Одно из интересных занятий – сравнить цены, доход и уровень жизни в разные периоды времени. Пьесы Александра Островского – это настоящий кладезь подобной информации. В них можно найти примерный бюджет и мелкого чиновника Бальзаминова, и богатого купца, и великосветской семьи.
В течение почти ста лет в России параллельно ходили две денежные единицы: серебряный рубль, равный ста серебряным копейкам, и ассигнационный рубль, равный ста медным копейкам. Курс какое-то время держался один к одному, но затем стал расти. Самым дорогим стал 1815 год, когда за серебряный рубль давали 421 медную копейку. К 1843 году за серебряный рубль давали три рубля ассигнациями и 50 медных копеек.
У Островского ассигнационный рубль упоминается чуть ли не единственный раз в пьесе «Не сошлись характерами». Серафима просит отца помочь при расчете: она покупала ленты по 8 гривен ассигнациями – то есть 80 медных копеек за аршин. Купила 7 аршин, почти 5 метров (точнее, 4 метра 98 см). 7 аршин по 80 копеек – получаем 5 рублей 60 копеек. Серафима дала продавцу три рубля серебром и теперь сомневается: правильно ли ей дали сдачу? Отец считает: сдачи – рубль сорок копеек.
Нетрудно подсчитать, что курс серебряного и ассигнационного рубля как раз 350 копеек.
Сколько стоит принарядиться
Раз упомянули ленточки, давайте узнаем, сколько дамы тратили на свои платья. В ту пору материи надо было много, а шилось все это вручную. В пьесе «Сцены из супружеской жизни» есть интересный рассказ купца Ширялова, который дает представление не только о цене на ткань, но и о повадках московских торговцев.
Ширялов: Завалялась у нас штука материи. Еще в третьем году цена-то ей была два рубля сорок за аршин. А в нынешнем-то поставили восемь гривен. Вот, сударь ты мой, сижу я в лавке. Идут две барыни. Нет ли у вас, говорят, материи нам на блузы, дома ходить? Как, мол, не быть, сударыня. Достань-ка, говорю, Митя, модную-то. Вот, говорю, хорошая материя. А как, говорит, цена? Говорю, два с полтиной себе, а барыша, что пожалуете. А вы, говорит, возьмите рубль восемь гривен. <…> Помилуйте, говорю, да таких и цен нет. Стали торговаться: два рубля дают. <…> Да вам, говорю, много ли нужно? Да, говорит, аршин двадцать пять. Нет, говорю, сударыня, несходно. Извольте всю штуку брать, так уж так и быть, по два рублика, говорю, возьму. А я, сударь ты мой Антип Антипыч, боюсь шевелить-то ее (смеется), шевелить-то боюсь. Кто ее знает, что там в середке-то! может быть, сгнила давно. Что ж, мои барыни потолковали, да и взяли всю штуку. Молодцы-то мои так и ахнули. (Смеется.)
Чтобы понять смысл этого эпизода, надо разобраться в мерах измерения ткани. Подобно тому, как мы сейчас покупаем ткань на метры, так и в XIX веке ее продавали в лавках аршинами – в одном аршине 71 сантиметр. То есть барыням на две блузы надо было 17,8 метра ткани.
Однако аршин – это розничная торговля. А мануфактура поставляла купцам ткань штуками. Штука – это рулон ткани, в котором 48 локтей, чуть больше 77 аршин. Или, в пересчете на современные меры длины, – 54,76 метра. А уж потом приказчики от этих рулонов отматывают – кому 25 аршин, а кому и пол-аршина.
Впрочем, здесь речь идет о самых простых блузах, дома ходить. На выход надевали кое-что подороже. В пьесе «Последняя жертва» богатый дядя дает племяннице деньги на завлечение жениха: пятьсот рублей на платье «по самой последней моде, чтобы от журнала никакой отлички не было». В пьесе «Без вины виноватые» подвенечное платье из фая (шелковая ткань с репсовым переплетением) с настоящими брюссельскими кружевами стоит 600 рублей.
Почему Бальзаминов бегал за невестами?
Трилогия о Бальзаминове дает представление о бюджете мелкого чиновника. Главный герой – дворянин, способности у него ниже средних, и работает он в приказе. Скорее всего, просто переписывает бумаги. Получает 120 рублей в год. 10 рублей в месяц, 33 копейки в день. Как выразился Неуеденов в пьесе «Праздничный сон – до обеда»: «Это, по-нашему, значит: в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается; по-татарски – ёк, а по-русски – нет ничего».
На эти деньги Михаил живет с матерью, да еще и держит прислугу – не матери же убирать и готовить, она дворянка! Денег не хватает даже на парикмахера: Бальзаминова завивает горячими щипцами служанка.
