Андрей Белый и Ася Тургенева. О любви, поэзии и философии

23 марта 1914 года писатель Андрей Белый женился на Асе Тургеневой.

Ася Тургенева и Андрей Белый

Ася Тургенева была на самом деле Аня и приходилась Ивану Сергеевичу Тургеневу двоюродной внучкой с отцовской стороны. Ее отец, помещик Алексей Николаевич Тургенев, называл дочку Асей в честь героини повести своего дяди И. С. Тургенева. У Аси было две сестры – Наталья и Татьяна (в будущем – супруга поэта Сергея Михайловича Соловьева, внука известного историка С. М. Соловьева), и брат Михаил.

По словам Марины Цветаевой, о сестрах Тургеневых «шла своя отдельная легенда»: «Двоюродные внучки Тургенева, в одну влюблен поэт Сережа Соловьёв, (…) в другую – Андрей Белый, в третью пока никто, потому что двенадцать лет, но скоро влюбятся все. Первая Наташа, вторая Ася, третья Таня».

Юность Аси прошла в Москве, где она получила начальное художественное образование. В 1906-1908 годах девушка училась в Париже у художника-символиста Луиса Хоукинса, в 1909-1910 году – в Брюсселе у гравера Августа Данса.

«После скоропостижной смерти отца, Алексея Николаевича Тургенева, мать трех сестер Софья Николаевна вторично вышла замуж за Владимира Константиновича Кампиони, служившего лесничим в Волынской губернии, и постоянно там проживала, – пишет в книге «Андрей Белый» Валерий Демин. – Дочери росли под присмотром тети – М. А. Олениной-д’Альгейм, известной камерной певицы, муж которой, тоже известный музыкальный деятель Пьер (Петр Иванович) д’Альгейм (1862–1922) – обосновался в Москве, где организовал очень популярный в начале ХХ века «Дом песни». Покойный отец девушек А. Н. Тургенев приходился двоюродным племянником великому русскому писателю И. С. Тургеневу. В свою очередь, Софья Николаевна (урожденная Бакунина) являлась родной племянницей «отца анархии» Михаила Бакунина, хотя никогда не встречалась со своим знаменитым родственником. Таким образом, Ася Тургенева и ее сестры были двоюродными внучками сразу двух выдающихся деятелей отечественной истории и культуры».

Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) познакомился с Асей в марте 1909 года, когда ему было 29 лет, а ей – 19. А впервые Ася увидела поэта 15-летней девочкой в 1905 году на литературном вечере у д’Альгеймов.

«Осенью 1905 года в Лоскутной гостинице в Москве, у моей тети Марии Алексеевны Олениной-д’Альгейм, Андрей Белый читал, вернее, пел и пел все выше свои стихи: «А поезд летит, и летит, и летит…», – вспоминала Ася свое первое впечатление от Андрея Белого. – Крылатый поезд уже скрывался за облаками, и можно понять, что пятнадцатилетней девочке, выросшей в деревне, пришлось спасаться за спиной матери, чтобы скрыть неудержимый смех».

Конечно, воспоминания Аси Тургеневой чрезвычайно приблизительны. В троекратное «летит» ее память сократила еще более вызывающий шестикратный повтор «пролетает» из стихотворения «Из окна вагона».
Через четыре года Ася захотела писать портрет Белого, чтобы сделать потом с него гравюру. Девушка поставила Белому условие: он должен был позировать ежедневно. И поэт стал приходить к Асе каждое утро. Таким образом, отличаясь исключительной скромностью, Ася первой сделала шаг навстречу своей судьбе.

Художница Ася Тургенева была одной из самых очаровательных женщин Серебряного века.

