15 мая 1924 года не стало поэта Александра Ширяевца. Другу Сергея Есенина было всего 37 лет. Памяти Ширяевца Есенин посвятил свое стихотворение «Мы теперь уходим понемногу…»
Александр Ширяевец (настоящая фамилия Абрамов) родился на Волге, в селе Ширяево-Буерак (с 1909 года – село Ширяево) Сызранского уезда Симбирской губернии (сейчас это территория Самарской области) в семье бывшего дворового-крепостного.
В автобиографии он писал: «Родился в Жигулях. Отец и мать из крепостных крестьян, приписавшиеся к мещанскому сословию. Мать неграмотна, отец выучился грамоте самоучкой, кое-как. Был приказчиком по полевым работам, на известковом заводе, лесным объездчиком, одно время торговал камнем. (…) Читал книги, заносимые в село торговцами-лубочниками. Первым прочитанным поэтом был Кольцов, потом Лермонтов».
Позже в стихотворении, посвященном Кольцову, он писал:
Ты – с Дона, с Волги – я. Наш жребий одинаков:
В передней жались у надменных бар…
Нам не плела судьба венков из рдяных маков,
Ты у степей, у Волги взял я дар…
Василичи мы… То судьбы не перст ли?
Все ж баба любопытная она –
Хмелела Русь с кольцовской алой песни.
С ширяевской же станет Русь пьяна.
Окончив сельскую церковно-приходскую школу, Александр поступил в Самарское второе городское училище, однако в 1902 году из-за тяжелого материального положения после смерти отца был вынужден оставить учебу и начать работать.
«Страшно бедствовали, распродавая последний скарб, – вспоминал он об этом трудном периоде своей жизни. – И если я не умер с голоду – только благодаря матери, которая частенько сидела сама впроголодь, лишь бы сытнее накормить меня».
Трудился сначала чернорабочим на самарской бумагокрасильной фабрике, где приходилось по 12 часов в сутки месить лопатой грязное месиво, потом писцом в канцелярии казенного лесничего в Ставрополе-Самарском: «В сравнении с фабрикой это был настоящий рай… Прослужил там немного более года. Так как склонности углубляться в мудрость канцелярщины я не чувствовал и любил больше, мечтая, созерцать Волгу и живописные Жигулевские горы – мне было предложено искать другое место».
В 1905 году после безуспешных поисков работы – Александр пытался устроиться в табачный магазин и на железную дорогу – вместе с матерью Марией Ермолаевной по совету ее сестры переехал в Ташкент и поступил учеником в почтово-телеграфную школу.
«В 1906-м вышел «чиновником», не имеющим чина», – писал он в автобиографии.
Стихи, по его собственным словам, Александр начал писать с 8–10 лет. В 1904 году он «написал одним махом» два рассказа и отнес их в «Самарский курьер». Один рассказ приняли, однако, по словам Ширяевца, увидеть его напечатанным ему не довелось: редактор сказал, что не пустила цензура. В другую газету молодой человек отнес свои стихи, их похвалили, но сказали, что лучше бы ему заняться прозой, так как стихи теперь никто не читает.
«Первое произведение было напечатано в 1908 году в газете «Туркестанский курьер», – рассказывал Ширяевец в автобиографии. – Это был фельетон в стихах и прозе «Наградные» из почтово-телеграфной жизни. С этого года стал печататься во всех изданиях Туркестана. Помещал исключительно стихи. С 1912 года стал перебираться в столичные издания. Встретил одобрение со стороны Николая Клюева, Ивана Бунина, сердечный прием встретил у Сергея Городецкого».
Занимаясь ненавистной рутинной работой, Ширяевец, по сути, вел двойную жизнь: помимо дел почтово-телеграфного ведомства писал стихи, печатался в различных журналах и альманахах: «Живу среди «людей в футлярах», под гнетом бесчисленных грозных циркуляров, не признающих за человеком никаких человеческих прав. Но никакими циркулярами не вытравить из меня любви к литературе вообще и к поэзии – в частности – только этим я дышу».
…И под могучий говор Юза,
Уйстона, Морзе дробный стук
Ко мне слетала ты, о Муза,
Мой старый неизменный друг…
И утомленному мне пела,
Несла с собой небесный свет…
И забывал я свое дело, –
Был не чиновник, а поэт…
Ташкентский друг Александра П. Шпак так вспоминал об этом периоде жизни Ширяевца: «В течение трех лет он кочевал по всему Туркестану, пока не свалился в Бухаре от тропической малярии. Из цветущего, жизнерадостного мальчика Саши в Ташкент вернулся желтый, изнуренный юноша Александр Васильевич Ширяевец. В своем бессилии вырваться из тисков нужды, он в это время слагал много грустных песен и с годами безжалостно уничтожал. Эти песни были песнями птицы в клетке, и в них уже говорилось, что жизнь тяжелая ноша и что он не видит смысла ее».
