7 сентября 1962 года состоялся премьерный показ картины Эльдара Рязанова «Гусарская баллада». За год фильм посмотрели более 48 миллионов человек, он мгновенно разошелся на цитаты.
В своей книге «Неподведенные итоги» Эльдар Рязанов рассказывал, как в 1961 году в поисках вещи для постановки вспомнил о пьесе «Давным-давно» Александра Гладкова: «В 1944 году, когда мне было семнадцать лет, я видел ее на сцене Театра Красной Армии. Это был подлинный праздник, встреча с прекрасным, общение с настоящим искусством. Поставленный одним из лучших театральных режиссеров Алексеем Дмитриевичем Поповым, спектакль искрился, фонтанировал, подчинял себе полностью. Задорные, веселые сцены сменялись грустными, задумчивыми. Блистательные песни, музыка Тихона Хренникова придавали действию то бесшабашность и удаль, то переводили его в элегический лад. До сих пор помню изумительные актерские работы (…) Конечно, был еще один фактор, способствующий грандиозному успеху постановки – время. Шла осень 1944 года, война близилась к концу, на всех фронтах велось наступление. Воодушевление, связанное с тем, что стал виден конец всемирного побоища, было в народе огромным. С подмостков, на которых с ухарством, весельем, задором рассказывалось о славе русского оружия, о победах наших предков над Наполеоном, текли в зал электрические токи, возбуждавшие в публике гордость за страну, пьянящее чувство близкой победы, веру в искусство народа, в национальный характер. Одним словом, я, семнадцатилетний первокурсник, сидящий в зале среди зрителей, испытывал тогда дурманящее чувство счастья. И вот спустя семнадцать лет я прочитал пьесу глазами, прочитал впервые. На меня в этот раз не давило ни исполнение, ни музыка, ни режиссура, ни декорации. Да и время стало другое. И сам я, надо думать, тоже изменился – стал вдвое старше. Так что был, как говорится, один на один с литературным текстом. И пьеса меня отнюдь не разочаровала. Она была написана превосходными стихами, живыми, разговорными, афористичными, смешными, патетическими. Тут я понял, что вещь создана в первую очередь крупным поэтом. От пьесы возникало ощущение легкости и серьезности, веселья и значительности. И драматургически она была слеплена очень умело и ловко. (…) Итак, я принял решение: буду ставить «Давным-давно»».
К тому же повод подвернулся удобный: через полтора года исполнялось 150 лет со дня Бородинской битвы.
Далее, по словам Эльдара Рязанова, он узнал от поддержавших его коллег информацию, которой поначалу не придал особого значения: дескать, существует мнение, что пьесу написал не Гладков. Дело в том, что при постановке пьесы в театре, когда надо было что-то переделать и дописать несколько строчек, Гладков всячески уклонялся. С другой стороны, авторства на пьесу «Давным-давно» никто не предъявлял.
Директор творческого объединения, друг Рязанова Юрий Александрович Шевкуненко в беседе с Эльдаром Александровичем выдвинул такую версию:
– В 1940 году Гладков сидел в тюрьме.
– За что? По политическому делу?
– По уголовному. Он ведь сумасшедший книжник, страстный библиофил. В научном читальном зале Библиотеки имени Ленина заметили, что стали пропадать ценные, редкие книги. Тогда в зал подсадили сыщика, и он «застукал» Александра Константиновича, когда тот засовывал за пазуху какую-то библиографическую редкость. Гладков получил год тюрьмы. Осенью сорокового года он, отбыв срок, вышел из нее, а через короткое время после этого и появилась пьеса «Давным-давно».
– Ты думаешь, он ее вынес из тюрьмы? – спросил я.
– Ничего другого не остается. Обрати внимание – ни до этой пьесы, ни после нее он не написал ни одного стихотворения, ни одной поэтической строфы и вообще ничего в рифму. Во всяком случае, нигде не опубликовал. А человек, который так изъясняется стихами, как автор «Давным-давно», – первоклассный поэт. На голом месте, без большой поэтической работы такого не сочинить.
– И ты полагаешь, что человек, который написал пьесу, не вышел из тюрьмы?!
– Не знаю. История темная.
