22 апреля 1918 года состоялось заседание коллегии по делам изобразительных искусств при Московском Совете. Его тема звучала так: «О снятии памятников и объявлении конкурса на проект памятника жертвам пролетарской революции».
Это заседание прошло в русле реализации Декрета Совета Народных Комиссаров, принятого 12 апреля по личной инициативе Владимира Ленина. Незадолго до принятия Декрета Владимир Ильич беседовал с наркомом просвещения Луначарским и высказал идею об острой необходимости монументальной пропаганды в стране.
Эта идея восходит к утопическому сочинению итальянского философа Томмазо Кампанеллы «Город солнца» (в другом варанте – «Солнечное государство»). Кампанелла в своей утопии XVII века предлагал украшать городские стены фресками, которые возбуждают у молодежи гражданское чувство, воспитывают новое поколение.
«Давно уже передо мной носилась эта идея, – говорил Ленин Луначарскому. – Вы помните, что Кампанелла <…> говорит о том, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство — словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений. Мне кажется, это далеко не наивно и могло быть нами усвоено и осуществлено теперь же.
Я назвал бы то, о чем я думаю, монументальной пропагандой. Для этой цели вы должны сговориться на первый срок с Московским и Петербургским Советами, в то же время вы организуете художественные силы, выберете подходящие места на площадях. Наш климат вряд ли позволит фрески, о которых мечтает Кампанелла. Вот почему я говорю, главным образом, о скульпторах и поэтах. В разных видных местах на подходящих стенах или на каких-нибудь специальных сооружениях для этого можно было бы разбросать краткие, но выразительные надписи, содержащие наиболее длительные коренные принципы и лозунги марксизма, также, может быть, крепко сколоченные формулы, дающие оценку тому или другому великому историческому событию. Пожалуйста, не думайте, что я при этом воображаю себе мрамор, гранит и золотые буквы. Пока мы должны все делать скромно. Пусть это будут какие-нибудь бетонные плиты, а на них надписи возможно более четкие. О вечности или хотя бы длительности я пока не думаю. Пусть все это будет временно.
Еще важнее надписей я считаю памятники: бюсты или целые фигуры, может быть, барельефы, группы.
Надо составить список тех предшественников социализма или его теоретиков и борцов, а также тех светочей философской мысли, науки, искусства и т. п., которые хотя и не имели прямого отношения к социализму, но являлись подлинными героями культуры. По этому списку закажите скульптору также временные хотя бы из гипса или бетона произведения. Важно, чтобы они были доступны для масс, чтобы они бросались в глаза. Важно, чтобы они были сколько-нибудь устойчивы по отношению к нашему климату, не раскисли бы, не искалечились бы от ветра, мороза и дождя. Конечно, на пьедесталах можно делать вразумительные краткие надписи о том, кто это был».
Владимир Ильич отметил, что особое внимание нужно обратить на открытие таких памятников:
«Тут и мы сами, и другие товарищи, и крупные специалисты могут быть привлечены для произнесения речей. Пусть каждое такое открытие будет актом пропаганды и маленьким праздником, а потом по случаю юбилейных дат можно повторять напоминание о данном великом человеке, всегда, конечно, отчетливо связывая его с нашей революцией и ее задачами».
В этом же разговоре Ленин уже абсолютно практично заметил:
«У вас имеется, вероятно, немалое количество художников, которые могут кое-что дать и которые, должно быть, сильно бедствуют».
«Конечно, — ответил Луначарский, — и в Москве, и в Ленинграде имеется немало таких художников».
Бедствовало подавляющее большинство. Заказов не было. У многих от голода была цинга. Тяжелое материальное положение толкало к сотрудничеству с новой властью. Ленину было кого привлечь к монументальной пропаганде.
Суть принятого Декрета о памятниках была в следующем:
«В ознаменование великого переворота <…> памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг, подлежат снятию… Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты наиболее уродливые истуканы, а на суд масс были представлены модели новых революционных памятников».