«Асю Тургеневу я впервые увидела в «Мусагете» (московское издательство, организованное в 1909 году музыкальным и литературным критиком Э. К. Метнером; название «Мусагет» – в честь Аполлона, означает «водитель муз». – С. И.), куда привел меня Макс (Волошин – С. И.), – писала о ней Марина Цветаева. – Пряменькая, с от природы занесенной головкой в обрамлении гравюрных ламартиновских «anglaises» (локонов (фр.), с вечно дымящей из точеных пальцев папироской, в вечном сизом облаке своего и мусагетского дыма, из которого только еще точнее и точеней выступала ее прямизна. Красивее из рук не видала. Кудри и шейка и руки, - вся она была с английской гравюры, и сама была гравер (…) Не говорила она в «Мусагете» никогда, разве что - «да», впрочем, как раз не «да», а «нет», и это «нет» звучало так же веско, как первая капля дождя перед грозой. Только глядела и дымила, и потом внезапно вставала и исчезала, развевая за собой пепел локонов и дымок папиросы. Помню, как я в общей сизой туче всех дымящих папирос всегда ловила ее отдельную струйку, следя ее от исхода губ до моря - морей - потолка. (…) Прелесть ее была именно в этой смеси мужских, юношеских повадок, я бы даже сказала - мужской деловитости, с крайней лиричностью, девичеством, девчончеством черт и очертаний. Когда огромная женщина руку жмет по-мужски - одно, но - такой рукою! С гравюры! От такой руки - такое пожатье!»

Белый называл Асю Розмарин.

«В первые дни по приезде в Москву из Бобровки я встретился с Асей Тургеневой, приехавшей к тетке из Брюсселя, где она училась у мастера гравюры Данса; вид – девочки, обвисающей пепельными кудрями; было же ей восемнадцать лет; глаза умели заглядывать в душу; морщинка взрезала ей спрятанный в волосах большой, мужской лоб; делалось тогда неповадно; и вдруг улыбнется, бывало, дымнув папироской; улыбка – ребенка. Она стала явно со мною дружить; этой девушке стал неожиданно для себя я выкладывать многое; с нею делалось легко, точно в сказке. (…) В мае решили мы (…) удрать из Москвы: провести вместе несколько дней среди зелени; мы попали в Саввинский монастырь, близ Звенигорода; остановились в гостинице; пять прекраснейших, солнечных дней нас сблизили с Асей; она была великолепнейшая лазунья: увидит забор или дерево, и – закарабкается; она лазила по вершинам деревьев; первые разговоры о том, что, быть может, пути наши соединятся, происходили на дереве (почти на самой вершине); на ней мы качались, охваченные порывами, гнущими дерево; свежие листья плескали в лицо. Мне запомнился наш разговор – на дереве, свисающем над голубым, чистым прудом, испрысканным солнцем; запомнились и отражения: вниз головой; из зеленого облачка листьев, в мгновенных отвеинах ветра, – я видел то локоны Аси, то два ее глаза, расширенных, внятно внимающих мне; и запомнился розовый шелк ее кофточки (…)», – писал в мемуарах «Между двух революций» Андрей Белый.

Поэт признавался, что Ася предстала перед ним «живою весною». Когда Белый и Ася оставались вдвоем, его охватывало впечатление, будто они встретились после долгой разлуки, «будто мы в юном детстве дружили»: «И уже поднималась уверенность в первых свиданиях наших, что эта девушка в последующем семилетии станет самой необходимой душой».

Поскольку они оба были одиноки, обоих восхитила идея заграничной поездки. В мемуарах Белый описывал это так: «Кроме симпатии, выросшей за год разлуки, – симпатии, в которой ничего не было ни от страсти, ни от пылкой влюбленности, обнаружилось сходство нашего положения; мне было около тридцати лет; Асе – около двадцати; между тем жизнь разбила ее не менее, чем меня; незаживающая рана ее – разрыв матери с горячо любимым отцом (Тургеневым), не перенесшим этого и умершим от разрыва сердца; девочки, Наташа и Ася, несмотря на нежную заботливость отчима, не пожелали жить с матерью; и оказалися: при д’Альгеймах; Наташа – зимой приживала при них; Асю дядя устроил к старому бельгийскому граверу; у нее не было дома; она ненавидела Луцк; будущее ей казалося пропастью, разверстой у ног; несколько месяцев, и – куда деваться? Чем жить? На что надеяться? Мое положение было сходственным; в России уж не было пяди, на которую я мог бы ступить твердой ногой; комната в квартире матери, с вывисающим из зеркала отраженьем лица, разбитого жизнью, – невеселое зрелище: жизнь нашей квартиры – была нелегка.