Эльдар Рязанов, не очень-то поверив «в эту зловещую монтекристовскую историю», отправился знакомиться с Александром Гладковым: «Александр Константинович произвел на меня замечательное впечатление. Добродушная, застенчивая улыбка на немного одутловатом лице и добрые глаза опровергали любые нехорошие домыслы в его адрес. Полноватая фигура, сидевший мешком немодный, дешевый костюм, пузыри от колен на брюках и неизменная трубка в руках, – во всем облике чувствовалась неторопливость, спокойствие, обстоятельность. Помню, что в квартирке было очень много книг и какая-то немудреная мебелишка. Гладков очень обрадовался моему намерению поставить фильм. Человек он был мало пишущий, очень небогатый (чтобы не сказать бедный), и это предложение было ему выгодно со всех точек зрения. Его пригласили на студию, где с ним и был заключен договор на написание сценария. Случилось это в апреле 1961 года».
С Гладковым оговорили сроки. Сценарий должен был быть сдан в середине июля. У Александра Константиновича было три месяца на кинокоррекцию пьесы. Рязанов подробно рассказал ему о своих режиссерских пожеланиях, твердо зная, какие новые сцены, о чем, в каких именно местах пьесы надо будет ввести.
«Гладков все записал себе на листочках, сказал, что ему все ясно, что максимум через месяц сценарий будет у меня в руках, – рассказывал Эльдар Александрович в «Неподведенных итогах». – И мы расстались. Я как-то легкомысленно не спросил Александра Константиновича, где именно он будет трудиться над сценарием. Когда недели через две или три я позвонил Гладкову узнать, как движется работа, телефон не отвечал. Никто не брал трубку ни утром, ни днем, ни вечером, ни ночью. Я поехал к нему, звонил и стучал в дверь. Напрасно. Тогда я оставил записку, чтобы Гладков мне отзвонил. Звонка не последовало. Когда я через неделю снова появился у гладковских дверей, моя пожелтевшая записка оставалась на том же месте. (…) В Ленинграде Гладкова не оказалось.
Шевкуненко не злорадствовал. Он только грустно качал головой: я, мол, предупреждал. Потом он сказал:
– Думаю, Гладков в течение нескольких месяцев не покажется. Если ты действительно хочешь ставить «Давным-давно», садись за сценарий сам.
Я еще предпринял кое-какие поисковые мероприятия, но Гладков исчез, растворился, как сквозь землю провалился. И я засел за сценарий».
Пьеса, если ее играть без купюр, шла бы на сцене пять с половиной часов, фильм же был рассчитан на 1 час 40 минут. Рязанову пришлось сильно сокращать текст: «Я так углубился в пьесу, что знал ее почти всю наизусть, я пропитался этим ямбом, усвоил лексику, ощутил манеру диалога, влез в шкуру главных героев. Я буквально воплотился в эпоху, которую все это время изучал. Новые сцены, которых в пьесе не существовало, (…) я изложил прозой. Эти прозаически записанные сцены были, по сути, подстрочником, который поэт должен был перевести в стихотворный ряд. Выступить самому в подобном поэтическом качестве я не решался. Надеялся на Гладкова, для которого я и подготовил этот полуфабрикат. Но автора не было. Я метался, расспрашивал общих знакомых. Никто не знал — исчез Александр Константинович».
Через знакомых Рязанову все же удалось узнать, что Гладков в Тарусе. Эльдар Александрович срочно выехал туда, ведь сроки сдачи сценария поджимали: «Вскоре я предстал перед ничего не подозревающим Гладковым. (…) Он приветствовал меня довольно апатично, но приветливо. Сказал, что вовсю работает. Тогда я стал просить его, чтобы он что-нибудь прочитал мне из написанного, но Гладков стал упираться, говорил, что не любит показывать незаконченную работу. Я (…) стал напирать активнее, но Гладков был непоколебим. Он заявил, что через две недели приедет в Москву с готовой инсценировкой. Я дал Александру Константиновичу свои заготовки, просил просмотреть, как я сделал сокращения, и пройтись по ним «рукой мастера». Кроме того, я объяснил, что представляют собой прозаические вставки в сценарии. Гладков очень благодарил меня за проделанную работу, сказал, что мой вариант очень ему поможет, и еще раз подтвердил, что через две недели мы встретимся в Москве. Перед отъездом я еще раз попробовал атаковать Гладкова с тем, чтобы он прочитал мне хоть капельку, хоть одну сцену. Тот стоял насмерть. Тогда я сделал неуклюжую попытку. Я попросил показать его мне страницы, над которыми он трудится, просто показать физически. В ответ на мое, в общем-то, бестактное требование, он мог бы обидеться, возмутиться, накричать на меня. Но ничего подобного не произошло. Последовала невразумительная отговорка. Я понял, что больше настаивать невозможно, и уехал несолоно хлебавши».