К 1 мая необходимо было декорировать город в духе идей и чувств трудовой России, а старые надписи, эмблемы на домах, гербы ликвидировать.
В соответствии с поставленными Лениным задачами прошло заседание 22 апреля 1918 года, на котором постановили: памятники Александру III и Скобелеву подлежат уничтожению как не соответствующие элементарным художественным требованиям. Крест великому князю Сергею Александровичу и памятник Александру II подлежат удалению. Провести конкурс проектов памятника жертвам революции. Форма жюри — плебисцит пролетарских масс.
О том, как поступили с памятником герою Русско-турецкой войны генералу Скобелеву, написал в своих дневниках Иван Бунин:
«Это хамское, несказанно-нелепое и подлое стаскивание Скобелева! Сволокли, повалили статую вниз лицом на грузовик… И как раз нынче известие о взятии турками Карса! <…> Говорят, возмущенных этим стаскиванием памятников очень много».
Снос памятника Александру III был растянут во времени и стал настоящим шоу. Статую медленно расчленяли: отдельно руки со скипетром и державой, отдельно голова в короне, отдельно нога в сапоге. Все снималось на кинопленку и демонстрировалось в синематографе.
«От Каменских шли мимо памятника Александру III. У него отбили нос. Кучка народа, споры – диаметрально противоположные мнения», – писал Бунин в дневнике.
В Кремле сбросили и разрушили статую Александра II, отменившего крепостное право. С ним было особенно много хлопот, потому что памятники царю-освободителю стояли по всей стране и везде их сносили.
Кремлевский памятник Александру II был архитектурно дополнен шатром и галереей, которые простояли до 1927 года. Комендант Кремля Павел Мальков вспоминал, что пустоты в основании мемориального комплекса использовались в качестве морга для расстрелянных врагов революции.
По свидетельству управляющего делами Совнаркома Владимира Бонч-Бруевича, Ленин планировал установить на месте памятника Александру II памятник Льву Толстому:
«— Где отлучали Толстого от церкви? – спросил он [Ленин] меня.
— В Успенском соборе…
— Вот и хорошо, самое подходящее время его [памятник] убрать, а здесь поставить хорошую статую Льва Толстого, обращенную к Успенскому собору. Это будет как раз кстати».
Однако Лев Николаевич это место не занял, в 1967 году рядом появился памятник самому Ленину, который после распада СССР был перенесен в музей-заповедник «Горки Ленинские».
На некоторых картинах, изображающих Ленина, несущего бревно на субботнике в Кремле, в качестве фона присутствуют оставшиеся детали памятника Александру II.
Владимир Ильич лично участвовал в уничтожении креста на месте убийства великого князя Сергея Александровича (4 февраля 1905 года бомба террориста Ивана Каляева разворотила карету генерал-губернатора, от взрывной волны вылетели окна в здании Судебных установлений и в здании Арсенала, сам великий князь погиб на месте). Крест был произведением искусства по эскизам художника Виктора Васнецова, автора «Трех богатырей», «Аленушки» и «Витязя на распутье».
Обстоятельства сноса креста подробно описаны в воспоминаниях Павла Малькова:
«Члены ВЦИК, сотрудники ВЦИК и Совнаркома собрались к 9:30 утра в Кремле, перед зданием Судебных установлений. Вышел Владимир Ильич. Он был весел, шутил, смеялся. Когда я подошел, Ильич приветливо поздоровался со мной, поздравил с праздником, а потом внезапно шутливо погрозил пальцем: «Хорошо, батенька, все хорошо, а вот это безобразие так и не убрали. Это уж нехорошо». Он указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича. Я сокрушенно вздохнул. «Правильно, — говорю, — Владимир Ильич, не убрал. Не успел, рабочих рук не хватило». «Ишь ты, нашел причину! Так, говорите, рабочих рук не хватает? Ну, для этого дела рабочие руки найдутся хоть сейчас. Как товарищи?» — обратился Владимир Ильич к окружающим. Со всех сторон его поддержали дружные голоса. «Видите? А вы говорите, рабочих рук нет. Ну-ка, пока есть время до демонстрации, тащите веревки». Я мигом сбегал в комендатуру и принес веревки. Владимир Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон. «А ну, дружно», — задорно командовал Владимир Ильич. Ленин, Свердлов, Аванесов, Смидович, другие члены ВЦИК и Совнаркома и сотрудники немногочисленного правительственного аппарата впряглись в веревки, налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник. «Долой его с глаз, на свалку!» — продолжал командовать Владимир Ильич. Десятки рук подхватили веревки, и памятник загремел по булыжнику к Тайницкому саду».