Александр Ширяевец, душа которого рвалась из чиновничьего плена, переписывался со многими известными поэтами. Одним из его корреспондентов был Иван Бунин. В 1915 году Бунин готовил к печати «Клич. Сборник на помощь жертвам войны». Ширяевец прислал ему для публикации свои стихотворения и сопроводил их таким письмом: «Глубокоуважаемый Иван Алексеевич, будьте так добры, просмотрите два стихотворения – не подойдет ли которое-нибудь из них для редактируемого Вами сборника «Клич». Ваша прошлогодняя открытка с Капри скрашивает мою жизнь и заставляет больше работать над собой. Ради бога извините, что лезу к Вам со своими виршами – живя в такой глуши, не только возмечтаешь о «Кличе», но натворишь что-нибудь еще горше. Да и русское «авось» толкает… Если не затруднит Вас ответ в 2-3 строчки – ответьте. Извиняюсь еще раз. Желаю Вам всего лучшего. Искренне уважающий Вас Александр Абрамов-Ширяевец».
Бунин выбрал стихотворение «Зимнее» («Там – далече, в снежном поле бубенцы звенят. А у месяца – соколий ясный взгляд») и отправил поэту комплиментарную открытку: «Многоуважаемый Александр Васильевич, рад был бы сделать для вас что-нибудь. Вы несомненно талантливы… Стихотворение – «Зимнее» – очень хорошо задевает по сердцу… Жму Вашу руку и желаю настоящей работы над собой. Пишите только свое, живое, тo, что в Вашем сердце и вокруг Вас – хотя Чарджуй».
Талант Ширяевца, тонкость его описаний природы отмечали многие современники и критики. К примеру, Сергей Городецкий писал следующее: «Судя по вещам Ширяевца, мы в его лице имеем новую поэтическую силу, идущую прямо с земли… Талант волжского певца силен и несомненен».
Сергей Есенин, высоко ценивший поэзию Ширяевца в целом и «Зимнее» в частности, назвал бунинское решение «безобразием»: «Хорошие стихи, а напечатали в подборку».
В конце 1914 года Ширяевец был заочно принят в члены Суриковского литературно-музыкального кружка в Москве, названного в честь поэта ХIХ века И. З. Сурикова. Это дало Ширяевцу возможность заочно объединиться с близкими ему по духу крестьянскими поэтами. Кружком выпускался журнал «Друг народа», обязанности секретаря в котором исполнял Сергей Есенин. В №1 за 1915 год рядом были опубликованы стихотворения «Узоры» Есенина и «Хоровод» Александра Ширяевца. После публикации Есенин отправил в Ташкент письмо: «Александр Васильевич! Приветствую Вас за стихи Ширяевца. Я рад, что мое стихотворение помещено вместе с Вашим. (…) Я вас полюбил с первого же мной прочитанного стихотворения»
Так состоялось их заочное знакомство. Они были «друзьями по переписке» шесть лет.
Первая значительная книга стихов Александра Ширяевца «Запевка» вышла в 1916 году в Ташкенте. Большая часть произведений в ней, как и в последующих сборниках, была посвящена родной Волге и Жигулям.
В междугорье залегло
В Жигулях моё село.
Рядом Волга… плещет, льнёт,
Про бывалое поёт…
Сергей Есенин предлагал Ширяевцу перебраться в Москву еще в 1919 году, даже обещал свою поддержку. Но у Александра не получилось. Тогда в 1921 году к нему в Ташкент приехал Есенин. Эта была их первая личная встреча. В городе Сергей Александрович пробыл три недели: несколько раз бывал у Ширяевца, встречался с читателями, в Туркестанской публичной библиотеке читал только что законченную поэму «Пугачев».
Александр Ширяевец попросил Есенина оставить в альбоме на память автограф, и Сергей Александрович записал отрывок из третьей главы поэмы:
Знаешь, ведь я из простого рода
И сердцем такой же степной дикарь!
Я умею, на сутки и версты не трогаясь,
Слушать бег ветра и твари шаг.
Оттого что в груди у меня, как в берлоге,
Ворочается зверенышем теплым душа,
Мне нравится запах травы холодом подожженной,
И сентябрьского чистотела протяжный свист,
Знаешь ли ты, что осенью медвежонок
Смотрит на луну, как на вьющийся в ветре лист?