После этого Рязанов не видел Гладкова несколько месяцев. Юрий Шевкуненко заявил, что Эльдару Александровичу придется самому довести дело до конца. Рязанов решил подождать еще две недели, однако Гладков не только не приехал, но и не написал и даже не позвонил.
«Я дал телеграмму в Тарусу, оттуда пришел ответ, что Гладков уехал, – вспоминал Эльдар Рязанов в книге «Неподведенные итоги». – Я предпринял последние попытки. Поиски результата не дали. Ни дома, ни в Ленинграде Гладкова не было. А уже кончился июль, начался август. Если я в августе не сдам сценарий, картина не состоится. И я засел за стихи. Не буду врать, я управился с этим за неделю. Работа оказалась не столь сложной, пугающей. Если говорить откровенно, это походило на заплаты, которые нужно было подогнать к готовому костюму. Но покрой, фасон, отделка – все это существовало. Надо было, грубо говоря, сварганить искусную подделку, чтобы новые вставки не бросались в глаза (…) После всего случившегося то, что не Гладков автор пьесы «Давным-давно», для меня стало несомненно. (…) Распечатанный на машинке киносценарий раздали членам художественного совета. Драматурги и писатели, входящие в этот орган, благословили меня на постановку. Мои стихотворные заплаты явно не выпирали. Сценарий был принят без поправок, единодушно. Гладкова на заседании художественного совета не было, он по-прежнему находился в бегах».
Рязанов не сомневался, что с запуском фильма сложностей не окажется: все же пьеса 19 лет шла на сцене и была достаточно популярна. Однако совершенно неожиданно Эльдар Александрович наткнулся на сопротивление: «В Министерстве культуры сочли произведение слишком легковесным. «Как! К юбилею Отечественной войны 1812 года выступить с легкомысленной комедией, смакующей гульбу дворян и их любовные забавы? Это невозможно!» – говорили мне авторитетные редакторы. Я пытался доказать, что пьеса вызывает в зрителе гордость за наших предков, восхищение их подвигом, будит любовь к Отчизне. Однако призывы оставались тщетными.
– Гусары-рубаки, гусары-забияки (на самом деле было употреблено более грубое слово), – так подытожил мнение чиновных редакторов тогдашний заместитель министра культуры Е. А. Фурцевой Владимир Евтихианович Баскаков: кинематограф был именно его вотчиной. Госкино тогда еще не организовалось.
Неблагоприятная реакция на мое намерение диктовалась дурным отношением не столько к пьесе или ко мне, а тем, что фильм будет выпущен к юбилею. Официальность, противопоказанная искусству, традиция тягучих, занудных юбилеев и стала препятствием на пути к осуществлению «Гусарской баллады» (так я по совету Леонида Зорина решил назвать фильм). Однако в те далекие, забытые, благословенные времена студия имела право самостоятельно решать запуск фильма, минуя высшие инстанции, и благодаря поддержке Ивана Александровича Пырьева «Гусарскую балладу» удалось протолкнуть в производство».
Однако на этом перипетии не закончились. В сценарии, как и в пьесе, роль народного полководца Михаила Кутузова была не очень большой, но важной, ключевой.
«На все роли я подбирал комедийных актеров и не сомневался, что Кутузова тоже должен играть комик, – рассказывал Эльдар Рязанов. – Я решил предложить роль фельдмаршала моему старому другу и любимому артисту Игорю Ильинскому. Как и следовало ожидать, мое предложение на студии встретили в штыки. «Комедийный актер, – говорили мне тогдашние руководители «Мосфильма», в частности генеральный директор В. Н. Сурин, – не имеет права появляться на экране в образе великого полководца. Ведь как только зрители увидят Ильинского в форме фельдмаршала, они покатятся со смеху, и память Кутузова будет оскорблена, скомпрометирована». Кроме соучастников, то есть членов съемочной группы, убедить я никого не смог. Но это было еще полбеды. Когда я приехал к Ильинскому, он наотрез отказался играть роль Кутузова.
