Сегодня народному артисту СССР и гениальному режиссеру Марку Захарову могло бы исполниться 88 лет.
Слово «гениальный» впрыгнуло в строку само. Наверное, количество лет, проведенное за наблюдением работы Мастера, впервые родило внутри это определение. «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи».
Хорошо помню, как Марк Анатольевич однажды глубокомысленно изрек, что «режиссура – это система созидания того, чего не знает Бог».
Мне тогда вспомнился его фильм «Формула любви», где Лоренца говорит графу Калиостро: «Так вот с Кем ты хочешь сравниться», а он ей отвечает: «Другие мне неинтересны».
Но Захаров, конечно, в отличие от Калиостро, тонко иронизировал в тот момент – и над собой, и нашими общими амбициями. «Мне нравится выглядеть несерьезным человеком, – говорил он, – сознательно усиливая некую комедийность, свойственную нашей действительности».
В Бога он верил всей душой. Крестился уже в зрелом возрасте и вполне осознанно. И шутки шутками, но перед выходом своего самого знаменитого спектакля «Юнона и Авось» в храм-то ставить свечку Божьей Матери побежал. Видимо, уже тогда хорошо понимая, что к чему…
Среди его любимых авторов был Евгений Шварц. Размышляя над жизнью, Захаров приводил цитату из «Обыкновенного чуда»: «Когда душили его жену, он стоял рядом и всё время повторял: «Потерпи. Может быть, обойдется». И объяснял, что лишний раз напомнить себе эту цитату бывает очень полезно.
«Слишком часто я говорил себе и другим похожие слова. Слишком часто жил со всепоглощающим девизом «Авось», – размышлял Захаров. – Похоже, не я один. Вместе со страной… Про страну говорить не буду, а про себя думаю: не всё так просто. Есть во мне что-то и прямо противоположное тому, что сказал Шварц».
Конечно, этого противоположного в нем было с лихвой: Захаров был бунтарем по натуре. Сегодня это особо отчетливо видно. Подхваченный буйным дионистическим вдохновением, Марк Анатольевич годами бился о железный занавес человеческой глупости, тщеславия, властолюбия – собственной головой вместе с «мудрецом» Глумовым. Он «подталкивал плечиком створки», хулигански круша стекла московских окон, вместе с Каем в «Жестоких играх», протестуя против черствости и равнодушия. Плача слезами палача, палил из автомата «из-за такта, по спящим зрительским мозгам», чтобы достучаться, докричаться, пробиться. Мечтал, «закусив удила», поставить человека лицом к лицу с самим собой и предоставить ему возможность заглянуть за ту грань бытия, куда с таким бесстрашием отправлялись все великие ленкомовские Шуты – изумительная плеяда талантов, которые так дружно ставили паруса на шхунах нашего Времени.
А еще Марк Анатольевич был невероятно элегантен во всем. Мало кто, наблюдая за работой стремительного и ироничного Захарова, догадывался, насколько тяжела была ноша художественного руководителя репертуарного театра. Он жил под пристальным наблюдением общественности. Каждый его шаг обсуждался всесторонне. Вокруг его реальных и несуществующих поступков и идей бушевало бурное море околотеатральных рассуждений. Какими же подчас вздорными, глупыми и клеветническими они были! Выстоять в этой среде было непросто, но ему как-то удавалось.
Зато для других Марк Захаров более полувека сам был мощной «питательной средой», вечно обновляющейся, открытой Небу и земной стихии древних вакхических безумств.
Самое забавное (и символичное), что путь этого грандиозного человека в искусстве начинался с роли подневольного негра в спектакле «Дороги свободы» в Театре Маяковского. Сегодня многие молодые режиссеры, лихо и тщеславно пытающиеся открывать уже давно открытые Америки, считают, что быть «негром» в искусстве – ниже их достоинства. Смирение Захарова, носившего в себе еще не растраченный потенциал ведущего режиссера страны, проявлялось в том, что он был готов еще и приплачивать из собственного кармана за это удовольствие.
Годами исследуя тему шутовства на Руси, Марк Анатольевич вырастил и воспитал целую плеяду великих ленкомовских Шутов, для которых дурацкий колпак на голове стал главным символом свободы. Этот колпак в разные времена примеряли Евгений Леонов, Николай Караченцов, Александр Абдулов, Александр Збруев и даже дама – несравненная Якобина – Чурикова, когда, вытаращив глаза, совершенно серьезно уверяла, что «последние два путешествия на Луну совершила вместе с мужем»…
Вообще, благодаря фильмам Захарова, в нашей персональной «формуле любви» незаметно появилось новое слагаемое – мы стали ценить красоту игры, за которой скрывается не пустота, а суть.
Промывая от мусора мозги соотечественников, захаровский родник «иногда бил, а иногда струился». Партийная цензура понимала, что в «данном случае, лучше было бы, чтобы он струился». Но, прибегая к эзопову языку, мастер всегда ориентировался на живой звук Времени, создав постепенно своему театру славу «политического». Сострадая разбойнику Хоакину Мурьете, он показывал, что, выбрав путь кровавой мести, «парень ошибся тропою». Подарив нам «безбашенного» Тиля в 70-х, доказывал, что можно быть героем вне «партийных» инструкций. Во времена наглухо заколоченных храмов, додумался материализовать идею «театр – храм», и с подмостков «Ленкома» зазвучали православные молитвы. Кто знает, может быть, именно соборное: «Сохрани нас под покровом своим» – дает возможность нынешнему «Ленкому Марка Захарова», лишившемуся два года назад своего основателя, по-прежнему собирать полный зал? Мертвые никогда не оставляют нас своей помощью…
Марк Анатольевич, мы вас любим и помним.
Елена Булова.
