8 февраля 1945 года десять советских военнопленных во главе с летчиком Михаилом Девятаевым совершили побег из немецкого концлагеря на острове Узедом. Это был единственный случай в мировой истории, когда сразу десять узников вырвались на свободу, сумев захватить большой вражеский самолет, обмануть преследователей и благополучно приземлиться на свою территорию без единой потери.
Старший лейтенант Михаил Девятаев попал в плен в июле 1944 года. Вот как он сам вспоминал об этом в своей книге «Побег из ада»:
«13 июля 1944 года начался прорыв сильно укрепленной обороны противника. (…) Я летел в эскадрилье Боброва и должен был прикрывать командира. У Владимира Ивановича позывной был «Выдра», у меня – «Мордвин». Все время мы поддерживали связь по радио. Я шел за ним, внимательно следя за каждым движением командира, четко выполняя его приказания. Когда пересекли линию фронта, из-за облаков показалась туча «мессершмиттов» и «Фокке-Вульфов». Их было в несколько раз больше, чем нас. Завязался жаркий воздушный бой. (…) Я не заметил, как один «Фокке-Вульф» зашел сзади меня и дал длинную очередь по моему самолету. Как раскаленным железом обожгло левое плечо. Рычаги управления окрасились моей кровью. Кабина наполнилась удушливым дымом, самолет был охвачен пламенем. Слышу голос Боброва:
– Я – «Выдра», я – «Выдра», прыгай!..
Но как прыгать, когда я нахожусь над оккупированной территорией! Надо дотянуть до расположения своих войск. Но от дыма и пламени я ничего не вижу. (…) Огонь распространялся с неимоверной быстротой, приближаясь к бензобакам… Еще несколько секунд, и произойдет взрыв.
– Миша! Приказываю: прыгай! – было последнее, что я услышал от командира и друга.
У меня уже обгорели лицо и руки, другого выхода не было. Я открыл фонарь, кое-как перевалился через борт кабины и дернул вытяжное кольцо парашюта».
Очнулся Михаил Девятаев в разрушенной землянке. Вместе с ним там оказались еще два летчика. Выяснилось – все трое в фашистском плену. Вскоре, как вспоминал летчик, фашисты перебросили всех троих на транспортном самолете в свой тыл. Сначала их поместили в один из пересыльных лагерей для военнопленных, затем перевезли в Лодзинский лагерь.
«Лагерь был заминирован. По воле коменданта в любой момент его могли взорвать, уничтожив всех пленников, – рассказывал Михаил Девятаев. – День и ночь вокруг лагеря и внутри его, между бараками, шныряли солдаты с собаками».
Как раз когда летчики задумали побег во время партизанского налета с целью освобождения военнопленных, их переправили в Кляйнкенигсбергский лагерь. И здесь Девятаев и его товарищи стали вновь продумывать план побега. Перебирали многие варианты, но ни один из них не подходил. В итоге решили прорыть подземный ход из барака за колючую проволоку. Копали мисками, ложками, просто руками, землю укладывали на кусок кровельного железа, волоком вытаскивали наверх и разбрасывали под полом. Вскоре кому-то удалось раздобыть саперную лопату и дело пошло веселее. Работали ночами, а утром все старательно убирали, не оставляя никаких следов. Однако когда узники прорыли ход уже на несколько метров за барак, они неожиданно наткнулись на канализационную трубу. Прогнившие доски не выдержали напора и нечистоты хлынули в туннель. К счастью, немцы ничего не заподозрили. Несмотря на происшествие, летчики, вычерпав нечистоты, продолжили копать. Теперь было решено сделать ход не просто за колючую проволоку, а дальше, под здание комендатуры, чтобы ночью перебить охрану, захватить оружие и уничтожить всех часовых. После этого пленные смогли бы на захваченных машинах пробраться в леса и там создать партизанский отряд.
Однако этот план осуществить не удалось: немцы узнали о планировавшемся побеге, подкоп был раскрыт и большая часть его участников была брошена в карцер. Михаил Девятаев провел в одиночке, каменном мешке размером не больше двух квадратных метров, восемь суток. В сентябре 1944 года он был отправлен в лагерь Заксенхаузен, откуда, как говорили, живыми не возвращаются.