– Нет, нет. Во-первых, крошечная роль, почти эпизод. Несерьезно для меня. А потом, я значительно моложе, чем Кутузов был в 1812 году. Мне придется изображать старика, это может получиться не очень естественно.
Но я понимал, что не найду лучшего исполнителя роли Кутузова для комедийного фильма. (…) Эта убежденность подкреплялась еще и тем, что я провел несколько кинопроб других, очень сильных актеров, но результат не удовлетворял меня. Я принялся вести двойную игру, решил перехитрить всех – и руководство студии, и Ильинского. Ильинского я обманывал, говоря, что вся студия только и мечтает увидеть его в роли Кутузова. На студии же я уверял, что активно ищу актера, снимаю кинопробы, и выражал лицемерное сожаление, что подходящий кандидат еще не найден».
Наступила зима, пришла пора выезжать на зимнюю натуру. Однако вскоре снег стал таять, и съемки оказались под угрозой срыва. Рязанов буквально умолил Ильинского сниматься и, не проинформировав руководство студии, самовольно отснял эпизод, где Кутузов проезжает перед войсками. Вскоре снег растаял окончательно, и эту сцену переснять с другим исполнителем не представлялось возможным. Пришлось противникам Ильинского смириться с выбором Рязанова.
«Далее начались павильонные съемки, и тут Игорь Владимирович сам увлекся ролью, разошелся, понял, что, несмотря на малый объем, она действительно очень значительна, и с удовольствием ее играл, – вспоминал Эльдар Рязанов. – Уже во время первых репетиций я почувствовал, что артист угадан необычайно точно. (…) Вскоре после отправки копии готового фильма в Министерство культуры на студию приехала Екатерина Алексеевна Фурцева. Я пошел толочься в директорском предбаннике в надежде увидеть министра, выяснить, смотрела ли она картину и каково ее мнение. Я действительно попался на глаза Фурцевой. Она высказала мне свое неудовольствие:
– Как вы смогли совершить такой просчет? – говорила мне Екатерина Алексеевна. – Надо было додуматься – взять на роль Кутузова Игоря Ильинского! Вы же исказили, можно сказать, оклеветали великого русского полководца. Я очень люблю Ильинского, он – превосходный комик, но Кутузов… Это бестактно! Зритель будет встречать его появление хохотом. Ильинского надо заменить, переснять его сцены. В таком виде мы картину не выпустим.
– Но там зима, – возразил я, – а сейчас август. И потом, через десять дней годовщина Бородина. И, по-моему, Ильинский играет чудесно.
– О том, чтобы фильм вышел к юбилею, вообще не может быть и речи… Переделайте. А зима или лето – у вас в кино все можно, – компетентно закончила Фурцева и отвернулась.
В кинопрокат полетели распоряжения, что выпуск фильма на экран отменяется. Никакой демонстрации «Гусарской баллады» в юбилейные дни не состоится.
Я был уничтожен и убит. Пытался спорить – меня не хотели слушать».
И все же фильм 7 сентября 1962 года вышел на экраны. Произошло это благодаря небольшой заметке в «Известиях». Журналисты газеты вместе с главным редактором издания Алексеем Аджубеем, состоявшем в родстве с Первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущёвым, пришли на киностудию. После просмотра фильма «Гусарская баллада» вышла небольшая рецензия Нателлы Лордкипанидзе. Автор публикации, в целом благожелательно оценив новую работу Эльдара Рязанова, отдельно отметила игру Игоря Ильинского – по словам рецензента, одна только роль Кутузова («даже если бы не было всего остального») обеспечила бы успех фильму. Через день после выхода заметки Лордкипанидзе в Москве появились рекламные плакаты, анонсирующие выход «Гусарской баллады». Премьерный показ ленты состоялся в Доме кино в намеченный срок – 7 сентября.
А что же Гладков? Вместо июля он появился из небытия лишь в декабре.
