В июле 1905 года лейтенант Пётр Шмидт познакомился на киевском ипподроме с Зинаидой Ризберг. Потом они 30 минут ехали вместе в поезде Киев-Керчь. Затем между ними началась переписка, длившаяся 7 месяцев и вошедшая в историю как «почтовый роман».
Впоследствии в своих воспоминаниях Зинаида Ивановна назвала своего попутчика «странным офицером». Она призналась, что впервые обратила на него внимание в Киеве на конных бегах. В поезде они успели рассказать друг другу о себе. Как оказалось, Зинаида была замужем, и вполне благополучно, но вот насчет счастья – все как-то никак.
Спустя годы Зинаида Ризберг вспоминала: «Мы обменялись фотографиями, знакомство наше на расстоянии крепло, духовная связь росла. Шмидт писал мне каждый день, писал обо всем: о своих мелких домашних делах, о своем финансовом положении, о своем сыне».
Пётр Шмидт в 1886 году окончил Петербургское морское училище и был произведен в мичманы. Он получил назначение на Балтийский флот, где был зачислен в 8-й флотский экипаж. В январе 1887 года он приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Однако служба его сразу же не заладилась. Амбициозность и завышенное самомнение молодого мичмана вызвали резкое отторжение корабельного офицерского коллектива. Суровые морские будни оказались для Шмидта тяжелыми. С горем пополам он прослужил год и в январе 1888 года получил полугодовой отпуск «по болезни с последующим переводом на Черноморский флот по причине не подходящего ему климата».
Видимо, отпуск и перевод отчасти были связаны с женитьбой Шмидта на Домникии Павловой. «Мадемуазель легкого поведения», как она представлялась клиентам, вместо паспорта имела «желтый билет».
В своем дневнике Пётр Шмидт писал: «Она была моих лет. Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил спасти. Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и – все отдал ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, я понял, что отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из трясины, решил жениться. Думал, что, создав ей обстановку, в которой она вместо людской грубости найдет одно внимание и уважение, вытащу из ямы».
Пётр полагал, что его мотивы чисты и благородны, хотя и понимал, что пренебрег кодексом чести офицеров: при их вступлении в брак учитывалась его пристойность – невеста офицера должна была быть «доброй нравственности и благовоспитанна». Те офицеры, чей брак признавался непристойным, на службу не допускались.
Брак Петра Шмидта с женщиной легкого поведения поверг в шок не только его близких и знакомых, но и сослуживцев.
Шмидту удалось продолжить службу благодаря поддержке своего дяди вице-адмирала. Однако и на Черноморском флоте служба не пошла. Там Шмидт прослужил чуть меньше пяти месяцев.
«Явившись на прием к командующему Черноморским флотом адмиралу Кулагину, он закатил в его кабинете настоящую истерику: «находясь в крайне возбужденном состоянии, говорил самые несуразные вещи». Прямиком из штаба мичман был препровожден в морской госпиталь, где его продержали две недели, а при выписке врачи настоятельно советовали Петру Петровичу показаться хорошим психиатрам. Но неприятное дело замяли, и, взяв годичный отпуск «для поправки здоровья», Шмидт поехал в Москву, где лег в клинику доктора Могилевича. Однако, пройдя курс лечения, он все же вынужден был подать рапорт об увольнении. Болезнь его выражалась в неожиданных приступах раздражительности, переходящей в ярость, за чем следовала истерика с судорогами и катанием по полу. Зрелище это было жуткое: маленький Евгений (сын Шмидта родился в конце февраля 1889 года. – С. И.), ставший свидетелем внезапного приступа отца, так испугался, что остался заикой на всю жизнь», – говорится в книге Валерия Иванова «Тайны Севастополя».
Шмидты проживали сначала в Москве, в доме Банникова в Лазаревском переулке, затем в Бердянске, Таганроге, Одессе, Париже.
