Сразу надо предупредить, что фильм «Авиатор» (режиссер Егор Кончаловский, сценаристы Юрий Арабов и Евгений Водолазкин при участии Олега Сироткина и Мирослава Станковича) не является в полном смысле экранизацией романа. В данном случае перед нами версия событий, основанных на идее преодоления времени. Но, как известно, битва со временем заведомо проиграна…
Фабула киноверсии в том, что главного героя, авиатора Иннокентия Платонова (Александр Горбатов) из группы великого Жуковского, заморозили, закачав в его кровеносную систему криопротектор. Спустя долгое время, в романе и в фильме разное, нашего героя разморозили. Он тут же видит лицо своей возлюбленной Насти, но ничего не помнит. В романе новая девушка оказывается внучкой его возлюбленной, в фильме сходство не объясняется. Имена оказываются одинаковые.
Во время работы над романом, вышедшим в 2016 году, некогда веселый Водолазкин обратился к богу и впоследствии настолько прогрессировал, что выпал из своей сложившейся целевой аудитории, как ни странно, естественнонаучного толка.
Особое внимание привлек основанный на реальных событиях рассказ Водолазкина «Ошибка рецензента», когда был нанесен чувствительный удар по ВАК.
По основной специальности Водолазкин исследователь русских летописей в составе Пушкинского дома на Васильевском острове и, соответственно, поклонник комсорга Валентины Матвиенко. Идеологии тут нет, просто наблюдательность, чувство юмора и трезвый взгляд после банкета.
Возможно, в тот период жизни автор ответил бы иначе на сакральный вопрос, как жить без веры, но мы не заметили, чтоб у него такой вопрос был.
Наш вопрос о критериях истины получил ответ точный, развернутый и алгоритмический, в качестве руководства к действию для участника процесса познания.
Перемены автора по этапам его жизни настолько заметны, что, возможно, и роман, и фильм можно рассматривать в качестве версий такой судьбы.
Арест по доносу соседа по коммуналке Николая Зарецкого (Антон Шагин) объясняется связью арестованных с царской семьей. Налицо, однако, предшествующий разговор за столом с сомнениями по части учения Маркса.
Директор Пушкинского дома академик Дмитрий Лихачёв отсидел на Соловках. Туда и отправляется наш авиатор Иннокентий Платонов.
Рассуждения о роли бога в человеческой преемственности можно считать идеей обоих произведений – и фильма, и книги. Причем они естественным образом противопоставляются учению Маркса, которое всесильно, потому что верно, и наоборот.
В романе Иннокентий женится на Насте и у них рождается ребенок. В фильме их любовная линия мощно обозначена, но неадекватно – слабо и затянуто. Представления киношников о жизни уже давно не мешают авторам выражать идею произведения – как конструктивную, так и наоборот.
К счастью, в России есть богатое кино и совершенно не обязательно смотреть все подряд. Настолько сильных характерных для современности фильмов в прошлом было меньше.
Что касается картины «Авиатор», она не плохая и не хорошая. Просто невероятно затянутая для освоения денег и эклектичная. Обратная сторона масштабной государственной поддержки в гонке за число картин.
Мы так и не поняли, что в кадре делает профессор молекулярной биологии Гейгер в исполнении незаменимого Хабенского. Для Насти он по возрасту годится разве что на роль папика. Что по нынешнему состоянию науки было бы естественно. Молекулярная биология все же не наука, а группа методов, применимых в разных науках и следствиях. Гуманитарии этого не знают, а молекулярные биологи скрывают.
Игра актеров не поддается оценке, потому что слишком затянут сам фильм и в нем много лишнего. К чему там счастливая массовка, если только не на радость съемочной группе.
Настя (Дарья Кукарских) играет хорошо, но не всегда впопад. А вот работа оператора просто гениальна, постоянно действующий шедевр. Изумительно точный подбор кадров особо высвечивается монтажом высшего чувства эстетизма. Диалоги и в фильме, и особенно в книге, работа автора с текстом – отдельная песня.
В фильм вошел важный эпизод впечатляющего проезда по Невскому проспекту пожарного поезда. В свое время он был использован как текст Тотального диктанта.
В романе воскрешенная жизнь Иннокентия Платонова развивается как палиндром, туда и обратно. С возрастом начинается обратный процесс, и Платонов забывает, что вспомнил. Киношники этого избежали.
«Иди бестрепетно». Эти слова юному Кеше произнес авиатор упавшего на ипподроме самолета непосредственно перед смертью.
Загадка фильма объясняется просто. Работа Кончаловского вторична не в отношении к роману Водолазкина, но фильму 2004 года «The Aviator» режиссера Мартина Скорсезе с Леонардо Ди Каприо в роли Говарда Хьюза, Кейт Бланшетт в роли Кэтрин Хепбёрн. У Кончаловского «Иди бестрепетно», у Скорцезе «дорога в будущее» (the way of the future). Почему Водолазкин согласился на подмену русской гуманитарной идеи англосаксонской манией величия, кажется понятным. Он мог и не особо заметить. У него же нет обсессивно-компульсивного расстройства из диагноза авиатора Говарда Хьюза. Его герой Иннокентий Платонов авиатором не был. Он художник, ставший жизнеописателем.
