Новелла из романа
«Лики судьбы, или Дребезги жизни»
Человек только тогда
Человек, когда он добрый.
Есть люди, которых знаешь много лет и ровно дышишь, а есть такие, которые врываются в твою жизнь как ветер в распахнутое окно. Таким для меня оказался скульптор Григорий Потоцкий. Мы познакомились в Саду «Эрмитаж» на одном из мероприятий.
Надо сказать, я его лично не знал, хотя и узнал – просто видел о нем фильм, а внешность у него заметная. В свою очередь Гриша сказал, что слышал обо мне и даже читал мои стихи в «Литгазете»… Приятно было познакомиться.
В теневой части сада на летней эстраде были выставлены работы скульптора. Среди них бронзовые бюсты: Иннокентий Смоктуновский, Владимир Высоцкий, Леонид Рошаль, Пауло Коэльо, Эмир Кустурица, Шарль Азнавур, Жерар Депардье, Пьер Карден…
– А Кардена с натуры лепил? – почему-то вырвалось у меня.
– О! Это отдельная история, потом расскажу, – Гришу уже звали на эстраду, и он увлек меня за собой…
От души поблагодарив всех присутствующих и хитро глянув на меня, он поставленным голосом конферансье объявил:
– А сейчас Александр Шеянов – поэт из Сада «Эрмитаж» – вам что-то красивое прочтет. Саша, давай…
Вот тебе и Гриша, тот еще фрукт.
Я неожиданно оказался один на один с микрофоном.
Выручил Пьер Карден.
Стихотворение так и называлось:
«Клен от Кардена»
На крышах таял
загулявший
снег.
Озорная капель
музицировала
на подоконниках
про невинный
сладкий
грех,
спрятавшийся
в старинных
сонниках.
А снег
все таял
и таял.
На мостовых
зеркальные
разводы.
И клен
по бульвару
брел
в лапсердаке
шикарной
моды…
В воздухе зависли аплодисменты.
– Догоняешь… – шутливо произнес Гриша.
– Кого? – не понял я.
– Да Есенина… – он улыбнулся.
– Маяковского забыл… – улыбнулся и я.
Прощаясь, мы договорились встретиться у него в мастерской.
И вот я в гостях у известного скульптора.
Мастерская расположилась на Гоголевском бульваре, и когда я прохожу мимо памятника великому русскому писателю, мне кажется – Николай Васильевич с завистью поглядывает в окна мастерской. По вечерам там бывает шумно. Есть где разгуляться среди бронзовых бюстов и картин. Знаменитые гости узнают себя. Так, к примеру, было с Пьером Карденом, Эмиром Кустурицей и Шарлем Азнавуром…
Здесь играют на гитаре, исполняют арии и романсы под фортепианную музыку, читают стихи, рисуют, в общем, в хороших творческих традициях, за винцом и чаем.
– Григорий, а как ты стал скульптором? – я решил вспомнить журналистскую молодость.
– Пожалуй, надо начать с детства, – он тяжело вздохнул, – я родился в Гулаге, приходилось жить даже в землянках, голодали, у меня отнимались ноги, но сколько я себя помню – все время лепил игрушки из глины, благо ее было достаточно….
Во время хрущевской оттепели удалось перебраться в Молдавию, в Кишинев. Поступил в школу. Хотел рисовать, только краски и кисти – недоступная роскошь. Продолжал лепить. Учительнице биологии понравились мои безделушки, и она посоветовала обратиться к профессиональному скульптору. Мне повезло, я нашел. Он был один на весь город, член-корреспондент Академии художеств Лазарь Дубиновский. Он выслушал мою не очень внятную речь, посмотрел «образцы» и весело напутствовал: «Учить не буду, сам дерзай, вот тебе ключи от мастерской…»
– И, правда, дал? – усомнился я.
– Правда, – кивнул Гриша, – и частенько подсказывал…
– Вряд ли бы тебе в столице кто-нибудь дал ключи от мастерской… – поддел я его.
– Это точно, – согласился он, – хотя и в Москве мне повезло…
– Можешь рассказать?
