К столетию корифея
Станислав Лем – один из самых продуктивных, читаемых и почитаемых писателей в мире, к тому же еще и понимаемых. Его книги переведены на 41 язык и изданы общим тиражом более тридцати млн экземпляров.
Читательская судьба Лема как автора достаточно необычна. Рекордная популярность достигнута естественным путем без раскрутки, религиозного фанатизма, политической ангажированности, хайпа, моды и конъюнктуры. Популярность Лема основана исключительно на смысле того, что он писал. Писал много. Одних только писем шестьдесят тысяч. Лем уничтожал черновики и то, что не считал удачей. Академическое издание его произведений вряд ли возможно.
Естественно, если кто-то в тишине смакует маслину, из тьмы вокруг обязательно возникнет еще дюжина, кому тоже надо. Возникает побочный эффект: настолько умно, что ничего не понятно.
В творчестве Лема понятно всё, даже сепульки в сепулькариях без прямой дефиниции. И все улыбаются.
Лем менее доступен ментальности островных англосаксов, чем континентальных евразийцев. Редкий случай, когда всемирная слава пришла не через англоязычную культуру. Подобно философу, социологу и к тому же антидарвинисту Николаю Данилевскому. Оба не отличались пиететом в своем отношении к общественным мифам, заблуждениям и конвенциальным нормам в системе обязывающих презумпций, ставших тормозом цивилизационного развития с множеством тупиковых ловушек. Наоборот, доминирующая линия творчества Лема складывалась из разнообразных и изощренных издевательств над глобальными заблуждениями.
Органическое разделение мира людей на две несовместимые цивилизации и неадекватное применение прогрессивных технологий, поиск причин недостижимости счастья в природе человека и вторичность властного управления обществом – в этих четырех позициях творчество Станислава Лема и братьев Стругацких разворачивалось параллельно по одной и той же цепи итераций.
Фигура Лема стала тестером раскола в обществе США. В 1973 году он получил почетное членство в SFWA (организация писателей-фантастов), из которой спустя три года был исключен по причинам негативного отношения к США вообще и конкретно science fiction этой страны: китч с бедным стилем и чрезмерным увлечением в прибыли в ущерб новым идеям и литературным формам.
В США обо всех своих проблемах знают и пашут лучше, чем за пределами страны. Я думаю, в этом есть заслуга внешней критики, в том числе Лема.
Тут можно обнаружить множество параллелей с Шекспиром, Дос Пассосом, Голдингом, Брэдбери, Киром Булычёвым, упомянутыми Стругацкими, Оруэллом, Беном Элтоном, Достоевским с его мозговыми трихинами и, естественно, эволюционистами Львом Гумилёвым и Юрием Чайковским.
Есть такие авторы, с популярностью которых власти приходится мириться. Сказывается феномен авторской песни. Обитатель соответствующей социальной экосистемы становится фактором консолидации общества и работает в этой роли после своей физической смерти.
Организаторы социальной инженерии тут бессильны и вынуждены подчиняться процессам самоорганизации в обществе.
Я исхожу из того, что аудитория названных авторов в содержательной части пересекается. Теневой, молчащий сегмент аудитории данных авторов настолько значителен, что оценить реальную популярность практически невозможно. Их произведения приносят глубокое естественное удовлетворение, не способствующее публичной активности в мире лжи. Читателю достаточно знания, что со своим восприятием этого мира он не одинок и к числу сумасшедших не относится.
С другой стороны, если по формальным признакам science fiction некто с неуемной публичной активностью поставит в один ряд с Лемом и Стругацкими, допустим, «Ухань-400» или «Метро», Пелевина и Сорокина, ядерная аудитория вряд ли примет.
Произведения литературы, театра и кинематографии сегрегируются на группы жанров адекватно разным сегментам аудитории с запросом на дистанцирование от реальности для иммерсии в фантоматику Лема или наоборот, исследовательское проникновение в природу реальности, насыщенной фантоматикой.
«Солярис» Тарковского совсем не то, что «Солярис» Лема. Они не на пустом месте повздорили. И аудитории у этих произведений расходятся по формату самоорганизации.
У этой фантастической истории из сферы литературоведения есть как минимум третья сторона. На фоне формального падения популярности science fiction растет объем авторов – носителей прогностического жанра с заметным потенциалом естественной популярности. На волне физической турбулентности в косной компоненте природы резко усилился вклад редких случайных событий с расхождением частоты и вероятности, одновременно резко возросла эффективность самоорганизации в природе и обществе.
Станислав Лем не одиночка подобно его любимому образу великого ученого-изгоя. Такого автора монографии «Геномика» Вадима Попова я видел. Человек с кошкой плакал от одиночества. Популярность его книги пришла после бесславной смерти ученого. Это была единственная внятная сводка по геномике. Писатель неизбежно является деривативом своей эпохи. В отличие от ученого, он обязан ориентироваться на релевантность и потому не свободен. Релевантностью легко управлять с помощью посева в сетях.