«То, что довелось мне узнать, увидеть и испытать на себе в этом мрачном застенке, превзошло все мои самые мрачные ожидания, – писал в своей книге «Побег из ада» Михаил Девятаев. – Это был центральный политический экспериментальный концентрационный лагерь смерти, находившийся под непосредственным руководством главаря СС Гиммлера. Здесь изобретались и испытывались на заключенных самые дьявольские способы умерщвления людей и затем распространялись во все другие лагери».
С помощью парикмахера из санитарного барака (по воспоминаниям Девятаева, этот заключенный до плена был советским офицером-танкистом), подменившего бирку на лагерной робе, Михаилу Девятаеву удалось сменить статус смертника на статус штрафника:
«Новый друг взял у меня бирку с номером, вышел куда-то и через минуту вернулся и подал мне бирку с новым номером:
– Вот возьми… Забудь пока свою собственную фамилию. Теперь будешь Никитенко. Карточку я тоже подменил…
– Бирка-то чья? – забеспокоился я.
– Только что умер один человек. Пусть думают, что это ты. Понимаешь?..
Я кивнул головой: все ясно».
Под именем Степана Григорьевича Никитенко – погибшего школьного учителя – Девятаев был отправлен в концлагерь на остров Узедом, где в ракетном центре Пенемюнде шли разработки нового оружия Третьего рейха – крылатых ракет «Фау-1» и баллистических ракет «Фау-2».
Остров, покрытый лесом и болотами, был отрезан от суши широким проливом Балтийского моря. Лагерь состоял из шести бараков, в нем содержалось 3000 заключенных.
Вскоре по прибытии Михаил Девятаев выяснил, что на острове есть военный аэродром, куда из лагеря каждый день отправляют на разные работы группу заключенных из 45 человек. Труд там каторжный, поэтому все этих работ избегали. А значит, заключил Девятаев, попасть на аэродром будет не так уж сложно. Уже на следующий день его взяли в аэродромную команду.
«На аэродроме мы разгружали цемент, подвозили песок, засыпали воронки после бомбежки, бетонировали взлетные дорожки, – рассказывает в своей книге летчик. – (…) можно было начинать подготовку к захвату вражеского самолета. (…) Я начал внимательно присматриваться к немецким машинам, используя малейшую возможность для ознакомления с ними. Стал изучать детали разбитых самолетов, хотя без риска быть застреленным их невозможно было взять. Часто нам поручали убирать обломки самолетов. Во время этой работы я выдирал с приборной доски разные таблички, прятал их в карманы, в котелок, а вернувшись в барак, старался разобраться, что к чему, изучал назначение приборов. Так по крупицам накапливались знания об устройстве приборной доски немецких самолетов, преимущественно бомбардировщиков, которых здесь было больше всего (…) В один из январских дней нас заставили разгребать снег у самолетов, маскировать их. Мне прямо-таки повезло: я очищал крыло самолета от снега и вблизи наблюдал, как экипаж привычными движениями расчехлял моторы, подключал аккумуляторную тележку к бортовой сети, как открывались дверцы кабины. Мне захотелось посмотреть хоть одним глазом на действия летчика, который запускал для подогрева моторы. Приподнявшись на крыло, я увидел, как он обращается с арматурой кабины, что делает во время запуска самолета. (…) Вдруг конвоир огрел меня палкой по спине. Я кубарем скатился вниз, хотя удара как будто и не почувствовал – так счастлив я был от того, что теперь знал, как запустить моторы».
Подобрав себе надежных товарищей и изучив распорядок дня немцев на аэродроме, Михаил Девятаев решил: самое лучшее время для захвата самолета – обеденный перерыв.
8 февраля 1945 года они под присмотром эсэсовца расчищали летную полосу от снега. Убив конвоира, узники концлагеря захватили бомбардировщик «Хейнкель-111». Вот как вспоминал о захвате самолета Михаил Девятаев:
«С разбега я рванул дверцу кабины. Она была закрыта на ключ. Обежал вокруг самолета, думал найти стремянку или лестницу. Нигде ничего нет. (…) Ударом попавшейся под руку железной болванки проделал отверстие в дюралюминиевом корпусе фюзеляжа, просунул руку и открыл дверцу. Вскочил в кабину. Нашел электроприборную доску, нажал две кнопки с надписью «Батарея» и глянул на электроприборы. Стрелки не двигались. Нажал на все кнопки сразу. Приборы не действуют. По проводам за бронеспинкой нашел ящик, открываю крышку: аккумуляторов нет!.. У меня ноги подкосились, помутилось в голове, на лбу выступил холодный пот, и я шлепнулся на пол. Подняться не было сил. «Неудача!» – резануло меня по сердцу».