При этом одна из потенциальных невест располагает капиталом в 300 тысяч. Если эти деньги положить в Опекунский совет – аналог наших депозитных счетов – то сколько это будет процентов? Бальзаминов подсчитывает: 12 тысяч в год «с денежкой», 4%. Эта невероятная сумма чуть не сводит его с ума. В конце трилогии он женится на Белотеловой – вдове с миллионным состоянием. Позволила ли она ему сорить деньгами – Островский об этом умалчивает.
Автомобиль XIX века
На такие доходы можно не только приодеть матушку (всего-навсего 500 рублей, но зато по самой последней моде), но и приобрести коляску. Для людей того времени коляска – то же самое, что для нас автомобиль. По ней оценивают человека: сколько он стоит. В пьесе «Последняя жертва» упоминается, что коляска «по последнему писку» стоит 1000 рублей. Хорошие рысаки дороги: в пьесе «Трудовой хлеб» Егор Копров покупает пару за 1500. Впрочем, он знатный мот, за что в конце концов и стреляется.
Коляска, как и автомобиль, требует обслуживания. В пьесе «Не от мира сего» есть счета: коляска обошлась в 500 рублей, а новый скат колес и гуттаперчевые шины – 300 рублей.
Как копейка рубль бережет
В пьесе «Трудовой хлеб» довольно много мелких расчетов. Один из персонажей – Чепурин – рассказывает о том, как он поднялся.
«Прежде на этом самом месте пустырь был, забором обнесенный, и калитка на тычке; нанял я подле калитки сажень земли за шесть гривен в год, разбил на тычке лавочку из старого тесу; а товару было у меня: три фунта баранок, десяток селедок двухкопеечных, да привозил я на себе по две бочки воды в день, по копейке ведро продавал-с. Вот какой я негоциант был-с. Потом мало-помалу купил всю эту землю, домик выстроил, – имею в нем овощной магазин, с квартир доход получаю: бельэтаж двести рублей в год ходит-с».
Речь идет об окраине Москвы. Благодаря упорному труду пустырь с очень дешевой землей – 60 копеек в год аренда – превратился в доходное место: только за один бельэтаж жильцы платят в год 200 рублей, больше, чем жалованье Бальзаминова. Сейчас Чепурин продает ведро воды (это чуть больше 12 литров) за две копейки. Пьет у жильцов каждый день чай и платит за это гривенник, то есть цену двухмесячной аренды сажени земли.
Другой персонаж, Корпелов, пьет водку – как ворчит его кухарка, «пошлешь на пятачок, да хочешь, чтоб на неделю велось». Впрочем, Корпелов пьет понемногу. А вот лакей Мирон из пьесы «Невольницы» выпивает крепко, и нужно ему на это дело от 5 до 10 копеек. В пьесе «Волки и овцы» один из персонажей хочет уйти в запой на дюжину дней, и требуется ему на это 50 рублей.
Квартира квартире рознь. В пьесе «Шутники» обозначена цена за трехкомнатную квартиру в мезонине – 6 рублей в месяц. Персонаж пьесы Гольцов совершил растрату: от чуть меньше 300 рублей. Эти деньги пошли на похороны матери и долг за квартиру за четыре месяца.
Бешеные цены
Поговорим о крупных суммах, о мотовстве и состояниях. Одним из главных источников дохода в те времена было имение. Оно позволяло своим владельцам хорошо жить и бездельничать. В пьесе «Не в свои сани» разорившийся дворянин хочет жениться на купеческой дочке и взять приданое. Его товарищ уже проделал эту операцию, получил 150 тысяч приданого, купил имение в 200 душ, «дом отделал великолепным образом».
200 душ – это небольшой помещик уровня Коробочки или Плюшкина. Дохода с такого имения недостаточно, чтобы жить, к примеру, в столице (да к тому же и жену туда не повезешь – сразу видно, что из купчих). Но для беззаботной провинциальной жизни вполне достаточно.
Владелец имения Купавин из пьесы «Волки и овцы» купил 4 тысячи десятин леса за 100 тысяч рублей. Десятины в то время были разные – в зависимости от того, что именно мерили. Бахчевая десятина, к примеру, равнялась 800 квадратным саженям. Но лес, скорее всего, мерили на казенные десятины – 2400 квадратных саженей – почти 1 гектар.
На момент действия пьесы Купавин уже три года как мертв, а его вдову охмуряет Беркутов. Цель – именно лес: через полгода здесь пройдет железная дорога, и лес будет стоить уже полмиллиона.
