В марте 1949 года в журнале «Крокодил» было впервые упомянуто слово «стиляги».
Когда в Советском Союзе появились первые стиляги – не установлено, зато известно, когда появилось и вошло в оборот это слово. Слово «стиляга» придумали противники такого поведения, а уже потом по всей Стране Советов молодые люди начали про себя гордо говорить: «Да, мы – стиляги!»
В марте 1949 года в сатирическом журнале «Крокодил» вышел фельетон Дмитрия Беляева «Стиляга» из серии «Типы, уходящие в прошлое». В нем описывался вечер в студенческом клубе, на котором появился нелепо разодетый «на иностранный манер», тщеславный, невежественный, глуповатый молодой человек, гордившийся своим пестрым нарядом и навыками в области «иноземных» танцев: «В дверях зала показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-оранжевая, а рукава и полы зелёные; таких широченных штанов канареечно-горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клёша; ботинки на нем представляли собой хитроумную комбинацию из черного лака и красной замши. Юноша оперся о косяк двери и каким-то на редкость развязным движением закинул правую ногу на левую, после чего обнаружились носки, которые, казалось, сделаны из кусочков американского флага, – так они были ярки… Когда он подошел, нас обдало таким запахом парфюмерии, что я невольно подумал: «Наверное, ходячая реклама ТЭЖЭ»…
– А, стиляга, пожаловал! Почему на доклад опоздал? – спросил кто-то из нашей компании.
– Мои вам пять с кисточкой! – ответил юноша. – Опоздал сознательно: боялся сломать скулы от зевоты и скуки… Мумочку не видели?
– Нет, не появлялась.
– Жаль, танцевать не с кем.
Он сел. Но как сел! Стул повернул спинкой вперед, обнял его ногами, просунул между ножками ботинки и как-то невероятно вывернул пятки: явный расчет показать носки. Губы, брови и тонкие усики у него были накрашены, а прическе «перманент» и маникюру могла позавидовать первая модница Парижа».
По словам фельетониста, стиляга и его подружка Мумочка у остальных студентов вызывает брезгливую жалость: «Стилягами называют сами себя подобные типы, на своем птичьем языке. Они, видите ли, выработали свой особый стиль в одежде, в разговорах, в манерах. Главное в их «стиле» – не походить на обыкновенных людей. И, как видите, в подобном стремлении они доходят до нелепостей, до абсурда. Стиляга знаком с модами всех стран и времен, но не знает, как вы могли убедиться, Грибоедова. Он детально изучил все фоксы, танго, румбы, линды, но Мичурина путает с Менделеевым и астрономию с гастрономией. Он знает наизусть все арии из «Сильвы» и «Марицы», но не знает, кто создал оперы «Иван Сусанин» и «Князь Игорь». Стиляги не живут в полном и в нашем понятии этого слова, а, как бы сказать, порхают по поверхности жизни. (…)
– Теперь вы знаете, что такое стиляга? – спросил сосед-студент. – Как видите, тип довольно редкостный, а в данном случае единственный на весь зал. Однако находятся такие девушки и парни, которые завидуют стилягам и мумочкам.
– Завидовать? Этой мерзости?! – воскликнула с негодованием одна из девушек. – Мне лично плюнуть хочется.
Мне тоже захотелось плюнуть, и я пошел в курительную комнату».
Одной из главных причин появления движения стиляг стала активизация международных контактов Советского Союза как в годы войны, так и после нее. Увеличение числа дипломатических работников автоматически увеличило и количество членов их семей, живущих в другой, «несоветской» реальности, ассоциирующейся с успехом и процветанием. Те, в свою очередь, способствовали их распространению среди широких слоев городской молодежи.
Если для детей советской элиты пристрастие к зарубежной культуре было элементом показательного протеста и признаком «особости», то для большинства молодых людей того времени новая субкультура стала психологической защитой от нищеты и разрухи послевоенных лет. Несоответствие реальности и красочности киномира, запечатленного в трофейных и других иностранных фильмах, вызывало у молодых людей состояние дискомфорта. Кроме того, вернувшиеся из Западной Европы победители привезли с собой много трофейной одежды, обуви, украшений. Эти вышедшие из моды за рубежом предметы и стали основой для создания гардероба стиляг «из народа». Помимо вещей, после войны в Советском Союзе стали популярны зарубежные пластинки с джазовыми композициями и «иноземные» танцы.
