В Москве первомайское гулянье, по обыкновению, бывало в Сокольничьей роще, которая составляла часть Лосиного погонного острова. В просторечии это гулянье, уже в петровское время, называлось «Немецкие станы» или «Немецкие столы».
«По преданию, в Сокольниках было старинное становище иноземцев, вызванных и добровольно приехавших в Россию, – пишет в книге «В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей» Татьяна Бирюкова. – Немцы потом обустроенно поселились в Немецкой слободе. Они по своей народной традиции весело и шумно, с потехами, вспоминали отечественный праздник Первого мая. Любопытство влекло на торжество также и множество русских. Традиция Первомая у чужестранцев понравилась москвичам — она обрусела. За ней долго удерживалось название «Немецкие станы» (даже на старых картах Москвы оно было особо отмечено). А происхождение его было связано с тем временем, когда в Москву было приведено около тысячи пленных шведов, и Петр I поселил их вблизи Сокольничьей рощи. По обычаю, царь, очень любивший иноземщину, сам у той рощи угощал в Первомай шведских и немецких мастеров. Это Петрово угощение стало называться «Немецкие столы». Немецкое гулянье преобразовалось в разновидность московского».
Каа писали газетные репортеры, 1 мая 1756 года в Сокольниках «на гулянье, по причине благополучия погоды, такое великое множество народа находилось, что примечено около тысячи карет, и прогуливались до самой поздней ночи».
Особенным блеском во времена Екатерины II отличались майские гулянья в Сокольниках при участии графа Алексея Орлова-Чесменского. Один из его современников так описал выезд Орлова-Чесменского на гулянье в Сокольники в Первомай 1805 года:
«Народ нетерпеливо посматривал к стороне Сокольничьей заставы и, казалось, чего-то нетерпеливо ожидал. Как вдруг толпа зашевелилась, и радостный крик: «Едет! Едет!» — пронесся по окрестности. И вот началось шествие необыкновенно торжественного поезда, без которого, как тогда говорили, и гулянье 1 мая было бы не в гулянье. Впереди на статном фаворитном своем коне по кличке Свирепый ехал сам граф Орлов-Чесменский в парадном мундире, обвешанный орденами. Азиатская сбруя, седло, мундштук и чепрак были буквально залиты золотом и украшены драгоценными камнями. Немного поодаль, на прекраснейших серых лошадях, ехали его дочь и несколько дам, которых сопровождали А. А. Чесменский, А. В. Новосельцов, Н. Ф. Новосельцов, князь Хилков, Д. М. Полторацкий и множество других особ. За ними следовали берейторы и конюшие графа — не менее 40 человек, из которых многие имели в поводу по заводной лошади в нарядных попонах и богатой сбруе. Наконец, потянулись и графские экипажи: кареты, коляски и одноколки, запряженные цугами и четвернями одномастных лошадей. Этот поезд графа Орлова, богатого, знатного, тучного и могучего вельможи, с такой блестящею свитою, с таким количеством нарядных служителей, с таким множеством прекрасных лошадей и разнородных экипажей, представлял, действительно, необыкновенно восхитительное зрелище и не мог не подействовать на толпу народную. Московская аристократия, для отдохновения во время катания, раскидывала красивые палатки, где сервирован был чай и подавался десерт».
Да, когда-то Первомай вовсе не был «красноленточным» и официальным. Первые попытки «политизировать» московский Первомай относятся к весне 1905 года, когда народное гулянье захотели использовать для своих целей революционеры. Вот что писал по этому поводу в майском номере за 1905 год журнал «Новый мир»:
«1-е мая после 6 часов в Сокольниках собралась толпа рабочих, человек в 800, среди которых была и посторонняя публика. В толпе стали разбрасывать прокламации… А студенты стали петь революционные песни… Потом, в отдельных группах после возникшей перебранки «за» и «против» манифестации, началась драка, раздались крики «бей студентов» и народ начал выламывать колья из решеток… Суматоху усиливали воры. Диспуты велись самые бестолковые. Например, одни говорили: «Нам нужна свобода, как во Франции», а другие возражали: «Здесь не Франция, а Сокольники, мы хотим гулять. А вы нас смущаете…»
В свою очередь, журналист и писатель Владимир Гиляровский также оставил свои воспоминания о произошедшем 1 мая 1905 года в Сокольниках. В заметке «Праздник рабочих» в «Русском слове» он писал:
«О первом мая в Сокольниках говорили давно. Носились слухи о «бунте», об избиениях, разгромах. Множество прокламаций в этом духе было разбросано всюду. Многие дачники, из боязни этого дня, не выезжали в Сокольники, и дачи пустуют. Но это был намалеванный черт, которого, оказалось, бояться нечего. Гулянье 1-го мая в Сокольниках прошло благополучно. Народу было более 50 000.