Уникальный Лем был далеко не одиночкой в стаде пробников будущего. Наоборот, Лем стал квинтэссенцией потока объемом с половину тысячелетия от монаха Кампанеллы с его «Городом Солнца» в XVI веке до Бена Элтона в XXI веке с романом «Слепая вера». Предшественники Лема строили инструменты всеобщего счастья. «Постшественники» упивались отвращением к демонстрации счастья взамен неприятной правды, которая отторгается публично активной частью общества. А кто напишет, рискует попасть под обвинения в оправдании террора. Лем не попал, возможно, потому, что не дожил до многого из предсказанного им. В том числе про пять полов.
Оказавшись в эпицентре гонки за будущим, Лем ухитрился уйти далеко вбок и одновременно остаться в мейнстриме благодаря беспощадному сарказму, столь близкому и любимому в среде интеллигенции. Известная фигура произрастает в экосистеме множества менее известных и неизвестных вовсе. В результате становится проводником культуры сквозь барьеры времени-пространства.
На текущий момент истории роль сверхпроводника камеры-обскуры играет Дмитрий Быков при всей запутанности его баланса между глобальной и национальной властью, собственными и несобственными ментальными потребностями населения, которое он эффективно трансформирует в аудиторию. Лему было проще, он мог себе позволить быть честным без изъятий.
Я постарался описать теневую сторону популярности Станислава Лема так, как ее вижу. Фанатом чего-то одного мне не дано быть генетически. Тем более интересно заглянуть по ту сторону рая, где обитает человеческая экосистема с другой формой реализации социальной агрессии, творческой и не очень.
Поводом для любого резонанса нередко становится календарь событий. Лему исполнилось сто лет.
Станислав Лем родился 12 сентября 1921 года во Львове и умер 27 марта 2006 года в Кракове.
В честь столетия писателя в четверг, 7 октября, в Государственном музее истории российской литературы имени В. И. Даля на Зубовской состоялась Вторая научно-фантастическая конференция под названием «Станислав Лем. Фантастика и футурология». Конференция собрала массу разнообразных людей исключительно мужского пола при полном отсутствии условностей в выражении сокровенных мыслей.
Масса небольшая по сравнению с аналитической прогностикой Гайдаровского форума, возрождением общества «Знание» или Фестивалем науки по инициативе ректора Садовничего, но очень похоже и намного гуще. В дискуссии наметилась эклектика двух направлений. Нагромождения экзосмыслов, что Лем высмеивал, успешно соперничало с проникновение в смыслы по указанным Лемом интеллектуальным трекам. Участникам конференции удалось решить непреодолимую хроническую проблему науки в виде терминологического хаоса. Натыкаясь на какое-то непонятное слово вроде «фантоматика» или «метаинформация», мне не дано знать, что они обозначают, и многократно описанные явления давно известны под разными другими названиями.
Процесс научного познания идет не эволюционно через накопление и осмысление, но революционно. Придумать всё снова проще и выгоднее, чем копаться в истории науки, как делает Юрий Чайковский.
Участники конференции в музее Даля вынуждены были идти таким путем согласно заданному формату мероприятия, через анализ синонимичности. Фактически состоялся перевод идей Лема на современный язык. Слушая доклады, казалось, что фантаст прогностически описал текущее состоянии мира людей в полном объеме его особенностей.
Второе направление – описание примеров несостоявшегося будущего. Тут оглушительным аккордом стал завершающий доклад. Писатель с математическим образованием и по совместительству преподаватель кафедры новых медиа РАНХиГС Алексей Андреев рассказал печальную историю о том, как в 1959 году Госплан создавал Интернет за десяток лет до Пентагона или ЦЕРНа в форме ОГАС – Объединенной государственной автоматизированной системы. ЦСУ СССР, предшественник нынешнего Росстата, было против, у него свои компьютеры были. Госплан все-таки запустил свой Интернет АСПР – автоматическая система принятия решений.
Пентагон строил свой Foresight, причем прогноз исходил из убийства национальных лидеров. Например, Саддам Хусейн умрет через год. Моему сознанию недоступно, зачем докладчики вставляют в своем выступления то, о чем не имеют представления. Публичная дискуссия в их средневековых представлениях должна базироваться на трех китах: безусловность дарвинизма, запрет генетики и кибернетики в СССР, инвалидность плановой экономики в сравнении с рыночной.
Андреев среди прочего сообщил, что французский математик Бенуа Мандельброт придумал фракталы, но его ненавидели биржевые аналитики. Он предсказал, что свободный рынок непредсказуем. Экономисты получают Нобелевские премии, через год прилетает черный лебедь и их теории рушатся, цикл повторяется неоднократно.
Когда заходит речь о самоорганизации, всплывает русский химик Илья Пригожин. Современным популяризаторам науки неизвестны работы в области синергетики Сергея Курдюмова, Юрия Климонтовича, Льва Белоусова, Юрия Чайковского, Сергея Мейена, Николая Вавилова.