«Выкрутасы» Петра так и не смог пережить его отец. Каждая новая выходка сына добивала его все больше и больше. В декабре 1889 года Петра Шмидта-старшего не стало.
Домникия Гавриловна за 17 лет жизни в браке так и не перевоспиталась. В конце концов она ушла у другому – присяжному поверенному, хоть и женатому. А лейтенант Шмидт остался с сыном.
И вот в Киеве на ипподроме Шмидт заметил молодую женщину неслыханной, по его впечатлению, красоты.
«Он романтик, – писал Константин Паустовский. – Он часто видел в жизни лишь то, что хотел увидеть. Он полюбил эту женщину с единого взгляда (…) Он почему-то уверен, что она испанка. Почему? Из-за голубого блеска глаз и грудного, сдержанного смеха. Женщина смеется, и горло у нее вздрагивает, как у певчей птицы».
И вот после скачек они в одном купе поезда.
«Вечером он садится в поезд, – писал Паустовский. – (…) Напротив Шмидта села женщина. Он вздрогнул, вытянулся, слегка махнул у себя перед лицом рукой, как бы отбрасывая суматошливые тени, и вдруг чьи-то маленькие руки сжали его сердце, – да, это была она, испанка с ипподрома. Должно быть, сам бог, в которого он позволял себе не верить, привел ее в этот темный вагон второго класса. Они разговорились. Женщина ехала в Дарницу, дачную местность под Киевом, с вековыми соснами и песками. Поезд до Дарницы идет тридцать минут. За это время Шмидт бросил всю свою жизнь к ногам этой женщины и с радостью признался самому себе во внезапной любви. Они обменялись адресами, и женщина сошла, преображенная этим вихрем любви. Потому что нет, должно быть, ни одной женщины, которая не расцвела бы, как редчайший весенний рассвет, зная, что она стала причиной внезапной любви».
Письма Шмидта к «испанке» необычайно нежны, пылки и откровенны. В них неудачливый по жизни офицер исповедуется как на духу: «Как бы ни проходил мой день – в утомительной ли и бессмысленной службе, в работе моей, которую я люблю… я много, много раз успеваю подумать о вас… Сегодня дивное утро, я проснулся очень рано, открыл окно, на меня пахнуло утром, свежестью и радостью, и я подумал о вас. Мне легче с думою о вас, думы отводят грусть, дают энергию к работе. Наша мимолетная, обыденная, вагонная встреча, наше медленно, но идущее все глубже сближение в переписке, моя вера в вас – все это наводит меня часто на мысль о том, пройдем ли мы бесследно для жизни, друг для друга. И если не бесследно, то что принесем друг другу: радость или горе?»
Или: «Вы еще спите, Зинаида Ивановна? Встречайте же день! Встречайте весело и радостно! Не теряйте его… «что может быть сделано сегодня, не может быть сделано завтра», и неизмеримо велика ценность каждого дня, прожитого мгновения. О, как бы я хотел передать вам всю силу этого внутреннего, где-то глубоко в душе таящегося трепетного счастья. Счастья чувства, мысли, бытия!»
Он писал ей при малейшей возможности. Называл «своей голубкой», «безумно любимой»: «Духовная связь, соединившая нас на расстоянии, дала нам много счастья и много горя, но единение наше в слезах наших, и мы дошли до полного, почти неведомого людям духовного слияния в единую жизнь».
В октябре 1905 года, когда по всей России распространилась всероссийская политическая стачка, около Военно-морского музея Севастополя собрался стихийный митинг, после которого его участники с присоединившимися к ним рабочими и ремесленниками двинулись на демонстрацию по улицам города. Свое шествие 8 – 10 тысяч человек завершили у здания городской тюрьмы. Демонстранты разорвали портрет царя и приняли решение освободить политических заключенных. Но толпу разогнали выстрелы одного из пехотных полков. Были убиты и ранены 58 участников митинга. Там, у городской тюрьмы выступил и лейтенант Шмидт. На следующий день, как «делегат от народа», Шмидт присутствовал на заседании городской думы. 20 октября состоялись похороны 8 погибших. Снова собралось около 10 тысяч демонстрантов, и Шмидт выступил с речью, позже известной как «клятва Шмидта»: «Клянемся в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоеванных нами человеческих прав».
