2 октября 1920 года Владимир Ленин выступил на III Всероссийском съезде Российского коммунистического союза молодежи, где заявил, что задача молодежи состоит в том, чтобы учиться.
Съезд проходил в Коммунистическом университете на Малой Дмитровке, там, где теперь театр «Ленком». Делегаты съезда жили в так называемом 3-м Доме Советов в районе Божедомки. Это знаменитый красивый московский дворец, построенный в XVIII веке графом Остерманом, а в 1920 году служивший общежитием приехавшим со всей страны комсомольцам.
Люди в Москву ехали по многу дней в теплушках. Так, будущий известный поэт Александр Безыменский добирался до Москвы из Казани пять дней.
«За несколько часов до открытия съезда делегаты собрались в зале на Малой Дмитровке, 6, ожидая появления Ленина, – вспоминал он. – Один из членов президиума, через каждые полчаса бегавший к телефону, неизменно сообщал, что идет заседание Политбюро и что Владимир Ильич приедет, как только кончится заседание. Я сидел перед столом президиума на полу сцены, переполненной делегатами. Непонятно, каким образом вмещала она такое количество людей! <…> Были забиты все проходы. Люди сидели на подоконниках, стояли толпой вдоль стен… В зале стоял гул: продолжались споры, начатые с первых минут встречи – в коридорах 3-го Дома Советов, в комнатах общежитий, у стола выдачи мандатов. А так как иногда спорили люди, находившиеся в разных концах зала и старавшиеся перекричать всех других, то в некоторые минуты съезд напоминал море в часы прибоя. Но стоило кому-нибудь из президиума крикнуть: «Тихо!», как шум обрывался и делегаты застывали на месте, устремив глаза в правый угол сцены: там должен был появиться Ленин».
Александру Безыменскому с дорогой на съезд еще повезло. По дороге ему пару раз приходилось вместе с другими, ехавшими поездом, рубить в лесу дрова, чтобы состав мог двигаться дальше. Многие ехали прямо с фронта, были люди из продотрядов.
Остермановский дворец был весь забит рядами коек. На съезд прибыли около 600 молодых большевиков со всей России. В столовой давали хлеб, чай с сахаром, суп из воблы и жаркое из воблы. Для Москвы в 1920 году это была роскошь.
Главное, что потом вспоминали делегаты съезда, – это громкие споры в общежитии. Говорили все разом, ближе к ночи пели. Спорили о том, допускать ли в комсомол интеллигентов, нужны ли школы или же вместо школ всем идти в ремесленные училища? Сходились на том, что стоит налечь на субботники, посредством субботников побороть разруху и навалиться на внутреннюю контрреволюцию.
В зале, где проходил III Всероссийский съезд Российского коммунистического союза молодежи, все сидели в шапках.
«Всюду серые шинели и черные кожанки, – писал Безыменский. – Гардероба внизу не было, и к тому же в зале несколько часов назад было холодно — и большинство делегатов сидело в верхней одежде. Вначале многие даже не потрудились снять папахи, диковинные картузы и приплюснутые кепки. Потом стало значительно теплее, папахи и кепки исчезли, но снимать шинели и кожанки комсомольцы не торопились, – может быть, для того, чтобы не утратить боевого вида».
А вот как вспоминал о съезде советский писатель Леонид Жариков в своей книге «Червонные сабли»:
«Малая Дмитровка — улица короткая, тихая, зеленая. В самом ее конце, не доходя Страстной площади, на левой стороне стоит величественный дом с полуколоннами, высокими окнами и двумя стеклянными, похожими на фонари подъездами. В царское время здесь помещался московский Купеческий клуб. По вечерам сюда подкатывали роскошные экипажи с именитыми гостями, владельцами крупнейших московских магазинов — фактическими хозяевами города. Революция отдала этот дом новым хозяевам. Здесь помещался теперь Коммунистический университет имени Свердлова. А сегодня дом заполнили комсомольцы, шли сюда с песнями, со знаменами на свой III Всероссийский съезд. <…> Раздевалка не работала. Да и не хотелось никому снимать боевых папах и буденовок, чтобы не утратить бравого вида. Всюду мелькали серые шинели, рабочие куртки, красные косынки девушек.
Делегатов и гостей встречал огромный, во всю стену, плакат. На нем был изображен красноармеец с винтовкой; он указывал на каждого входящего пальцем и спрашивал: «Ты записался добровольцем?» На верхний этаж вела широкая беломраморная лестница с гладкими, тоже мраморными перилами. Люди толпились на ступенях, курили у табличек: «КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ», спорили о повестке дня. <…> Начались выборы президиума съезда. Из разных концов зала по рядам пробирались к сцене те, кто был избран, занимали места за длинным столом, рассаживались на стульях, лавках, табуретках и золоченых креслах, конфискованных в домах богачей…»
Вдруг по сцене быстро прошел человек в распахнутом осеннем пальто с бархатным воротником. Ленин на ходу разделся, положил пальто на спинку стула в президиуме, сверху накрыл кепкой. Весь зал закричал: «Ленин! Ленин!» Ильич подошел к самому краю сцены, которую со всех сторон окружили комсомольцы.