В рамках принятых 22 апреля решений о монументах жертвам революции одним из первых был установлен памятник убийце Сергея Александровича Ивану Каляеву. Он был у самого входа в Александровский сад. На одной стороне пьедестала написано: «Уничтожил великого князя Сергея Александровича». На других сторонах пьедестала никакие иные заслуги не значились. То есть исключительно за убийство.
Простоял памятник недолго. Каляев был террористом-эсером. К лету 1918 года большевики окончательно расправились с эсерами и памятник Каляеву ликвидировали.
К слову, первыми на призыв советской власти изменить городскую скульптуру откликнулись сумасшедшие. Чуковский, который работал у Луначарского, вспоминал, что очередной посетитель предлагал отлить в бронзе Робеспьера и поставить его на Александровской колонне перед Зимним дворцом, а когда узнал, что это невозможно, попросил струну от балалайки. Такова была реальность.
Идея монументальной пропаганды очень заботила Владимира Ленина. В сентябре 1918 года он писал Луначарскому:
«Сегодня выслушал доклад Виноградова о бюстах и памятниках, возмущен до глубины души; месяцами ничего не делается; до сих пор ни единого бюста, исчезновение бюста Радищева есть комедия. Бюста Маркса для улицы нет, для пропаганды надписями на улицах ничего не сделано. Объявляю выговор за преступное и халатное отношение, требую присылки мне имен всех ответственных лиц для предания их суду. Позор саботажникам и ротозеям».
После этого разноса редкий месяц в Москве обходился без открытия очередного памятника какому-нибудь деятелю международного революционного движения. Так, в феврале 1919 года на площади Революции (бывшей Воскресенской) открыли памятник Дантону, памятник Карлу Марксу на Садовой-Триумфальной улице, а за три месяца до этого в Александровском саду появился памятник Робеспьеру, правда, простоял он лишь три дня: упал и разбился.
К первой годовщине Октябрьской революции на улицах и площадях Москвы было открыто 12 монументов. Одним из них стал памятник Марксу и Энгельсу скульптора Сергея Мезенцева, установленный на площади Революции. По отзывам очевидцев, скульптор «засунул двух теоретиков марксизма в высокую трибуну, казалось, что это два мужичка торчат из бочки, напоминая о банях, которые были на берегу Неглинки недалеко от этого места».
Анатолий Луначарский признавал:
«Далеко не всегда памятники были удачны. <…> Например, московские Маркс и Энгельс, которых москвичи называли Кириллом и Мефодием. И действительно они были сделаны святыми мужами, высовывающимися как будто бы из какой-нибудь ванны.
Свирепствовали особенно наши модернисты и футуристы. Многих огорчило чрезвычайно нечеловеческое изображение Перовской.
А Бакунин художника Королева <…> был до такой степени страшен, что многие говорили, что будто бы даже лошади при виде его кидаются в сторону, хотя надо сказать, что Бакунин этот выглядывал только из-за плохо сколоченного забора и открыт не был».
Памятник Степану Разину, изготовленный Коненковым, тоже «поражал воображение». Разин был изображен с казаками и княжной, причем вся многофигурная композиция была из дерева и лишь княжна — из бетона: вероятно, чтобы в случае чего утонула. Установили памятник на Лобном месте. Все, кто его видел, ужасались, а критики в прессе вопрошали: «Что это за отрубленные головы, которые посажены на пни? Они на Лобном месте стоят…» Дело в том, что Коненков сделал не просто памятник, а памятник-трансформер: головы у всех фигур были насажены на штырьки, при желании их можно было менять. Простояло это чудо у Кремля от 3 дней до 2 недель – сведения разнятся.