За эту антиправительственную пропаганду Шмидта арестовали вечером того же дня. Его уволили со службы без права ношения мундира и все в том же чине лейтенанта. Положенного при увольнении производства в капитаны 2-го ранга Шмидта лишили.
20 октября Зинаида Ивановна получила от Петра Петровича телеграмму: «Арестован без законных улик за общественную работу».
Следом пришло письмо: «Обидно быть оторванным от жизни в тот момент, когда она забила могучим ключом… По моей коробке, в которой я сижу, можно сделать только два шага. Чтобы не задохнуться, воздух мне накачивают через трубу. Дайте мне счастье. Дайте мне хоть немного счастья, чтобы я был силен и вами и не дрогнул, не сдался в бою».
По словам Зинаиды Ризберг, от сына Шмидта Евгения она узнала, что «он находится в темном помещении, отчего у него заболели глаза»: «В госпитале Пётр Петрович пробыл недолго. 1 ноября вечером я получила телеграмму: «Я на свободе, жду отставки» (под давлением возмущенных масс Шмидт был отпущен под подписку о невыезде. – С. И.). Я обрадовалась, но была неспокойна, чувствовала что-то недоброе. И вдруг телеграмма: «Задержали события… Выезжайте через Одессу в Севастополь. Рискуем не увидаться никогда. Писем не пишу». Я наскоро собралась, чтобы отправиться с курьерским 9-часовым в Одессу. Узнаю: опять железнодорожная забастовка, и мы отрезаны друг от друга. Напрасно я ждала писем от П. П., их не было. Я не знала, где он, что с ним… В конце ноября получаю письмо, распечатываю конверт: «Каземат Очаковской крепости».
Восстание на крейсере «Очаков» началось 13 ноября. На 15 ноября у Шмидта был куплен билет в Киев. Однако уехать он не успел… Офицеры «Очакова» вместе с кондукторами покинули корабль и матросы обратились за помощью к Шмидту. Лейтенант не смог им отказать. Надев на себя сюртук с погонами капитана 2-го ранга, Пётр Петрович прибыл на «Очаков» вместе с сыном.
«Какие наполеоновские планы вдруг зароились в его мечтательном уме? – размышляет журналист Ирина Стрельникова. – Шмидт на ходу придумал план захвата Севастополя, затем Перекопа, затем отделения Крыма от России, затем покорения Одессы и Херсона и в результате образования Южно-русской социалистической республики с ним самим, Шмидтом во главе! Что это было? Наивность? Болезнь? Несколько раз за эти дни Пётр Петрович терял сознание, у него поднималась температура, безумно болела голова. Приглашенный врач заподозрил воспаление мозга!»
И снова заключение, из которого он вновь обращается к Зинаиде Ивановне: «Знаешь, в чем был и есть источник моих страданий, – в том, что ты не приехала… Ведь ты не знаешь, что перед казнью дают право прощаться, и я бы спросил тебя, а тебя нет. Это было бы для меня страшным и последним горем в моей жизни».
Арестованного Шмидта привезли в Очаков и с несколькими матросами предали военному суду. Туда приехала его сестра Анна Избаш, которую Пётр Петрович попросил поехать в Киев, разыскать Зинаиду Ивановну и привезти в Очаков: ему легче будет умереть, увидев ее хотя бы ненадолго перед казнью.
«Сестра в отчаянии: идут последние часы Шмидта, а ей приходится уезжать и терять время во имя любви брата к неизвестной женщине, – писал Константин Паустовский. – Сестра едет в Киев и узнает от ничего не подозревавшего бывшего мужа киевлянки (Зинаиды Ризберг. – С. И.), что ее нет в городе. Анна Петровна рассказывает мужу все. И таково было обаяние Шмидта и власть его имени, что муж отправляется вместе с Анной Петровной в глушь Полтавщины, находит жену и уговаривает ее поехать к Шмидту».