Ленин начал свою речь:
«Товарищи, мне хотелось бы сегодня побеседовать на тему о том, каковы основные задачи Союза коммунистической молодежи…»
Делегаты затаили дыхание. Конечно же, все ждали, что Ильич станет говорить о том, что задача — бить буржуев там, где они остались. Молодежь готовилась горячо поддержать его в этом и прямо из зала отправиться в указанном направлении — пощады бы не было никому.
«Большинство было уверено, что Ленин призовет к борьбе, и разъедутся комсомольцы по фронтам — бить Врангеля, изгонять с Дальнего Востока японцев и американцев, освобождать Кавказ, где англичане захватили бакинскую нефть, ведь по всей России коптят в избах лучины», – писал Леонид Жариков.
Неожиданно для собравшихся Ленин сказал:
«…Эти задачи молодежи вообще и союзов коммунистической молодежи и всяких других организаций в частности можно было бы выразить одним словом: задача состоит в том, чтобы учиться».
По воспоминаниям присутствовавших тогда в зале, Владимир Ильич сказал слово «учиться» отдельно от остальной фразы, очень строго. Комсомольцы были потрясены, никто ничего не понимал, некоторых охватило беспокойство.
«А что? Правильно! – говорили одни. – Надо учиться рубать саблей! Объяснять хлопцам, как стреляет винтовка, а девчатам — как раненых перевязывать».
Другие возмущались: «А как же фронты? А разруха? А внутренняя контрреволюция?»
Зал съезда искренне не понимал Ленина. Между тем Ильич продолжал:
«Учение, воспитание и образование молодежи должно исходить из того материала, который оставлен нам старым обществом. Мы можем строить коммунизм только из той суммы знаний, организаций и учреждений, при том запасе человеческих сил и средств, которые остались нам от старого общества».
Тут Владимир Ильич, видимо, почувствовав настроение слушателей, решил их немного успокоить и сказал:
«Нам нужно подробно остановиться на вопросе о том, чему мы должны учить и как должна учиться молодежь, если она действительно хочет оправдать звание коммунистической молодежи, и как подготовить ее к тому, чтобы она сумела достроить и довершить то, что мы начали. Я должен сказать, что первым, казалось бы, и самым естественным ответом является то, что союз молодежи и вся молодежь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму».
Услышав слово «коммунизм», комсомольцы, и вправду, несколько успокоились.
«Ленин стал говорить о том, что после победы на военных фронтах неизбежно встанет задача хозяйственного возрождения страны, – рассказывал в своей книге Леонид Жариков. – Но чтобы строить — нужно овладеть современной наукой, электрифицировать страну. Для этого неграмотные люди не подойдут, и мало тут одной грамотности. Надо технически приложить электричество к промышленности и земледелию, научиться самим и научить подрастающее поколение. <…> Перед вами задача строительства, и вы ее можете решить, только овладев всем современным знанием…»
Ленин продолжал объяснять, как будто боялся, что его не поймут. И действительно, по словам Жарикова, молодым пролетариям понять речь Ильича было сложно:
«Вот он произнес слово «мораль», а потом еще одно — «нравственность». Что это значит, в чем смысл этих слов, которые даже выговорить трудно?»
Ленин снова и снова возвращался к своей мысли и в разных вариациях повторял:
«Вы сделали бы огромную ошибку, если бы попробовали сделать тот вывод, что можно стать коммунистом, не усвоив того, что накоплено человеческим знанием. <…> Маркс опирался на прочный фундамент человеческих знаний, завоеванных при капитализме <…> Без ясного понимания того, что только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру — без такого понимания нам нашей задачи не разрешить. Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда <…> Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые выработало человечество…»
Комсомольцы далеко не во всем согласны с Лениным. В книге Леонида Жарикова читаем:
«— Как же это так, братцы? Выходит, маменькиных сынков будем разводить?
— Почему?
— А кто сейчас учится? Одни кисейные барышни да бездельники-лоботрясы, которые пороху не нюхали. <…> Да я из них душу вытрясу!
— Из кого?
— Из буржуев.
— А потом что?
— Видно будет… Во всяком случае, школяром не стану, пока врагов не добьем».
А Ленин продолжал:
«Коммунизм превратится в пустоту, превратится в пустую вывеску, коммунист будет только простым хвастуном, если не будут переработаны в его сознании все полученные знания. <…>
Если бы только изучение коммунизма заключалось в усвоении того, что изложено в коммунистических трудах, книжках и брошюрах, то тогда слишком легко мы могли бы получить коммунистических начетчиков или хвастунов, а это сплошь и рядом приносило бы нам вред и ущерб…»
Потрясенные речью Ленина, покидали делегаты Свердловку.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