В пьесе «Тяжелые дни» подвыпивший купец ударил дворянина. Это вам не современный уголовный кодекс и статья 116 «Побои» (больно, но не страшно), тут дело серьезнее – простолюдин из мещанского, податного сословия посмел поднять руку на благородного. Вот если бы наоборот… А тут – возбуждается дело о бесчестье, дворянин потирает руки и готовится взять с купца 300 тысяч рублей – это уже о-го-го! Оказавшийся тут же стряпчий назначает цену за свои услуги: 5 тысяч. Не согласен? Придешь, поклонишься, 10 тысяч заплатишь.
40 – 50 тысяч – столько в год проживают мать и дочь Чебоксаровы из пьесы «Бешеные деньги». Лидия Чебоксарова – девица на выданье, цены знать не привыкла. А выдать девушку замуж для семьи такого уровня – это большие расходы. Это наряды, ленты, те самые брюссельские кружева, обязательно коляска (приезд на бал на извозчике – моветон), прически, побрякушки. И всенепременно театр, причем не партер, а ложа, чтобы все видели. Между прочим, недешевое удовольствие. В конце пьесы Васильков говорит: «Патти послушаем, тысячу рублей за ложу не пожалею». Имеется в виду итальянская певица Аделина Патти, обладательница чудесного колоратурного сопрано, любимая вокалистка Джузеппе Верди. В России она гастролировала с 1869 по 1877 год. В те же годы в России гастролировала ее сестра, Карлотта Патти. Но она была далеко не так известна и цены на ее концерты были значительно ниже.
Мелочи мелкие и не мелкие
Заглянем в пьесу «Волки и овцы». Меропа Давыдовна рассчитывается с крестьянами. Дел было сделано много: построена баня, окрашен палисад, подведена умброй беседка, в спальню сделали два ореховых столика да привели молочного бычка на солонину – все это обошлось барыне в 500 рублей.
В небольшой зарисовке «Утро молодого человека» упоминаются отличные сигары – 50 рублей за сотню.
Экономка-чухонка – то есть эстонка, финка, ижора, весь или сету – обойдется своему хозяину в 7 рублей в месяц. В XIX веке представители этих народов были преимущественно крестьянами. А это значит, что такая экономка будет, скорее всего, необразованна, из кулинарных умений – только самые простые, грубые блюда: перловая каша, свинина с капустой. Своей экономке добрый барин из одноименной пьесы платит 25 рублей в месяц, но на это у него есть свой резон.
Телятев рассказывает про Кучумова: «А ему собственно выдается деньгами не более десяти рублей на клуб. В именины и в праздники дают ему пятьдесят, а иногда сто рублей. Ну, вот тогда и посмотрите на него! Приедет в клуб, садится в конце стола, тут у него и трюфели, и шампанское, и устрицы; а как разборчив!»
А вот другой обед, «по подписке», 300 рублей с человека.
«Недорого: с дамами; букеты дамам прямо из Ниццы, фрукты, рыба тоже из Франции. Разочтите!» – говорит персонаж пьесы «Не от мира сего» Муругов.
Бутылку лиссабонского вина купец поставляет в трактир по полтине бутылка. А вот бутылка шампанского стоит аж 10 рублей! И ведь не напьешься им по-настоящему, сетуют герои Островского, так, баловство одно, пшик. А пить надо, потому – престиж!
Время платить по счетам
У Островского нередко упоминаются векселя, кредиторы и самое страшное – долговая яма. Именно туда попадали проторговавшиеся купцы, а также приказчики, не сумевшие прожить на положенное им жалованье. А жалованье могло быть разным: кому-то платят 300 рублей в год, причем хозяин твердо знает, что приказчик «обязан воровать», а кому-то 2 тысячи. В яму могут посадить даже дворянина Телятева. У того математика простая: если у человека есть 50 тысяч капитала, значит, можно иметь еще 100 тысяч кредита. А на полтораста тысяч можно довольно долго жить «с приятностью».
Но рано или поздно приходит пора платить. Сколько именно платить? А это зависит от того, у кого были взяты деньги.
В пьесе «Не было гроша, да вдруг алтын» Баклушин рассказывает свою печальную историю. Занял он как-то у ростовщика на месяц сотню рублей. Не отдал. Вексель переписали. Время шло, Баклушин платил проценты, да и то неаккуратно, вексель переписывали… И вышло, что «за сто рублей переплатил Баклушин в три года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же пропорции увеличиваться до бесконечности».
Из этого рассказа трудно понять, сколько именно процентов брал ростовщик, ведь мы не знаем, насколько неаккуратно платил проценты Баклушин. Но в паре пьес герои предлагают друг другу займы – 20 процентов годовых.
Вспомним, что Опекунский совет платит с капитала всего 4 процента.
Со времен написания пьес Островским прошло без малого двести лет. Кардинально изменилось устройство общества, изменились и цены. Одно осталось неизменным – наличие в обществе людей, которые живут не по средствам.
Яна Маевская.
По материалам «Мой Дом Москва»
Изображение создано при помощи ИИ
