В «Ленкоме Марка Захарова» Алексей Франдетти поставил спектакль «Кабаре Пушкин» по мотивам цикла «Маленькие трагедии». Режиссером использованы три из четырех произведений цикла – «Моцарт и Сальери», «Каменный гость» и «Пир во время чумы».
Зритель так много видел за свою жизнь прочтений Пушкина в театре, кино, балете, опере и даже анимации, что каждому ясно: новая постановка имеет смысл, только если становится личным высказыванием художника, если несет четкий посыл и свежую мысль. Иначе она будет восприниматься как «оптичивание» мероприятия к юбилею поэта.
Кроме того, сегодняшний зритель после свежей режиссерской мысли на расхожую тему хочет видеть на премьере еще и необычную форму – упаковку.
Алексей Франдетти сумел явить первое, то есть мысль, и создать второе – упаковку. Причем облек Пушкина в какую-то уж совершенно сумасшедшую форму.
Это – Пушкин, поданный в виде степа на столах закрытого кабаре, в форме цирковых номеров под ленкомовским куполом, в форме линди-хопа, бальбоа (и еще чего-то такого) на танцполе.
Форма в спектакле Франдетти вздыбилась и разнуздалась окончательно: режиссер ногой выбивает дверь в зрительское подсознание, обрушивает привычное восприятие пушкинского стиха, заставляя гадать, что это было.
Причем весь вечер на сцене звучит исключительно пушкинский текст, впечатление от которого многократно усиливается гениальной музыкой Моцарта, исполняемой живым оркестром.
Едва начинается действие, как мы переносимся в пространство, сильно смахивающее на фильмы об Америке тридцатых годов. Помните знаменитую комедию Билли Уайлдера «В джазе только девушки», где в чикагском подпольном кабаре, принадлежащем криминальному авторитету Коломбо, танцуют девочки и «наяривают» на саксофоне и контрабасе двое дружков, Джо и Джерри?
Нечто подобное ожидает зрителя и в «Ленкоме».
Вручая с первых шагов спектакля билет в подобное, мало резонирующее с пушкинской поэзией, место, Франдетти очень скоро убеждает нас: форма совершенна не важна, Пушкин гениален тем, что пороки, которые он высмеивал, – вне времени и пространства. Они характерны и для русского человека начала девятнадцатого века, и для Америки 30-х годов, и для нашего собственного времени.
Итак, зритель оказывается в эпицентре чумной (местами – полуголой) вечеринки, лейтмотивом которой становятся строки «Вы пиршеством и песнями разврата ругаетесь над мрачной тишиной…»
Посреди кабаре – мужчины и женщины, разодетые в ослепительные наряды, решенные художниками Екатериной Гутковской и Анастасией Пугашкиной в стиле «Чикаго». Они отплясывают прямо на столиках и на откидной крышке рояля, пьют вино, распевают гимны Чуме. Настоящая вакханалия, полная мишуры, духоты и бесстыдства!
Сцена сопровождается текстом из «Пира во время чумы»: Пушкин ведь может вывести из любого лабиринта, надо только точно следовать за ним. Франдетти следует педантично, оперевшись на музыкальность стиха поэта.
Сильных актерских работ в спектакле немного: «Кабаре Пушкин» берет массовостью и «масками». Среди значимых, безусловно, – Сальери Сергея Степанченко. Этого Сальери отличает серьезность, подробность и явленный талант большого композитора, высоко чтимого современниками. Сальери – трудоголик, который к тому же способен размышлять над своей человеческой сутью и природой творчества. На его фоне Моцарт Виктора Маминова абсолютно поверхностен и легкомыслен, гениальные мелодии из него просто «выпрыгивают» сами собой. Такой интересный контраст, придуманный Франдетти, заставляет зрителя согласиться с формулировкой Сальери «Ты, Моцарт, не достоин сам себя». Контраст читается и в облике героев: Сальери – мудр и основателен, Моцарт напоминает Лемисона – придворного музыканта из фильма «31 июня» – хрупкий, с прямыми соломенными волосами и наивом в глазах.
Неожиданно хорош и комичен в прочтении Никиты Овсянникова оказывается и Лепорелло, слуга Дон Гуана, – хлипкий, шарнирный, испуганный, волочащий за собой два дорожных чемодана.
Что же касается самого Дон Гуана в исполнении Дмитрия Никонова, то он, к сожалению, не убеждает – необходимая для этого образа мужская харизма, покоряющая женские сердца, отсутствует. Впрочем, по первому спектаклю судить нельзя: возможно, артист еще наберет нужную актерскую заразительность.
Женская половина «Кабаре Пушкин» прекрасна своими внешними и вокальными данными, а также пластической подготовкой, каковой драматическая составляющая несколько уступает.
Любопытно решение Франдетти образа Доны Анны (эффектная Виктория Соловьева). Вдова Командора буквально сочится сексуальным подтекстом, доводя это обстоятельство до гротеска. Она с придыханием дает себя уговорить Дон Гуану на свидание: зал в этом месте начинает смеяться. Подобное ироничное решение явно контрастирует с пушкинским «О, Дона Анна никогда с мужчиной не говорит».
Зато прекрасна режиссерская находка передать часть пушкинского текста Черному Человеку. Благодаря этому приему монологи героев, обозначающие их душевные метания, становятся диалогами и полем борьбы светлого и темного начала.
Мне довелось увидеть ленкомовский спектакль, где Черного Человека играл Владимир Ерёмин (в другом составе его играет артист Алекандр Сирин, и, говорят, играет блистательно).
Владимир Ерёмин демонстрирует вершины театрального мастерства, его персонаж – ироничен и вездесущ. Именно в его уста Франдетти вложил финальную обличительную речь и призвал присутствующих в «Кабаре Пушкин» выйти на свежий воздух из этого вертепа разврата. Призыв Ерёмина обращен прямо в зрительный зал, чем он и кольцует пушкинское время и наши дни.
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души…
Но к такому повороту событий никто из пушкинских героев, разумеется, не готов. И поэтому сцена начинает медленно вздыбливаться и медленно опрокидываться в сторону зрителя (привет сценографу Олегу Шейнцису, который первым использовал этот эффектный прием в «Шуте Балакиреве»). Словно в глубокую могильную яму, с этой сцены скатываются вниз друг за другом участники чумной вечеринки и застывают.
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом…
Свет медленно гаснет.
Занавес.
Аплодисменты.
Елена Булова.
Фото автора и «Ленкома Марка Захарова»