Создатели фильма заручились версией участия автора романа в сценарном процессе, потому что в этой детективно-драматической истории вычленить ответственного за результат невозможно.
На экране нам предложили будущее из чужого прошлого. От него не спрячешься, Яндекс вместо Кончаловского подставляет Скорсезе. Надо самому знать, что ищешь.
В 2016 году, когда Евгению Водолазкину была присуждена премия «Большая книга» за роман «Авиатор», «Московская правда» одна из первых опубликовала рецензию, фрагмент из которой, возможно, прояснит смысл произведения: «Есть книги-«экстраверты», которые увлекают читателя многообразием и хитросплетениями событий внешнего мира. «Авиатор» – книга-«интроверт», так как описывает внутренний мир героя. При этом воспроизведение и описание самим героем окружающего мира настолько детально и скрупулезно, что куда там Марселю нашему Прусту! Главный герой романа Иннокентий попадает из прошлого (он – ровесник века) в 90-е годы 20-го столетия. Как он там оказался – главная интрига первой части повествования. Открыв глаза, Иннокентий видит стены больничной палаты и склонившегося над ним врача. О себе не помнит ничего. С этого момента герой начинает восстанавливать по крупицам свою память, ибо воспоминания – это и есть прошлое, без которого невозможно понять настоящее. Врач и медсестра делают все для того, чтобы их пациент вспомнил как можно больше подробностей своей жизни, даже самых незначительных. Но, оказывается, важно абсолютно все, даже рисунок на обоях в комнате, где засыпал в детстве. Но почему же врач уже несколько раз предлагает пациенту почитать литературу о замораживании умерших для их последующего воскрешения? Диалог, состоявшийся между ними, все объясняет: «Если я правильно понимаю, несмотря на все усилия науки, оживить при разморозке не удалось никого? – Удалось, – отвечает. – Кого же, интересно? Бабуина? Гейгер смотрит на меня сочувственно и как-то даже настороженно: – Вас.» Опуская блестящее описание дальнейшего восстановления памяти Иннокентия, перенесемся в его последующую жизнь вне больницы, где он живет с внучкой своей бывшей возлюбленной, умершей в преклонном возрасте, но Иннокентий, «пропустивший» почти 60 лет жизни, являет собой 30-летнего мужчину, и они с Анастасией-2 ждут ребенка… Даже такой поворот сюжета не кажется пошлым в общей системе повествования. И вот уже рекламодатели звонят ставшему достопримечательностью Иннокентию и предлагают сняться в рекламе замороженных продуктов. Наше время! Главное занятие Иннокентия – жизнеописание. Чувствуя, что силы уходят и, видимо, в процессе восстановления его организма после разморозки произошел какой-то сбой, он стремится запечатлеть как можно больше. «Что вы все пишете? – Описываю предметы, ощущения. Людей. Я теперь каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения. – Мир Божий слишком велик, чтобы рассчитывать здесь на успех. – Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк. – Например? – Например, авиатор.» Этот разговор в самолете вынесен в эпиграф. Думаю, сделать взгляд читателя шире – это задача писателя. Сверхзадача – сделать его глубже. Вникнуть в детали, причины, корни происходящего – это старается сделать герой книги. И не для того только, чтобы самому вспомнить, но чтобы и другие не забыли. Жизнеописатель – так он характеризует себя сам».
Как уже было сказано, в сценарии фильма не только переделана фабула, но и смещены временные рамки: в романе Платонова размораживают в 90-е, в фильме его возвращают к жизни в 2026 году. Такой вот скачок в будущее. Наверное, сегодняшнему зрителю это ближе – и время, и его новые высокотехнологичные реалии. Но, как и в книге, вне времени остается одно – любовь, в каком бы виде и в какой ипостаси она ни проявлялась. Так же, как выражается любовь автора к своим героям. Водолазкин уверен, что «когда человека описываешь по-настоящему, не можешь его не любить. Он, даже самый плохой, становится твоим произведением, ты принимаешь его в себя и начинаешь чувствовать ответственность за него и его грехи – да, в каком-то смысле и за грехи. Ты пытаешься их понять и по возможности оправдать». Должно ли искусство кого-то оправдывать – это большой вопрос. Но учить любить и верить – обязательно.
Даже перед падением самолета.
Александр Блок
Авиатор
Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.
Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет…
Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь…
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь…
Потом – напрасно ищет око:
На небе не найдешь следа:
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздух – ясный, как вода…
А здесь, в колеблющемся зное,
В курящейся над лугом мгле,
Ангары, люди, все земное –
Как бы придавлено к земле…
Но снова в золотом тумане
Как будто неземной аккорд…
Он близок, миг рукоплесканий
И жалкий мировой рекорд!
Все ниже спуск винтообразный,
Все круче лопастей извив,
И вдруг… нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв…
И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом…
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе… пустом!
Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга…
В сплетеньи проволок машины
Рука – мертвее рычага…
Зачем ты в небе был, отважный,
В свой первый и последний раз?
Чтоб львице светской и продажной
Поднять к тебе фиалки глаз?
Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?
Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?
1910 г.
Наталья Вакурова, Лев Московкин.