«Он даже не очень затруднил себя объяснениями, пробубнил что-то между прочим насчет причин своего отсутствия, но я слушал его невнимательно, – рассказывал Эльдар Рязанов. – Мне это было уже неинтересно. Он взял написанный мной сценарий, прочитал его и на следующий день объявил, что он согласен со всем тем, что я сделал, возражений у него никаких и, вообще, ему повезло, что я оказался таким чутким к его литературному первоисточнику. Меня это тоже устраивало. (…) Руководство объединения предложило Гладкову перезаключить договор. Он безропотно согласился. Авторская формула в договоре гласила (так осталось и в титрах фильма): «Сценарий Александра Гладкова при участии Эльдара Рязанова». (…) Когда же фильм был закончен, он пришел на премьеру с двадцатью экземплярами пьесы «Давным-давно», изданной в издательстве «Искусство», и подарил их с трогательными надписями исполнителям главных ролей и творческим работникам съемочной группы».
Через 11 лет после этого, в четвертом номере журнала «Вопросы литературы» за 1973 год, появились мемуары Александра Гладкова, посвященные созданию пьесы «Давным-давно» и фильма «Гусарская баллада».
«Я прочитал их с нескрываемым любопытством, – писал Эльдар Рязанов. – И тут у меня отпали последние колебания. Как ни странно, именно эти мемуары в сочетании с тем, что я знал, поставили для меня точку. Воспоминания А. К. Гладкова вошли в его книгу «Театр», изданную в 1980 году, так что найти его статью и ознакомиться с ней не представляет никакого труда. (…) Какая-то фальшь, неискренность время от времени проступает сквозь мемуарные строчки. (…) Страницы, связанные с постановкой картины, написаны довольно аккуратно, там все больше общих слов, безликих фраз. Местоимение «я» встречается редко. Но некоторые частности, признаюсь, несказанно удивили меня. (…) Скорее всего, за этой загадочной историей кроется трагедия, каких случалось немало в наше жестокое время. Думаю, и, конечно, бездоказательно, что Гладков получил эту пьесу в тюрьме от человека, который никогда не вышел на свободу. Можно представить еще более страшную версию, что автор выжил, но понял, что никогда не сможет подтвердить, доказать, обосновать своего права на пьесу и промолчал всю оставшуюся жизнь».
Так кто же все-таки подлинный сочинитель пьесы «Давным-давно», по которой был поставлен фильм «Гусарская баллада»? В 2016 году театральный деятель, режиссер Константин Богомолов назвал историю со спорным авторством пьесы «Давным-давно» легендой, родившейся в 1942 году в Свердловске: «Легенда о том, что в самой знаменитой гладковской пьесе «Давным-давно» нет ни одной гладковской строчки, родилась в Свердловске в 1942 году. Тогда Театр Красной армии, эвакуированный в столицу Урала, готовил пьесу к выпуску на свердловской сцене. Играл в пьесе и Юрий Шевкуненко, впоследствии ставший директором объединения на Мосфильме и запускавший в начале 60-х годов вместе с Рязановым «Гусарскую балладу», сделанную на основе пьесы «Давным-давно». Шевкуненко и поведал молодому режиссеру о том, как Гладков скрывался каждый раз, когда нужно было внести поправки в текст пьесы. (…) На версию об украденном шедевре неведомого зека работало и то, что Гладков якобы ни до, ни после своей первой пьесы не писал стихами. На самом деле стихи в стол Гладков писал всю жизнь (…) Его действительно поймали на краже редких книг в Ленинке в 40-м году, но посажен он тогда не был (сел после войны, когда его «Давным-давно» шла уже по всей стране и воровать ее было поздно). Э. А. Рязанов без труда мог бы узнать все это. Но порой так трудно расставаться с накопленным жизненным багажом, особенно если этот багаж чужой».
К слову, сам Александр Гладков писал в дневнике, что Ариадна Эфрон, прочитав пьесу «Давным-давно», нашла в ней влияние «Конца Казановы» Марины Цветаевой. На это Александр Константинович заявил, что если бы это было так, он только гордился бы, ведь «Конец Казановы» – его любимейшая пьеса с начала 30-х годов.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org, culture.ru