К этому дню фабричные и заводские рабочие устремились в Москву; 30-го апреля и 1-го мая утренние поезда были переполнены. С полудня на Старом гулянье и в роще стал собираться народ: гуляющие семьями, с детьми – в чайные лавочки за мирный самоварчик, и рабочие группами в роще для бесед и обсуждения своих дел. Подстриженные, причесанные, одетые по средствам и обычаю, рабочие все были чисты, праздничны, и сновавшие между «ими хулиганы и «ночные сокольничьи рыцари»» ярко отличались от них. И когда эта «рвань коричневая» подходила к группам рабочих, ее встречали не совсем дружелюбно. Зато этой «публики» множество сновало в толпе гуляющих, около балаганов, каруселей и остановок трамвая. Они, как волки, бросались при посадке пассажиров и положительно грабили, пользуясь давкой. Почти в каждом вагоне раздавались жалобы об украденном кошельке, сорванных часах… Эти воры сотнями осаждали переполненные вагоны трамвая и сыграли впоследствии важную роль в Сокольниках. Беспорядок и народная паника обязаны только им одним своим началом».
Около 16 часов гулянье было в разгаре. По словам Владимира Гиляровского, рабочие то мирно гуляли, то время от времени собирались партиями в роще, за Старым гуляньем и за театром общества трезвости.
«К ним примешивался народ. Говорились речи, иногда, может быть, и резкие, слышались иногда и «модные поговорки» последнего времени, – рассказывал «дядюшка Гиляй». – Но когда к этим толпам начинали присоединяться хулиганы и карманники, которым во что бы то ни стало нужен был беспорядок ради чисто грабительских целей, – являлись казаки, и толпа расходилась. <…> Речи иногда начинались, но не доканчивались. Были случаи, когда начинали говорить речь, и оратора заставляли смолкать. Иногда слушали со вниманием. Если в толпе были только одни рабочие, все обходилось благополучно: послушают, поговорят и мирно расходятся. Иногда после речей кричали «ура», но было все смирно. Не то – когда появлялись хулиганы и карманники! Последние-то и произвели беспорядок.
Было так: сзади Старого гулянья собралась громадная смешанная толпа. Явились ораторы, полились речи, которые одним нравились, другим нет; гомон, шум. И вот во время речей среди толпы кто-то сделал выстрел из револьвера. Безопасный выстрел в воздух. Он, при гомоне толпы, и прошел бы незаметным, но шайка карманников и хулиганов воспользовалась удобным для них моментом экзальтированности толпы и еще не успокоившейся от тревожных слухов последнего времени публики.
– Бьют! Стреляют! Ура!.. – в десятке мест крикнули хулиганы.
Толпа подхватила – и загомонили Сокольники! Ринулись, в давке, мчатся кто куда. Более десяти тысяч, гораздо более, стремглав ринулось, ища спасения. Это была полная паника.
Нечто ужасное, стихийное. <…> Крики, визг. А карманники <…> грабили в суматохе, срывали часы, вырывали сумочки у дам, тащили из карманов. Публика ринулась на Ивановскую улицу и на Сокольничье шоссе, к трамваю».
Полиция что-либо сделать была не в силах: полициейские либо «вертелись, как волчки, на месте, не оставляя своего поста», либо «были увлекаемы народной волной».