Когда в Петрограде открывали памятник Софье Перовской работы Гризелли, вышел конфуз: Лилиана Зиновьева (жена Зиновьева, заведовавшая культурой в Петрограде) устроила истерику – она-то помнила Софью «тонкошеей девочкой», а скульптор изобразил «львицу революции». Сам по себе памятник был хороший, но смотреть на него никто не хотел…
«В 20-е годы в Петрограде сделали эдакую «Зону рая» – профилакторий для трудящихся на Каменном острове: счастливчиков привозили в «рай» на трамвае (во всем городе транспорт еще не ходил), проводили через триумфальную арку в пространство, полное клумб и цветов, потом селили в хороших домах и кормили четыре раза в день, – рассказывала доцент кафедры истории и теории культуры РГГУ Светлана Еремеева. – Посреди этого «рая» предполагалось поставить памятник Пролетарию. Скульптор Блох взялся за дело: изваял из гипса 10-метрового голема, пообещав переплюнуть Давида Микеланджело. Работал день и ночь – при кострах. И вот, церемония открытия: отдыхающие проходят через массивную арку, двигаются по песочной аллее мимо клумб, наконец, первые их ряды попадают на площадь… А там, ну вы понимаете, «натура» – и понимаете, какие комментарии. Петросовет потребовал срочно сделать выводы, Блоха обязали во что бы то ни стало надеть на Пролетария фартук. Сделали фартук – из листов фанеры, с угловыми складками. Понятно, в процессе работы кое-что пришлось отбить, и наутро у скульптора был сердечный припадок…»
На месте снесенного Скобелева поставили стеллу Советской Конституции. Она простояла относительно долго, ее взорвали перед войной — в ночь с 21 на 22 апреля 1941 года. Сохранившийся фрагмент головы статуи Свободы попал в коллекцию Третьяковской галереи на Крымском валу и был впервые показан публике в 1968 году.
Весной 1963 года газета «Вечерняя Москва» писала:
«В апреле 1941 года обелиск Свободы по указанию Сталина был взорван. Памятник превратился в груды щебня. Вскоре после взрыва у Александра Ивановича Замошкина, который тогда был директором Третьяковской галереи, зазвонил телефон. Работникам галереи было предложено отобрать из остатков обелиска то, что представляет собой художественную ценность. А. И. Замошкин отправил на Советскую площадь группу сотрудников. Печальную картину увидели там работники галереи В. В. Ермонская и Б. Н Федоров. Сначала казалось, что искать бесполезно — повсюду раздробленный камень. Казалось, что от композиции архитектора Д. П. Осипова и от прекрасной статуи Свободы скульптора Н. А. Андреева не уцелело ничего. Но случай пощадил одну из деталей обелиска. Сохранилась голова, вернее, лицевая часть головы статуи. Искусствоведы осторожно извлекли ее из развалин. С того апрельского утра и до сих пор хранится в Третьяковской галерее эта дорогая реликвия».
После войны на месте Скобелева и Советской Конституции поставили Юрия Долгорукого.
«Единственный скульптор, который сразу и надолго вписался в систему, – это будущий лауреат двух Сталинских премий Сергей Меркуров, – рассказывала Светлана Еремеева. – Про него говорили, что уже в советские годы он был фантастически богат и имел специального человека, чтобы носить портфель с деньгами. Как бы там ни было, но он умудрился продать советской власти по реальной цене два гранитных памятника, сделанных им еще до революции: один памятник Достоевскому (стоит во дворе Мариинской больницы), другой – памятник «Мысль» (стоит на Новодевичьем кладбище)».
Меркуров – единственный, пожалуй, кто смог заработать на «монументальной пропаганде».
Сергей Ишков.
Источники фото ru.wikipedia.org, culture.ru, histrf.ru
