след панического ужаса, и это, очевидно, результат длинного ряда переворотов и продолжительного деспотизма. Они всегда как-то настороже, как будто ожидают землетрясения, будто в моральном отношении они чувствуют себя так, как в физическом отношении чувствуют себя жители Лиссабона» (в Лиссабоне незадолго до этого произошло сильное землетрясение).
И уж явно не мог понравиться российской самодержице прогноз, сделанный Дидро по поводу ее собственного царствования: «Всякое правление, основанное на произволе, дурно; я не делаю здесь исключение и для правителя хорошего, твердого, справедливого и просвещенного, ибо такой правитель внушит привычку уважать и преданно служить любому правителю, каков бы он ни был. Он отнимет у народа право обсуждать, выражать свои желания или отвергать; право возражать, возражать даже тому, что благо… Он – добрый пастырь, который низводит своих подданных на положение скота, заставляя их забыть о чувстве свободы, которое трудно вернуть, раз оно утеряно; он обеспечивает подданным счастье на десять лет, но за это счастье потомки будут расплачиваться двадцатью веками бедствий».
Дидро засыпал Екатерину идеями различных реформ – от необходимости создания «третьего сословия» в России до табачных плантаций и школ для девочек. Прошло не так много времени, прежде чем отчуждение между ними стало заметным. Однажды Екатерина II объявила Дидро: «Впредь мы не будем обсуждать никаких иных вопросов, кроме тех, что относятся к нравам и литературе».
Граф Сегюр так передает рассказ Екатерины II о ее встречах с Дидро: «Я долго с ним беседовала, но более из любопытства, чем с пользою. Если бы я ему поверила, то пришлось бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство, политику, финансы и заменить их несбыточными мечтами».
Дидро был, как бы мы сейчас сказали, теоретиком, даже мечтателем, ему казалось, что у его собеседницы достаточно власти для того, чтобы все великие и справедливые идеи, которые постоянно обсуждались, могли воплотиться в жизнь.
Пребывание Дидро в России не ограничивалось только беседами с российской императрицей. Он много работал над составлением разных проектов, в частности, над планом развития системы народного образования в стране, однако после его отъезда все так и осталось на бумаге. Дидро и сам довольно быстро стал понимать, что едва ли его идеи смогут стать реальностью в России.
Екатерина II в отличие от Дидро была реалисткой. Она как-то сказала философу: «Вашими высокими идеями хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо… Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит и не представляет затруднений воображению, между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы».
Французский философ покинул Санкт-Петербург в феврале 1774 года. Он уехал разочарованным. Для Екатерины II же визит Дидро стал поводом повысить авторитет страны в Европе и побороть традиционное европейское высокомерие по отношению к России.
Покинув нашу страну, Дидро подготовил исследование положения дел в России, которое было опубликовано анонимно. Французский философ считал, что главный недостаток, который препятствует процветанию России, соразмерному огромным ресурсам страны, – это отсутствие свободы: «Рабство, какое бы значение мы ни придавали этому слову, есть состояние, в котором находится вся нация. Среди подданных, которых мы считаем в этой империи свободными гражданами, ни один не обладает гарантией безопасности собственной личности, правом постоянной собственности на свое имущество, свободой, которую он может потерять лишь в случаях, предусмотренных и определенных законом».
После бесед с Дидро Екатерина II сетовала: «Я ему показалась жалка, а ум мой узким и обыкновенным».
Философ же заявил: «В ней душа Брута».
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