Когда карманники, по выражению Гиляровского, насытились, угрожающие возгласы стихли, все успокоилось. Рабочие удалились в лес и продолжали гулять, лавки торговок-чайниц на время опустели: многие бежали и не заплатили им денег за самовары.
«Особенно сильная давка была на Ивановской улице, которая положительно была запружена воющей с испуга толпой, – описывает случившееся в своей заметке Гиляровский. – Лавочники при первом приближении заперли двери своих магазинов и натерпелись страха. Но ни одно стекло не было разбито, ни одного покушения ворваться. Будь такой случай поздно вечером, – могло быть хуже.
Когда прошла волна толпы, на мостовой валялись шапки, шляпы, зонтики. На месте сборищ в роще – масса прокламаций. Кроме проделок карманников, все окончилось благополучно, не считая двух-трех единичных случаев столкновения с полицией. Так, один помощник пристава, ротмистр М-ий, был слегка ранен в шею финским ножом; виновный задержан. Это самый крупный случай. Зато участок переполнен был… детьми! Неразумные матери, набравшие с собой едва выучившихся ходить детей на гулянье в Сокольники, во время паники порастеряли их! И трогательные сцены встреч малых детей со своими родителями происходили и в участке, и на площади около участка, куда привели и принесли на руках потерянных малолеток добросердечные чужие люди!
Паника отозвалась далеко от места ее начала – Старого гулянья. Бежавшие в испуге мчались по всей роще, до самой железной дороги, где падали от усталости. Часть их ринулась в сквер, окружающий Царский павильон, откуда в испуге убежали музыканты и потом были водворены на место полицией, которая и заставила их играть для успокоения публики.
Из соседней Царскому павильону кофейни Яни тоже разбежалась публика, не заплатив за кушанья. Отсюда, издали, действительно картина казалась грозной: со стороны Старого гулянья послышались ужасные крики, затем взвилась туча пыли, поднятая бегущей толпой, наконец, показались и мчавшиеся в ужасе кучки народа…
Городской праздник был окончен. Москвичи, натерпевшись страху в десятиминутной панике, убрались восвояси, кто на трамвае, кто на извозчике, кто пешком.
Рабочие остались в роще, заняли чайные столики, снова стали собираться в свои партии.
И, надо отметить, между рабочими не было пьяных. Если и были последние, то это были обычные посетители Сокольников».
Около 19 часов в Сокольники пришла новая партия людей, человек триста. Пройдя по четвертому просеку до линии московско-ярославской железной дороги, люди расположились на полотне, выставили для безопасности от идущего поезда самодельные флаги из куска красного полотна, нацепленного на палки, и принялись провозглашать речи.
«И в самый разгар речей вихрем по четвертому просеку налетел взвод казаков, и толпа скрылась в чаще леса. Это был последний эпизод в Сокольничьей роще 1-го мая.
Только в темноте ратовали хулиганы. В участок было доставлено с десяток пойманных карманников, несколько хулиганов и буянов, и произведено несколько арестов лиц за возбуждение толпы. Все страхи и ужасы этого дня, навеянные некоторыми газетами и массой прокламаций, оказались вздорными, – резюмировал Владимир Гиляровский. – Пусть же празднуют и рабочие! Пусть 1-е мая в Сокольниках будет их день. Как Татьянин день для студентов. И если к этому их празднику не будут примешиваться посторонние элементы, если хулиганы в этот день блеснут своим отсутствием в Сокольничьей роще, – тогда не нужно будет никаких усиленных охранительных мер. Рабочие – люди труда, уважающие чужой покой и чужую собственность, – погуляют, поговорят меж собой на своих «митингах» – и мирно разойдутся. И пусть же 1-е мая в Сокольниках будет праздником рабочих. И только рабочих!»
В СССР праздник стал официальным и первоначально назывался День Интернационала.
День международной солидарности трудящихся у нас почти всегда отмечали многолюдными демонстрациями.
Последняя официальная первомайская демонстрация в СССР состоялась 1 мая 1990 года.
Сергей Ишков.
Источник фото kulturologia.ru