«Заглянем в лицо трагедии», – призывает нас режиссер спектакля «Бродский» Марк Розовский, выпустивший в театре «У Никитских ворот» тринадцатую по счету постановку из замечательного цикла «Лента поэзии».
…«Кто причислил вас к поэтам»? – «А кто причислил меня к роду человеческому?» Примерно в таком виде дошла до нас стенограмма суда, состоявшегося 18 февраля 1964 года над поэтом Иосифом Бродским, после чего он был сначала отправлен на судебно-психиатрическую экспертизу, а потом выслан из города.
«Выпавший из питерско-ахматовского гнезда» (по меткому выражению Розовского), отмеченный в родной стране позорным клеймом «тунеядца», возведенный литературным мировым сообществом на поэтический Олимп, Иосиф Бродский явил миру уникальный пример частной жизни, где внутренняя свобода стала щитом от травли и гонений.
Крошечная старая сцена «У Никитских ворот» размером в полторы комнаты – словно квинтэссенция жизни поэта. Два грубых неотесанных деревянных столба с натянутой между ними колючей проволокой. На столбе – телогрейка заключенного с номерами на груди, относящая ко временам ГУЛАГа. Символичный бюст римского воина с лицом самого Бродского. И ограничивающая сценическое пространство античная плита, треснувшая по диагонали. Плита вот-вот разверзнется, гром небес вот-вот грянет… А пока маленький метафорический пятачок сцены пропитан обстоятельствами частной жизни поэта, его юношескими подвигами и болями, жгучими мгновениями бесчестия «пророка в своем отечестве», флером мирового признания.
Словно в античной трагедии, перед нами разыгрываются сюжеты стихов Иосифа Александровича. Глядя на колючую проволоку и треснутую античную плиту, сами собой приходят на ум строки из «Письма римскому другу»:
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Умница Розовский строки эти в спектакль вставлять не стал – и так читаются. Зато вставил в свою постановку другие. Усилиями прекрасных артистов Валерия Шеймана и Андрея Молоткова перед зрителями проходят образы, которые видел внутренним взором сам поэт.
«Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела. Многоточие шинели. Вместо мозга – запятая…» Каково, а?! Каждое слово словно выстрел в голову…
Перед нами проскальзывают ироничные «Пушкин в летном шлеме», «Гоголь в бескозырке», «Лев Толстой в пижаме», «Сталин с Джугашвили», меж которыми «вышла ссора». «Нас смущают глянцем плоти Рафаэль с Буонаротти». Ну и конечно, «по волнам плывет «Аврора», чтобы выпалить в начале непрерывного террора». Куда ж без нее-то?
Образы, образы, образы… Они заполняют сцену и пространство зала так плотно, что зрителю «остается влезть на стену, взвиться соколом под купол!» Нервы скручены до предела. «Глаз уже не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер…»
«Это – кошка, это – мышка. Это – лагерь, это – вышка. Это – время тихой сапой убивает маму с папой».
Андрей Молотков и Валерий Шейман буквально вкладывают в наши мозги каждое слово Бродского. Они доносят смысл, выдерживая паузы там, где паузы должны располагаться. Они поднимают пургу акцентов там, где «вихри враждебные» должны реять. Сделано мастерски. Сделано хлестко и метко. Сыграно талантливо.
Концентрация символов, событий, имен, смыслов в полуторачасовом спектакле Розовского настолько плотная, что в какой-то момент зрителю становится трудно дышать – настоящий пенный поэтический котел.
«Не выходи из комнаты!» – знаменитый призыв Бродского прокрадывается в зал тихой сапой, воспринимаясь теперь уже совсем иначе, чем до спектакля. Наше новое обостренное восприятие – тоже заслуга постановки театра «У Никитских ворот».
В спектакле звучат строки из «Любовной песни Иванова», стихотворений «На смерть Жукова», «Дебют», «Письма к стене», «Портрет трагедии», «Пилигримы», «Песня о свободе» и многих других.
Над всей этой круговертью незримо маячит негасимый кораблик из Александровского сада. И потому так ностальгически звучат ближе к финалу строки:
Ни страны, ни погоста не хочу выбирать.
На Васильевский остров я приду умирать.
Масштаб личности Бродского, встающий в спектакле в полный рост, сопоставим разве что с глубиной трагедии его же жизни. Жизни большого поэта, оказавшегося против воли на чужбине на многие годы. До конца дней мечтавшего «прижаться щекой к равнодушной отчизне». Умершего в возрасте 55 лет в далеком Нью-Йорке.
Заглянем в лицо трагедии.
Увидим ее морщины,
ее горбоносый профиль,
подбородок мужчины.
Что же в сухом остатке? Огромное чувство зрительской благодарности всем причастным к созданию спектакля.
Спасибо, трагедия, за то, что ты откровенна,
как колуном по темени, как вскрытая бритвой вена,
за то, что не требуешь времени, что — мгновенна.
И это – тоже Бродский. Ни убавить, ни прибавить.
Елена Булова.
Фото спектакля предоставил театр «У Никитских ворот»