В дневнике Зинаида Ивановна записала: «30 декабря я встретилась с сестрой Шмидта. Она приехала за мной, выхлопотала мне свидание с Петром Петровичем. 31-го утром мы выехали в Одессу, оттуда пароходом в Очаков. Много пришлось хлопотать, пока я сумела увидеть Шмидта».
Петру Петровичу разрешили свидание с Ризберг: «Завтра ты войдешь ко мне, чтобы соединить свою жизнь с моей и так идти со мной, пока я живу».
Вот как описал этот момент Паустовский: «Она входит к нему в камеру, и он на мгновение отшатывается. Потому, что в камеру вошла та женщина, какую он видел в полутемном вагоне в бегающем и тусклом пламени свечи, но совсем не та женщина, которой он писал свои вдохновенные письма. Но все равно он был бесконечно благодарен ей за то, что она приехала скрасить его последние часы».
По словам Зинаиды Ивановны, когда она вошла в камеру к Шмидту, он подошел к ней, протягивая обе руки, потом заметался по каземату, схватившись рукой за голову, из груди его вырвался глухой стон: «До сегодняшней встречи мысль о смертной казни была чем-то отвлеченным, вызывалась рассудком, и после свидания, когда я увидела Шмидта, услышала его голос, увидела его живым, реальным человеком, любящим жизнь, полным жизни, этой мысли было трудно вместиться в моем мозгу».
Их свидание продолжалось около часа.
«Потом суд, – записывала в дневнике Зинаида Ивановна. – Редкие короткие встречи. Шмидт держался бодро, старался подбодрить меня и свою сестру, с которой я была в эти дни неразлучна. Накануне приговора Петр Петрович сказал, что умереть в борьбе легко, а умереть на эшафоте тяжело: это жертва. 18 февраля приговор прочли в окончательной форме и разрешили нам проститься тут же, в здании суда. Я могла прильнуть к его руке… Он обнял меня, обнял сестру и заторопился… Присяжный поверенный… передал мне последнее письмо Шмидта».
Лейтенант Шмидт был приговорен к смертной казни закрытым военно-морским судом, проходившим в Очакове с 7 по 18 февраля 1906 года.
В своем последнем письме Пётр Петрович написал: «Прощай, Зинаида! Сегодня принял приговор в окончательной форме, вероятно, до казни осталось дней 7–8. Спасибо тебе, что приехала облегчить мне последние дни. Живи, Зинаида. Люби жизнь по-прежнему… Иду на смерть бодро, радостно и торжественно. Еще раз благодарю тебя за те полгода жизни-переписки и за твой приезд. Обнимаю тебя, живи, будь счастлива. Я счастлив, что исполнил свой долг. И, может быть, прожил недаром»
Приговор был приведен в исполнение на рассвете 6 марта 1906 года на острове Березань.
Зинаида Ивановна вышла замуж во второй раз и прожила долгую жизнь. Известно, что в 1918 году она добилась приема у Феликса Дзержинского, напомнила ему о «мятежном лейтенанте» и, показав все сохраненные ею письма, попросила для себя персональной пенсии, как любимой женщине, а значит, вдове казненного царским режимом.
После разговора с Лениным такая пенсия Зинаиде Ризберг была назначена.
Впоследствии Зинаида Ивановна издала книгу, в которой была опубликована вся ее переписка со Шмидтом. В 1926 году она подарила портрет Петра Петровича, написанный ее вторым мужем, киевским профессором В. А. Русецким, Государственному архиву древних актов.
Зинаида Ризберг умерла в 1961 году и похоронена на Ваганьковском кладбище. На ее надгробии сделана надпись: «…друг лейтенанта Шмидта».
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
