28 ноября 1935 года вышло постановление о сносе храма Успения Божией Матери на Покровке, который из-за необыкновенной красоты вслед за Наполеоном называли русским Нотр-Дамом. Над входом в церковь была выбита в камне надпись: «Входящий удивись — дело рук человеческих».
13-главая церковь Успения Божией Матери на Покровке (13 глав символизировали Иисуса Христа и 12 апостолов) была выстроена в 1696 – 1699 годах «иждивением» богатого купца Ивана Матвеевича Сверчкова в стиле так называемого московского барокко. На первом ярусе была освящена нижняя церковь во имя святителя Петра Московского с приделом Рождества Иоанна Предтечи, по именинам Ивана Сверчкова. В 1699 году выстроили верхнюю, собственно Успенскую церковь. У храма была очень высокая лестница и высокое гульбище – открытая площадка-галерея перед входом в церковь. Каждый молящийся поднимался по лестнице на гульбище и, прежде чем переступить порог храма, обозревал открывавшуюся с этой высоты панораму: так создавалось чувство вознесенности, оторванности от земли, располагающее к молитвенному настроению.
Довольно близкая к Кремлю, Успенская церковь почти сразу же после возведения, в первой половине XVIII века, была в числе других определена к слушанию соборного благовеста. Тогда действовало патриаршее постановление: в городских церквях не начинать благовеста прежде соборного, чтобы в звоне колоколов не было разнобоя и неблагочестия. В Москве соборный благовест был в Успенской звоннице в Кремле с колокольней Ивана Великого, и следовало не начинать благовест прежде или позже, чем зазвонит кремлевская звонница. Для лучшего соблюдения этого правила, так как многие храмы Москвы были отдалены от Кремля и не слышали соборный благовест, создали своеобразный церковный «телеграф». Велено было «слушать звон» при определенных, назначенных к тому центральных церквях, в которых слышали благовест из Кремля и начинали звонить вместе с ним, и уже по их звону начинали звонить остальные церкви. Наряду со Сретенским монастырем и храмом Николы Явленного на Арбате в список «благовестных» церквей Москвы попала и Успенская церковь на Покровке. Ответственность была колоссальной: священников, пропустивших соборный благовест, не только штрафовали, но и лишали сана.
С момента возведения храм поражал своей величественной красотой. Его ставили в один ряд с собором Василия Блаженного. Архитектор Василий Баженов считал церковь Успения Божией Матери на Покровке творением «ярко национальным», одним из красивейших из известных ему архитектурных сооружений. Оба храма — собор Василия Блаженного и церковь Успения Божией Матери на Покровке – именовались восьмым чудом света.
Церковь Успения Божией Матери на Покровке вдохновила архитектора Варфоломея Растрелли на создание Смольного собора в Петербурге — «наиболее русского», по выражению художника, искусствоведа Игоря Грабаря, произведения Растрелли. В Варшавской библиотеке сохранились собственноручные зарисовки Растрелли церкви Успения на Покровке.
К слову, в Северной столице есть и еще один храм, созданный по мотивам московской Успенской церкви, — это Воскресенский храм на Смоленском кладбище, где отпевали Александра Блока.
По легенде, Наполеон, увидевший церковь Успения на Покровке, был столь потрясен, что воскликнул: «Русский Нотр-Дам!» – и поставил караул охранять архитектурный шедевр от пожара и мародеров. По другой версии, эти слова произнес французский маршал Эдуар Адольф Казимир Мортье.
Ходили слухи, будто Наполеон хотел разобрать Успенскую церковь и перевезти в Париж.
От московского пожара 1812 года храм чудесным образом не пострадал. Но была ли в этом заслуга Наполеона? Есть свидетельства, что на самом деле церковь спасли от огня не караульные Бонапарта, а крепостные Тютчевых, жившие рядом; дом отца поэта и сейчас стоит в Армянском переулке.
Известно, что церковь Успения Божией Матери на Покровке была любимой из московских храмов у Федора Михайловича Достоевского. Приезжая в Москву, писатель всегда ездил на Покровку, причем заранее останавливал извозчика и шел к Успенской церкви пешком, чтобы рассмотреть ее во всей красе: он очень ценил архитектуру храма, который считал национальным символом Москвы.
Художник, мастер исторической живописи Аполлинарий Васнецов, младший брат художника Виктора Васнецова, называл храм Успения Божией Матери на Покровке «дивным памятником». Литературовед, историк-медиевист Дмитрий Сергеевич Лихачев увидел Успенскую церковь в юности, когда «случайно набрел» на нее, прогуливаясь по Покровке.
«Я ничего не знал о ней раньше, – писал он позже. – Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. <…> Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. <…> Я жил под впечатлением этой встречи».
Именно встреча с Успенской церковью подвигла Дмитрия Сергеевича посвятить жизнь изучению древнерусской культуры. А Алексей Щусев, увидев ее, решил стать архитектором.