«На барахолках страны приземлились и пошли по рукам платья, костюмы, пальто для всех полов и возрастов – «трофейное барахло», вывезенное солдатами в вещевых мешках из покоренной Германии, – писал Эдуард Лимонов в книге «У нас была великая эпоха». – Эти первые Меркурии западной моды, задолго до Сен-Лорана и Кардена перелетевшие границы, дали хороший пинок в зад русской моде того времени, вестернизировали ее. Изношенное «трофейное барахло» было впоследствии распорото и послужило эталоном для сотен тысяч анонимных народных портных от Москвы до сибирских снегов и таджикских гор. Каталогом и гидом для путешествий по морю кожаных тирольских шорт, авиационных шлемов, румынских, итальянских и венгерских военных пальто и детских берлинских костюмчиков служили американские фильмы, в изобилии показывавшиеся на советской территории в горячую войну и даже в самые первые годы холодной. Глядя на голливудских девушек и суровых гангстеров в двубортных костюмах и шляпах, запоминала русская молодежь модели одежды».
Стиляг отличала хорошая, стильная, и, очевидно, дорогая одежда. В числе характерных отличительных примет стиляги были широкие яркие штаны или узкие брюки (брюки-дудочки), мешковатый пиджак, модный галстук «пожар в джунглях», часто – с вышитым изображением обезьяны, носки немыслимых расцветок, ботинки на преувеличенно толстой каучуковой подошве белого цвета («манной каше»). Потом появился взбитый «кок» на голове, элегантный пиджак с широкими плечами, узкий галстук – «селёдочка», завязывающийся на крошечный узел, зонтик-тросточка… Летом пользовались популярностью яркие рубашки в «гавайском» стиле.
Для девушки, чтобы прослыть стилягой, было достаточно ярко краситься и носить прическу «венчик мира» (вокруг головы завивали волосы и укладывали в форме венца). «Особым шиком» считались узкие юбки, обтягивающие бедра.
Некоторые стиляги именовали себя «штатниками», имея в виду, что они – поклонники культуры и искусства США. Они одевались только в американские марки одежды, главную улицу в любом городе СССР именовали «Бродом», то есть Бродвеем. Слово «чувак», которое стиляги также активно использовали для самообозначения, расшифровывали как «человек, уважающий американскую культуру».
«В 1952 году девятнадцатилетним провинциальным студентом случилось мне попасть в московское «высшее общество», – рассказывал Василий Аксёнов в книге «В поисках грустного бэби». – Это была вечеринка в доме крупнейшего дипломата, и общество состояло в основном из дипломатических отпрысков и их «чувих»… Девушка, с которой я танцевал, задала мне страшный вопрос:
– Вы любите Соединенные Штаты Америки?..
Я промычал что-то нечленораздельное…
– Я люблю Соединенные Штаты Америки! – Девушка, которую я весьма осторожно поворачивал в танце, с вызовом подняла кукольное личико. – Ненавижу Советский Союз и обожаю Америку!
Потрясенный таким бесстрашием, я не мог и слова вымолвить. Она презрительно меня покинула. Провинциальный стиляжка «не тянет»!
…Наша компания в Казани тоже изо всех сил тянулась к этой моде. Девушки вязали нам свитера с оленями и вышивали галстуки с ковбоями и кактусами, но все это было подделкой, «самостроком», а здесь все было настоящее, американское.
– Вот это класс! – сказал я своему товарищу, который привел меня на вечеринку. – Вот это стиляги!
– Мы не стиляги, – высокомерно поправил меня товарищ. Он явно играл здесь второстепенную роль, хотя и старался вовсю соответствовать. – Мы – штатники!
Это был, как выяснилось, один из кружков московских американофилов. Любовь их к Штатам простиралась настолько далеко, что они попросту отвергали все неамериканское, будь то даже французское. Позором считалось, например, появиться в рубашке с пуговицами, пришитыми не на четыре дырочки, а на три или две. «Эге, старичок, – сказали бы друзья-штатники, – что-то не клево у тебя получается, не по-штатски»…
Та вечеринка завершилась феерическим буги-вуги с подбросами. Я, конечно, в этом не принимал участия, а только лишь восторженно смотрел, как взлетают к потолку юбки моей недавней партнерши. Под юбками тоже все было настоящее! Впоследствии я узнал, что девчонка была дочерью большого кагэбэшника. В разгар холодной войны Соединенные Штаты и не подозревали, сколько у них поклонников среди правящей советской элиты».
Иностранные материалы – нейлон, капрон, перлон и т. д. – пользовались у стиляг большим уважением. Например, рисунок Е. Горохова 1957 года изображает разговор двух подруг: девушка «советского» стиля в косынке и юбке ниже колен спрашивает у подружки «стиляжного» стиля, в красных брюках (для девушки в 50-е годы брюки были одеждой еще почти скандальной):
– Ты готовишься к фестивалю?
– Да, я уже знаю иностранные слова: нейлон, перлон, буги-вуги…
(Речь идет о международном фестивале молодёжи и студентов, открывшемся в Москве 28 июля 1957 года).