Конференция оказалась чрезвычайно интересной в познавательном смысле, но только в содержательной части своего контента. Подобно русским летописям, она содержала инсерции вездесущего хайпа и кусков текстов, транслируемых целиком без рекомбинации и контаминации.
Характерны сочетание двух разноплановых примеров из Лема.
Первый: «Счастье – это искривленность, иначе экстенсор, метапространства, отделяющего узел колинеарно интенциональных матриц от интенционального объекта, в граничных условиях, определяемых омега-корреляцией в альфа-размерном, неметрическом континууме субсолнечных агрегатов, называемых также моими, то есть кереброновыми, супергруппами, которые являются производными функционалов, называемых также антиномалиями Кереброновой Алгебры Противоречий».
Второй: «Потенциальная сила, которую таит в себе информация, названная «метаинформацией», – это оторванная от итерационных, поступательных и линейных процессов самоорганизация, которая уже не настолько зависит от своего носителя, как жизнь в природе или как компьютерные модели, созданные программистами. Жизнь сама создавала свои программы, и к этой суверенной, комплексной виртуализации наши потомки должны прийти таким образом, что их «метаинформационные махины», «КОМПЬЮТЕРОВЕЙНИКИ», окажутся только зародышами, колыбелью, только «началом, направленным в бесчисленные, возможно, усилия самопроростков», – это только покажет, что биоэволюция была одной из частных, отдельных дорог, что могут возникать другие формы жизни, не основанные ни на углероде, ни на белке, ни на том или ином металле, – но здесь я уже стою над пропастью воображения, поскольку для тех явлений, что могут возникнуть, мне сейчас не хватает названий».
Если кто-нибудь нашел в цитатах смысл, готов выкатить пол-литра подобно нашему учителю Тимофееву-Ресовскому. Так Николай Владимирович предлагал поощрить того, кто придумает пятый фактор эволюции. Наряду с мутациями, волнами жизни, изоляцией и естественным отбором.
На самом деле в двух цитатах предстает разный Лем. Из двух половин своей творческой судьбы. В первой – саркастичный мечтатель-космист, беспощадно высмеивающей и приземленный тип ученого-антикосмиста со сложным для восприятия языком. Таким стал Лем второй своей половины.
Найти смысл в первых двух из трех частей «Суммы технологий» может только тот, кто знаком с теорией Макроэволюции и без автора. В частности, по трудам Юрия Чайковского, по объему слов на порядок меньше, но для восприятия сложнее. Для сравнения: две короткие строчки уравнений Максвелла для понимания требуют нескольких лет изучения физики и понимания теоремы Стокса.
На конференции случилось несколько сюрпризов. Тут можно было увидеть совсем других поляков, от которых мы успели отвыкнуть. А они, оказывается, законсервировались в Польше с имманентным уважением к русской цивилизации. С докладом «Соларпанк – нота оптимизма в современной научной фантастике» выступил Гжегож Чапский, главный редактор журнала Biały Kruk. Сожалел, что не может быть в Москве и три года не говорил по-русски. Говорить по-русски для докладчика было на уровне подвига, но он поставил себе цель, сделал презентацию на русском и выполнил задачу.
Согласно дефиниции, соларпанк – это жанр фантастики, где, в противовес киберпанку, всё тихо, мирно, радужно и гармонично. Вечный поиск счастья только начинается.
Ход повествования конференции в целом взломала женщина в самом конце, когда уже ничего не предвещало. Свобода не лезла голой грудью на баррикады. Баррикад, в общем, и не было. Женщина просто сказала, что писатель обладал гигантской образностью. Даме очень жаль, что на этой конференции не прозвучало.
Докладчик Андреев спохватился и сообщил, что собирался сказать такое про Лема. Он как фантаст предсказал больше, чем когда писал прогнозы. «Мегабитовая бомба» – депрессивное произведение. Среди организаторов конференции превалируют женщины, но выступила только одна. Моделирование будущего эволюционно закреплено за самцами согласно теории пола Вигена Геодакяна.
Я был бы готов вынести в хедлайн приведенное сочетание с претензией на мем «Голос пана Лема», если бы хоть раз прозвучали оценки ключевого, на мой взгляд, романа Лема «Голос неба», по-польски и Glos Pana.
Фантоматика Лема – суррогатное удовлетворение потребностей в основе власти ТНК в идеологии постмодернизма. Великий польский фантаст аккумулировал ключевые идеи происхождения жизни и разума, с бесконечной цепью итераций повторных актов биопоэза.
Лем придумал третий вариант происхождения жизни на Земле, наиболее правдоподобный наряду с панспермией Аррениуса-Вернадского и коацерватами Опарина.
Одновременно Лем в своем фантастическом варианте стал апологетом и проводником обеих идей Константина Циолковского – комизма и антропософии.
Лев Московкин.