По луне его учит мать мудрости своей звериной,
Чтобы смог он, дурашливый, знать
И прозванье свое, и имя.
* * *
Я значенье свое разгадал.
И подписал «С. Есенин. Азия. 1921. 25 мая».
Позже Ширяевец с гордостью показывал друзьям этот автограф Есенина.
В мае 1921 года решился окончательно вопрос о переезде Ширяевца в Москву, однако случилось это лишь осенью 1922-го. В столице Александр Ширяевец поселился в Доме писателей на Тверской. Условия его жизни были очень скромными: маленькая комнатка и три кровати. «Видишь, как живу, – писал он другу П. Шпаку. – Тебе хочется писать, а другому петь, вот и ловишь моменты затишья. Знакомые как-то быстро устраиваются, а я вот за два года не могу отдельного угла найти. Эх, брат, и хорошо, и плохо, что я перекочевал в Москву. Издали всё лучше».
О трудностях жизни Ширяевца в Москве вспоминал и его друг поэт Семён Фомин: «Вел он самый подлинный солдатски-лагерный образ жизни: жиденькая прогибающаяся железная кровать, корзина с бельем и хорошо, если находился какой-нибудь столишко… Аванс, полученный за принятые в редакциях стихи, шел на ремонт сапог, на замену износившейся подкладки пиджака».
Органически не способный кривить душой, «при всех обстоятельствах правдивый» Ширяевец категорически не принимал взгляд на литературу как на средство выполнения «политического заказа». Его творчество не вписывалось в рамки существующих пролетарских литературных объединений. В письме П. Поршакову в апреле 1923 года Александр Ширяевец с горечью замечал: «Тем, о чем пишу я, ты и нам подобные, коммунистических лбов не прошибешь и шума не вызовешь. Нужны особенные трюки. Не забывай, в чьих руках печать».
Среди рецензий на его стихи были, например, такие: «Стихи А. Ширяевца показывают в авторе их человека, набившего руку на расхожем русском стиле. (…) Восторги перед маленькими горками Жигулей сильно устарели со времени постройки Сибирской и Кавказской железных дорог. (…) Считаю книгу устаревшей и рукопись подлежащей возвращению».
Сложно складывались отношения с собратьями по перу. Долгие годы Ширяевец прожил вдали от писательских организаций, и ему, по-крестьянски самобытному, было очень сложно, да и не по сердцу разбираться в хитросплетениях отношений и подводных течениях столичной писательской жизни.
«В мечтах и братья-писатели были другие, – писал он Семену Фомину. – Тут свою физиономию теряешь. Большинство из писателей, так или иначе, с детства наукой и манерами напичканы… Есть умные, интересные ребята, а главное, говорить уж больно мастера. Всё же на Волге, в Жигулях лучше бы мне жить».
Алкал услышать вещие я речи…
Чуть не пророков чаял я узреть, –
Ну и пророки! Ой, до них – далече!
Не золото чеканить, им, а медь…
Так и гудела: «выпивка», «авансы»,
«Заказик» на стихи, роман, рассказ…
– Ах, лучше быть бы мне в глубоком трансе,
И лучше бы не видеть вас!
Несмотря на материальные трудности, у Александра Ширяевца не было никакого желания поступаться своими взглядами. Узнав, что в голодный год некоторые литераторы получают дополнительные пайки, он написал составителю одного из сборников: «Участвовать в агитационном сборнике и конкурировать с Демьяном Бедным и иными «пролетариями», вкушающими кремлевские пайки, я не согласен. Посему будьте добры вернуть все присланное Вам. Я сын крестьянской полевой Руси, а не той, которая проповедуется в сферах».
Мне не мил писк столичных шустрых птиц:
В них солнца нет, в нем дым больной угара!
О, дохленькие гении столиц! –
Иду на вы с запевом Кудеяра!
Если бы Ширяевец дожил до тридцатых годов, ему, скорее всего, пришлось разделить участь многих репрессированных, расстрелянных и сосланных в лагеря крестьянских поэтов – Николая Клюева, Сергея Клычкова, Петра Орешина.
В 1923 году после ряда препятствий была напечатана поэма Александра Ширяевца «Мужикослов», строящаяся на контрасте между изображением талантливости русского народа и беспросветной убогости его существования. Неразрешимость этого противоречия приводит к желанию мстить: «Глубже Волги тоска холопья! Рассчитаюсь, отцы, за вас!» Однако правда жизни, всегда остро ощущаемая Ширяевцем, не позволила ему покривить душой и перейти к воспеванию революции. «Мужикослов» стал одной из самых любимых поэм Сергея Есенина, который знал его наизусть и часто читал вслух. Он читал ее, рыдая, и в день похорон Ширяевца.