Писатель Лев Кассиль в 1958 году заметил: «Чем, например, смешны наши пресловутые «стиляги» и так называемые «фифы»? Беда ведь не в том, что они изо всех сил тщатся следовать за последними капризами заграничной моды, при этом, конечно, всегда почти опаздывая примерно годика на два, и выглядят, так сказать, парижскими франтами позапрошлого года… Дело не в длине пиджака, чрезмерной узости брючек или юбок или, наоборот, в необозримой широте клешей! Бог с ними… Дело не в фасонах. Но беда в том, что эдакий хлыщ или подобная модница старается выглядеть иностранцами на нашей улице. Они и особую манеру речи себе присваивают с каким-то импортным шиком, который переняли с экрана, где шла заграничная, не дублированная на русский язык, кинокартина. И походку-то они себе вырабатывают какую-то разухабисто-расслабленную: дескать, обошли они чуть ли не весь мир на своих рубчатых подошвах, все на свете видели, все им наскучило, вот и притомились».
Стиляг отличала нарочитая аполитичность, определенный цинизм в суждениях, отрицательное или безразличное отношение к некоторым нормам советской морали.
В своей автобиографии «Страх, или Жизнь в Стране Советов» бывший стиляга Виктор Петров пишет, что движение стиляг было «единственно возможной в те годы формой социального протеста против затхлого и тупого существования в безликой толпе советских людей». Стиляги, по его мнению, это «люди, поднявшиеся над серой толпой и обывательскими вкусами».
В одном из интервью Олег Янковский признался, что в свое время тоже был стилягой: «Я эту моду мальчишкой застал в Минске, 9-й и 10-й классы. Стилягами модных молодых людей называли только в СССР. Для Запада этот стиль был естественной жизнью. А у нас это выросло в движение протеста против серости… Наваривали подошвы на башмаки, я уже не помню как. Ушивали брюки, пиджаки клетчатые покупали на несколько размеров больше, чтобы широкие плечи были. И коки на голове. У некоторых даже какая-то философия была. Разумеется, музыка, рок-н-ролл, буги, записи на рентгеновской пленке. И самое главное – шатание по Бродвею, так в каждом городе, в том числе и в Минске, центральную улицу называли (…)»
Писатель Виктор Славкин вспоминал: «Чтобы быть стилягой, требовались кое-какие средства. Наварить каучук, достать соответствующий пиджак, стричься в «Гранд-отеле», сузить брюки… Не говоря уже о проигрывателе и пластинках. Семья наша жила на одну папину зарплату, он работал мастером, потом завучем в ремесленном училище – я не мог себе позволить быть стилягой. Но я все это любил! Джаз, новые танцы, набриолиненные волосы… Мне нравился стиль одежды, манера поведения, сленг. Я увлекался Ремарком, Хемингуэем, Пикассо. Я переписывал слова модных песен… Я завидовал нашим миитовским стилягам».
Стиляги с их повышенным интересом к западноевропейской и американской поп-культуре стали одной из главных мишеней партийно-комсомольских функционеров. Пресса публиковала массу фельетонов, карикатур, критических статей, поговорок, стихов, ругающих и высмеивающих стиляг. Всем известно выражение «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Стиляг разбирали и прорабатывали на комсомольских и студенческих собраниях, непокорных отчисляли из вузов, исключали из комсомола.
В книге «Незнайка в Солнечном городе» Николая Носова стиляги – это ветрогоны, ослы, превратившиеся в людей, а джаз называется «какофонией». А в киносказке «Королевство кривых зеркал» (1963) тоже есть стиляги: танцоры короля одеты в духе карикатурных стиляг и танцуют буги-вуги. Зеркальное отображение советской пионерки Оли, Яло, спросила: «Они что, больные?». Оля ответила: «А мой папа говорит, что все они бездельники и лодыри!»
Поэт Николай Рубцов в 1957 году тоже написал строчки про стиляг:
Сакс фокс рубал, дрожал пол
От сумасшедших ног.
Чувак прохилял
в коктейль-холл
И заказал рок.
Лицом был чувак ал,
Над бровью – волос клок.
Чувиху чувак позвал,
И начал лабать рок (…)
В середине 1960-х стилягами стали называть уже любых модников и просто заслуживающих морального осуждения молодых людей. В 1980 годы в СССР возник интерес молодежи к стилю ретро, в частности, к субкультуре стиляг. Появилась группа «Браво» с ностальгией по «старым добрым временам»… В имидже и творчестве ленинградского бит-квартета «Секрет» во многих композициях также прослеживалась тема «стиляжного» прошлого – «Я люблю буги-вуги», «Мажорный рок-н-ролл» и так далее.
Упоминание стиляг можно найти и в текстах группы «Кино» (песня «Битник»):
Где твои туфли на «манной каше»?
И куда ты засунул свой двубортный пиджак?
Спрячь подальше домашние тапки, папаша!
Ты ведь раньше не дал бы за них и пятак!
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org, culture.ru, kulturologia.ru