В итоге удалось быстро найти вспомогательный аккумулятор для запуска моторов. Самолет стал медленно выруливать к взлетной полосе. И тут находившиеся в нем 10 человек увидели, как два самолета один за другим совершили посадку и начали рулить им навстречу. Несмотря на погоню и сложности со взлетом, Девятаеву удалось поднять бомбардировщик в воздух.
«Полет продолжался в самых неблагоприятных условиях, – делился воспоминаниями советский летчик. – Еще больше усложняло его мое незнание чужой машины. Ведь мне нужно было не только вести самолет, не сбиваясь с курса, но и изучать машину в полете, выяснять, какая кнопка на приборном щитке для чего предназначена. Все это каждую секунду грозило непоправимой катастрофой».
Вдруг бывшие узники увидели «Фокке-Вульф», который с минуты на минуту готовился открыть по ним огонь. Но немецкий самолет не успел догнать беглецов: они вошли в облака, и преследователи потеряли их из виду. Однако сам Михаил Девятаев с друзьями оказался в опасных условиях «слепого» полета.
«В прорыве облачности мы увидели на море караван фашистских судов. Сопровождавшие их истребители заметили нас. Три «мессершмитта», отделившись от остальных, пошли нам навстречу. Тут мы перетрусили, как никогда. «Очевидно, по радио им уже сообщили о нашем побеге, и теперь они перехватывают нас, – думал я. – Сейчас чесанут из пулеметов – и конец нашему полету…». (…) Но стервятники прошли надо мной в 20 – 30 метрах. Я видел даже лица гитлеровцев», – писал Девятаев в своей книге.
Когда угроза со стороны фашистов миновала, самолет Михаила Девятаева попал под обстрел советских зениток. Их приняли за врагов. К счастью, все обошлось. «Экипаж» приземлился недалеко от города Вольдемберг на территории, контролируемой Красной армией.
Михаила Девятаева и его собратьев по побегу сначала поместили в фильтрационный лагерь НКВД – родина в те годы бывших пленных не жаловала. Семеро его товарищей, которые были рядовыми либо не служили вообще, через месяц были отправлены на фронт. До победы дожил лишь один из них. А офицеры – Михаил Девятаев, Иван Кривоногов и Михаил Емец – еще долго находились на проверке.
В ноябре 1945 года Девятаева демобилизовали. В документах, которые ему выдали после фильтрации, в графе «военная специальность» стояло «артиллерист». Почему? Осталось неизвестным. Путь для Михаила Девятаева в авиацию был закрыт.
В Казани, где тогда жила его семья, Михаилу Петровичу пришлось устроиться дежурным в речном порту. Позже он много лет работал там капитаном речных судов.
Очередной крутой поворот в судьбе Михаила Девятаева произошел в 1957 году. По инициативе Сергея Королёва ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Девятаев встречался с Сергеем Павловичем, которого в 1945 году ему представили как «товарища Сергеева». Авиаконструктор прибыл на Узедом за информацией о секретных разработках вермахта и кто-то вспомнил, что есть летчик, бежавший со сверхсекретного острова. По некоторым сведениям, добытая Михаилом Девятаевым информация легла в основу создания первой советской ракеты (Р-1 была разработана на основе немецкой ракеты «Фау-2»).
В 2002 году Михаила Девятаева привезли на аэродром в Пенемюнде, где шли съемки документального фильма о подвиге беглецов. Михаил Петрович поставил свечи своим друзьям по полету. Никого из них уже не было в живых.
Там Девятаев встретился с немецким пилотом Гюнтером Хобомом, который должен был догнать и сбить угнанный беглецами «Хейнкель-111». Немец впервые увидел летчика, что наделал столько шума в феврале 1945 года на Пенемюнде. Они посидели и выпили водки…
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