В начале 1924 года Александра Ширяевца приняли в члены Всероссийского союза писателей.
А всего за три месяца до его безвременной смерти вышел последний прижизненный сборник Ширяевца «Раздолье». Это была его долгожданная, и, по сути, первая значительная книга избранных стихотворений, изданная в столице. Сборник получил хорошие отклики и с тех пор считается лучшей прижизненной книгой поэта. Казалось, что наконец-то судьба повернулась к нему светлой стороной и впереди ожидает подлинная слава, которую он давно заслужил. Но все оборвалось: Александр Ширяевец умер, едва перешагнув роковую для многих поэтов возрастную черту – 37 лет…
Его смерть потрясла всех, кто его знал. Критик Василий Львов-Рогачевский вспоминал: «В 1924 г. в самый разгар творческой работы поэт «в песнях соловей», неожиданно для нас тяжело заболел, был перевезен в больницу и там, на больничной койке, умер от менингита. Это было 15 мая, ранней весной, когда все кругом цвело и зеленело».
Больше всех его смерть потрясла Есенина. В заявлении в Союз писателей он объявил себя «душеприказчиком по литнаследству покойного», а вскоре написал одно из своих известнейших стихотворений «Мы теперь уходим понемногу» (в первой публикации 1924 года «Памяти Ширяевца»). После смерти друга Сергей Александрович не раз говорил: «Если я умру, похороните меня рядом с Шуркой милым», что и было исполнено. В 1925 году Есенин был похоронен недалеко от могилы Ширяевца.
На Ваганьковском кладбище поставили его гроб на краю могилы… Заговорил горячо, волнуясь и плача, Орешин, потом с прощальным словом обратились к ушедшему Клычков, Есенин, Городецкий. Надрывной тоской звучало горячее слово С. Есенина… Это было подлинное «надгробное рыдание». (…) И вдруг неожиданно для всех на березке, над самой могилой, запел соловей. Да как запел!.. Все стихли…
– Товарищи! – невольно вырвалось у меня. – После выступления этого последнего оратора, пропевшего над волжским соловьем, нам говорить нечего… Разойдемся… А соловья мы никогда не забудем…
И мы разошлись. А вечером в доме Герцена состоялись поминки…
Пили, пели любимые песни Ширяевца: «Во субботу день ненастный» (поэт умер в субботу). Много говорили, много читал стихов Сергей Есенин, читал с необыкновенным подъемом, но в голосе его слышались хриплые ноты и в лице была смертельная усталость».
Сергей Городецкий в своих воспоминаниях писал: «Мы все остро переживали эту смерть. Похоронив друга, собрались в грязной комнате Дома Герцена, за грязным, без скатерти, столом над какими-то несчастными бутылками. Но не пилось. Пришибленные, с клубком в горле, читали стихи про Ширяевца. Когда я прочел свое, Сергей (Есенин – С. И.) судорожно схватил меня за руку. Что-то начал говорить: «Это ты… замечательно…» И слезы застлали ему глаза. Есенин не верил, что Ширяевец умер от нарыва в мозгу. Он уверял, что Ширяевец отравился каким-то волжским корнем, от которого бывает такая смерть. И восхищало его, что бурный спор в речах над могилой Ширяевца закончился звонкой и долгой песнью вдруг прилетевшего соловья».
Над могилой Ширяевца его друзья поставили крест с надписью: «А. В. Ширяевец—Абрамов. Родился в 1887 г. – умер в 1924 г.»
В это время в садах цвели так любимые Александром Ширяевцем сирень и яблони, по небу плыла «сказочная рать» облаков, наперебой выводили песни соловьи.
Примерещилась смертынька мне:
«Твой черед! Собирайся-ка, милый, брось песни свои!»
– Обожди, когда яблонный цвет упадет,
А в нарядных кустах допоют соловьи!..
В январе 1921 года, словно предчувствуя свой скорый конец, Александр Ширяевец написал пророческие строки:
Все-то снится с косою мне сватьюшка,
Видно время мне саван надеть…
– Не забудь меня, Волга, Русь-матушка!
Мои песенки станете ль петь?..
Всё-то, всё растерял я, родимые…
Нет в помине былого огня…
Но остались навек нерушимые
Только – вы…
– Вспомяните меня!
Месяц спустя Ширяевец писал из Ташкента поэту Е. Нечаеву: «Рвусь на Русь, к Волге, живу, только Песней! Пятнадцать лет как я оторван от Родины, но я ее не забыл, думаю, что и она обо мне когда-нибудь вспомнит».
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