И выяснилось: мы с Асей как брат и сестра, соединенные участью жить бездомно и сиро; у обоих за плечами – трагедия; а впереди – неизвестность; шепот наш о том, что надо предпринять решительный шаг, чтобы выкинуться из нашего обстания, приводил к уговору: соединить наши руки и опрометью бежать из опостылевших мест.

И по мере того, как вынашивались планы побега, охватывала: бодрость, радость и чувство удали; мы не решали даже вопроса о том, кем будем мы: товарищами, мужем и женой? Это покажет будущее: жизнь в «там», по ту сторону вырыва из всех обстановок! Только Ася, насупив брови, мне заявила: она дала клятву не соглашаться на церковный брак (условности она ненавидела); она смеялась: какой скандалище разразится в «порядочном» обществе, когда мы с ней «бежим» за границу (…)».

26 ноября 1910 года молодая пара покинула Россию. Италия, Африка, Палестина – Ася с Андреем нигде не задерживались надолго. Переезжали из города в город, не думая о завтрашнем дне. И были, казалось, совершенно счастливы.

7 мая 1912 года они встретились в Кёльне с австрийским философом Рудольфом Штайнером, основоположником антропософии, человеком, который навсегда изменил их жизнь. Ася в поздних мемуарах утверждает, что читала Штайнера уже в 1911 году. Но Штайнера надо было не читать, а слушать. В общем, Белый и Ася стали окончательными и убежденными штайнерианцами.

Швейцария – не Россия: двое живущих в гражданском браке русских должны были зарегистрировать свои отношения, что Белый и Тургенева и сделали 23 марта 1914 года в Дорнахе. Оба они в это время участвовали в строительстве Гётеанума (всемирного центра антропософского движения). Может быть, среди учеников Доктора, как называли Штайнера, работая над созданием Гётеанума, Ася впервые ощущала себя востребованной. И больше того – избранной свыше. А что же Белый? Уже через две недели физический труд ему надоел, чего не скажешь о лекциях Доктора. Андрей Белый любил и уважал Штайнера как учителя и одновременно – ненавидел. Литературных заслуг Белого здесь никто не знал, Доктор, славившийся своей интуицией, поэта из числа других учеников никак не выделял. Белого сделали начальником стройки. Тогда же началось то роковое, что впоследствии развело Тургеневу и Андрея: Ася полюбила антропософию больше, чем Белого.

Вскоре после начала строительства Гётеанума Ася вдруг заявила Андрею, что телесное общение между ними отныне прекращается, и спать они будут в разных комнатах.

Штайнер полагал, что только разум позволяет человеку вырваться за пределы отдельной личности, соединиться с разумом высшим. Чувства и желания, по мнению Доктора, мешают человеку на пути его развития, ограничивают его.

После заявления Аси Белый испытал поистине шок, да такой, что не умолчал об этом в «Материале к биографии»: «Под влиянием работы у Доктора Ася перестала быть моей женой, что при моей исключительной жизненности и потребности иметь физические отношения с женщиной – означало: или иметь «роман» с другой (это при моей любви к Асе было для меня невозможно), или – прибегать к проституткам, что при моих антропософских воззрениях и при интенсивной духовной работе было тоже невозможным; итак: кроме потери родины, родной среды, литературной деятельности, друзей, я должен был лишиться и жизни, т. е. должен был вопреки моему убеждению стать на путь аскетизма…»

Внимание Белого переключается на свояченицу – Наталью Тургеневу-Поццо, приехавшую к ним в Гётеанум и оставшуюся там поработать: «Образ женщины как таковой стал преследовать мое воображение, теперь же Наташа стала меня преследовать в снах».

