Публикуется в рамках конкурса “Антивирусное лето”. Редакция не корректирует рассказы и сохраняет орфографию автора.
Жарким июнем лето накрыло наш северный городок. Посадку цветов и овощей плавно сменили полив и прополка огорода. Трава стремительно рванула ввысь, а бензокосы, как осы, без устали порхали по соседским участкам, словно ножницы в руках уверенных парикмахеров. Но наше северное лето слишком короткое, а в моих ближайших планах значилось и строительство новой сарайки вместо старой, и ещё куча мелких дел по хозяйству, а, значит, времени на раскачку попросту не было.
В первый же выходной я проснулся с Цезарем в голове и, взбодрившись чашечкой кофе, уверенно приступил к решению жилищной проблемы и обустройству малыми архитектурными формами общественного пространства. Удары молотка и визг ножовки, как хорошее блюдо, были щедро приправлены мною крепким словом и звонким эхом разлетались по всей округе, как беляши на вокзале. От дикого воодушевления и нахлынувшей любви к малой родине у меня выросли крылья, а на затылке появился третий глаз, которым я отчётливо видел своих кошек. Утомлённые самоизоляцией от внешнего мира, три кошки с хмурыми мордами и в судейских мантиях, накинутых на плечи, сидели в кресле у меня за спиной и осуждали происходящее.
— Не кажется ли вам, сударыни, что этот скворечник выглядит довольно-таки странно для этого времени года, — пошевелив усами, Муська открыла выездное заседание суда.
— Ничего удивительного, — прикрыв глаза, Мотя ушла в глубины подсознания. – Мы живём в странное время и в странном мире со странным человеком, который по утрам колотит странные скворечники для странных птиц, но это норма для страны, где мы родились, живём и умрём.
— Что-то мне подсказывает, что, когда прилетят эти странные птицы, нам лучше находиться в доме и не подходить к окнам, — Рыся с опаской посмотрела по сторонам.
— Да ладно вам, — не выдержал я и повернулся к кошкам, – это домик для Рика.
— Страшнее этого домика только сарайка, сделанная твоими руками, и казематы Петропавловской крепости, — огласила приговор Рыся и, стукнув по подлокотнику лапкой, закрыла прения.
Все трое встали и дружно покинули зал заседаний.
В одиночестве я затащил домик под яблоню, нахлобучил сверху лист шифера вместо крыши. С яблони тут же обвалился весь цвет, а на грядках едва проклюнувшаяся картошка спряталась обратно в землю. Я позвал пса.
Рик обречённо вздохнул, залез в домик и лёг на пол, как арестант на нары.
— Я за баландой. Тьфу, ты! За фотоаппаратом, — подмигнув Рику, я убежал в дом.
Через пять минут вернулся, но пса уже не было, а было незнакомое мне котэ.
Котэ сидело в домике, как Сталин в Ялте. Невозмутимо раскуривал трубку и имел характерный грузинский профиль, усы, твёрдую лапу, наглость в нужном объёме, ордер на обыск и документы на право собственности. Над домиком через ветки яблони, как через прутья решётки, пробивалось ярким пламенем солнце свободы. Тёплый ветерок непринуждённо играл клавишами-листьями. И по этим клавишам прыгали, как мне показалось, гордые буревестники и чирикали «Марсельезу».
Я был трезв, а значит, это были знаки. Громко выругавшись, я отложил фотоаппарат в сторону. Вернулся в дом и сел читать поправки к Конституции.
А новую сарайку я всё-таки смастерил, но значительно позже. Под бдительным надзором шерстяных прорабов. И это уже совсем другая история.
Сергей Истомин (51 год)