Церковь Успения Божией Матери на Покровке была одной из главных московских достопримечательностей. Ее запечатлели на своих полотнах многие художники. Так, Джакомо Кваренги, любимый архитектор Екатерины Великой, сделал несколько великолепных рисунков, которые, как и обмеры храма, сделанные энтузиастами перед сносом, хранятся в московском Музее архитектуры. В книге записей этого музея по поводу Успенской церкви есть такая:
«Глядя на рисунки Кваренги, ловишь себя на мысли: до какого умопомрачения надо было дойти людям, чтобы у них поднялась рука разрушить подобную красоту!».
А Дмитрий Сергеевич Лихачев писал:
«Ее нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, её надо было видеть в окружении низких обыденных зданий».
Среди прихожан Успенского храма были знаменитые Пашковы, жившие на Покровке, – те самые, чьи родственники имели роскошный дворец на Моховой (дом Пашкова); князья Щербатовы, владевшие усадьбой в Сверчковом переулке; братья Елисеевы, будущие создатели московского гастронома на Тверской, поселившиеся в доме 10 в Сверчковом переулке; купцы Абрикосовы, создавшие в Москве ее старейшую и крупнейшую отечественную кондитерскую фирму (ныне концерн «Бабаевский»). Глава фирмы Алексей Иванович Абрикосов, приходившийся внуком ее основателю, был не только прихожанином, но и старостой Успенской церкви на протяжении долгих лет. Другими не менее знаменитыми прихожанами Успенской церкви были чаеторговцы Боткины.
К сожалению, русского Нотр-Дама никто больше воочию не увидит.
До 1935 года Успенский храм оставался действующим. Нарком просвещения Анатолий Луначарский был в числе его поклонников. По инициативе Луначарского в 1922 году Большой Успенский переулок был назван Потаповским в честь зодчего Петра Потапова, построившего церковь. Правда, некоторые исследователи теперь считают его не архитектором, а резчиком по камню или даже помощником главного, подлинного архитектора, чье имя будто бы осталось тайной. Малый Успенский переулок, опять же по инициативе Луначарского, был назван Сверчковым в честь купца Ивана Сверчкова, на средства которого был выстроен храм. Анатолий Луначарский делал все, чтобы сохранить церковь на Покровке, один из ярчайших памятников «нарышкинского барокко». Однако его авторитет и власть пошатнулись еще при его жизни, и маловероятно, что в дальнейшем его слово могло бы спасти этот храм, если бы Луначарский дожил до времени его уничтожения.
28 ноября 1935 года Моссовет под председательством Николая Булганина постановил:
«Имея в виду острую необходимость в расширении проезда по ул. Покровке, церковь так называемую Успения по Покровке закрыть, а по закрытии снести».
Не помогло ни заступничество деятелей культуры, ни протесты общественности.
Архитекторы-реставраторы, среди которых был Петр Барановский, пытались защитить храм.
Петр Дмитриевич, спасший от разрушения более 90 памятников по всей России, по преданию, заперся в Успенской церкви, чтобы либо уберечь ее от сноса, либо погибнуть вместе с ней. Он заявил: «Взрывайте со мной!» Точно такая же легенда о храме Покрова на Рву относится к 1936 году, когда Успенская церковь уже погибла.
Перед уничтожением Успенского храма архитекторам-реставраторам лишь позволили сделать обмеры и снять образцы резных белокаменных деталей. Два резных наличника и фрагменты фасада передали в музей при Донском монастыре, верхний иконостас 1706 года – в Новодевичий монастырь, где он был поставлен в надвратном Преображенском храме. Зимой 1936 года Успенскую церковь снесли до основания, на ее месте образовался скверик с березками на углу Покровки и Потаповского переулка. Долгое время там была пивная, а потом кафе. Никакого расширения проезжей части Покровки после сноса шедевра русской национальной архитектуры не производилось.
Дмитрий Лихачев в своей работе «Экология культуры» писал:
«Такие разные люди, как Наполеон и Достоевский, считали ее (Успенскую церковь. — С. И.) красивейшей церковью в Москве. Наполеон во время Великого пожара Москвы выставил у нее караул и тем спас от огня. По инициативе А. В. Луначарского соседний с ней переулок был назван по фамилии ее строителя — крепостного крестьянина — Потаповским. Но вот пришли люди и снесли церковь. Это было в начале 30-х годов. Теперь на этом месте пустырь с каким-то ларьком. Разве не убито в нас что-то? Разве нас не обворовали духовно?
<…> Утраты памятников культуры невосстановимы, ибо памятники культуры всегда индивидуальны, всегда связаны с определенной эпохой, с определенными мастерами. Каждый памятник разрушается навечно, искажается навечно, ранится навечно.
«Запас» памятников культуры, «запас» культурной среды крайне ограничен в мире, и он истощается со всё прогрессирующей скоростью. Техника, которая сама является продуктом культуры, служит иногда в большей мере умерщвлению культуры, чем продлению ее жизни.
Чтобы сохранить памятники культуры, необходимые для «нравственной оседлости» людей, мало только платонической любви к своей стране, любовь должна быть действенной».
И еще из Д. С. Лихачева:
«Если человек равнодушен к памятникам истории своей страны – он, как правило, равнодушен и к своей стране».
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