Фактическое прекращение брака Белого происходит уже осенью 1914 года. «Равнодушие, холодность Аси меня угнетали», – пишет Андрей Белый.

Он спасается от атмосферы, царившей в их дорнахском доме тем, что убегает в город: «Иногда, совершенно удрученный, я отправлялся в Базель; и начинал там сиротливо бродить по улицам, в холодном осеннем тумане, бесцельно забирался в «кино» и тупо созерцал мелодрамы и фильмы с фронта; какое-то гнетущее чувство преследования охватывало меня…»

В 1915 году начинается русский исход из Дорнаха. Под предлогом объявленной в России мобилизации уезжает и Андрей Белый. Сразу по приезде на родину он достает себе медицинское заключение, освобождающее его от службы в армии. Ася в Россию за ним не последовала.

«Он был без жены, которую оставил в Дорнахе… Говорил мало, но глаза, ставшие из синих бледно-голубыми, то бегали, то останавливались в каком-то ужасе, – так вспоминает возвращение Белого в Россию Владислав Ходасевич. – Облысевшее темя с пучками полуседых волос казалось мне медным шаром, который заряжен миллионами вольт электричества. Потом он приходил ко мне – рассказывать о каких-то шпионах, провокаторах, темных личностях, преследовавших его и в Дорнахе, и во время переезда в Россию. За ним подглядывали, его выслеживали, его хотели сгубить…»
Через несколько лет, вместивших в себя войну, революцию, смерти от голода и мороза, пожары библиотек, расстрелы интеллигенции, Белый вырвется из большевистской России и бросится в Швейцарию. На полпути его остановит письмо бывшей жены из Дорнаха – Доктор вовсе не жаждет видеть чудаковатого ученика.

«Встреча произойдет в Берлине, где обоснуется Белый в эмиграции и куда приедет с лекциями Доктор, – пишет в книге «Русская Швейцария» Михаил Шишкин. – Не получается долгожданной встречи и с супругой – Ася, отдав предпочтение другому, окончательно заявляет Белому о разрыве их брака. Все это приводит Белого к пресловутым пьяным танцам в берлинских дансингах и к возвращению в СССР со своей новой женой – также членом Антропософского общества Клавдией Николаевной Васильевой, с которой Белый познакомился еще в Дорнахе».

Ася посвятила себя служению делу Рудольфа Штайнера. Так Андрей Белый оказался не нужен ни ей, ни Штайнеру.

В. Ходасевич вспоминал:

«Мы встретились летом 1922 года, когда я приехал из России. Теперь он был совсем уже сед. Глаза еще более выцвели – стали почти что белыми».

Клавдия Васильева приехала из Москвы в 1923 году и стала звать поэта в Россию, уверяла, что он там нужен. В конце концов Белый поехал – ему уже было все равно. Накануне отъезда произошла его последняя встреча с Доктором. В «Воспоминаниях о Штейнере» Белый пишет: «Наступило прощанье; и я – мне нисколько не стыдно в этом признаться: я поцеловал ему руку. Ведь этот неудержимый жест, непроизвольный, есть выражение сыновней любви».

Он станет потом оправдываться: ведь это жест благодарности! Не было в этом ничего унизительного. Потерять все сразу – Россию, Асю, антропософию – это слишком! Но если к России и антропософии Белый еще вернется, то вот Асю он потерял навсегда.

Вернувшись с «уютной», утешившей его Клавдией Васильевой в Москву, Андрей Белый, женившись на ней, проживет там еще почти 10 лет. 8 января 1934 года его не стало. Ася Тургенева прожила долгую жизнь и умерла в 1966 году рядом с Дорнахом в Арлесхайме.

Сергей Ишков.

Фото с сайта litoladoga-lobnya.ru

Добавить комментарий