– С удовольствием, – и Гриша поведал мне историю, достойную авантюрного фильма…
В общем, Потоцкий отправился завоевывать столицу нашей необъятной родины, тогда – СССР. Увидев по телевидению передачу об Иннокентии Смоктуновском, Гриша почему-то подумал: вот он мне и нужен…
Оказавшись в Москве, почти сразу отправился во МХАТ им. А. П. Чехова и огорошил охранника:
– Хочу увидеться с Иннокентием Смоктуновским… – но охранник оказался тертым калачом:
– А Евстигнеев устроит?
Разговор услышал проходивший мимо директор театра. Он остановился, внимательно посмотрел на посетителя и сказал охраннику: «Дайте ему телефон, Смоктуновский сам разберется»…
Дождавшись утра и набравшись смелости, Григорий позвонил знаменитому актеру. Выслушав просьбу о творческой встрече, Смоктуновский воскликнул:
– Голубчик, да мне дня не хватает – я репетирую, снимаюсь в кино, играю спектакли…
На что «голубчик» искренне выразил сочувствие и невинно уточнил:
– А что если ближе к ночи?
Возникла знаменитая пауза Смоктуновского…
– А где находится ваша мастерская?
– Рядышком, на улице Станиславского…
Следует пояснить: это действительно было рядом, Гриша в это время остановился у удивительной женщины, скульптора Кузнецовой.
И вот после спектакля появился царственный Иннокентий Смоктуновский с красивой девушкой, которая обожающе смотрела на не него…
– Она сочиняет стихи, боготворит меня, – воскликнул актер, – куда приземлиться?
Он присел в старое кресло. Поморщился – облик изменился, он стал похож на измученного жизнью сапожника…
Григорий, не теряя времени, начал лепить. Примерно через часок он задумчиво произнес:
– На сегодня, кажется, все…
И тут кресло вздрогнуло, образ сапожника куда-то исчез и актер уже грохотал:
– Ты кого вылепил? Я гений! Я Смоктуновский, а тут какой-то местечковый сапожник… – глаза его хитро поблескивали.
И Гриша все уразумел, и невозмутимо ответил:
– Сапожник сапожнику рознь… – глаза его тоже заблестели, – главное – не на троне Искусства…
Актер и художник поняли друг друга. Один – сыграл роль, другой – отобразил. Дело осталось за малым.
Целую неделю Смоктуновский приходил в мастерскую.
Напоследок появилась его жена Эсвиль с собачкой. Собачка нетерпеливо била хвостом по полу, а Эсвиль воскликнула:
– Ну, прямо цезарь!
Скульптор Потоцкий вспоминает:
– Иннокентий Михайлович говорил мне: «Если взял верхнюю планку, держи ее всю жизнь!» Так вот, если кто и был моим учителем, так в первую очередь великий актер.
– Гриша, а почему он с таким добром тебя принял? – пытался понять я.
– Так ты сам и ответил, – воскликнул скульптор. – Доброта. А где доброта, там нет границ…
Следует заметить – это не первый глагол мудрости о доброте от Потоцкого, приходилось слышать и другие.
«Доброта – решение всех проблем», «Доброта и благодарность – главный закон человечества». И сему есть простое объяснение: данное человеческое чувство у него в душе, если хотите – в крови, и поэтому в начале двухтысячных годов он с друзьями основал «Международную академию доброты» со всеми вытекающими последствиями. Благотворительные акции, выступления, концерты и даже появился свой символ – бронзовый одуванчик…
Одуванчик – символ доброты…
Три метра высоты.
Венчается распустившимся шаром из детских ладошек.
Ладошки устремлены в небо, а рядом с памятником на специальной табличке – контуры ладошек, к которым каждый может прикоснуться и поделиться своей добротой.
Видели бы вы, с каким удовольствием это делают дети…
В настоящее время в разных странах и на разных континентах установлен 41 такой одуванчик. Ветер доброты сеет семена.
Пару лет назад символ доброты был установлен в Саду «Эрмитаж». Это подарок скульптора на 125-летие старейшего сада. Праздник удался. Было много известных людей. Зрителей развлекали как могли. Конфет хватило всем…
Тогда я и решил поделиться с Гришей своей давней идеей:
– Давай сделаем «Столпы Сада «Эрмитаж»…
– Хорошо не столбы… – пошутил он. – А в чем суть?
– Изготовить бронзовые маски и разместить их в старом фонтане… – я просто закинул удочку.
– А подробнее? – оживился скульптор.
Уговаривать меня не пришлось:
– Ну, здесь родился МХАТ, спектакль «Царь Федор Иоаннович» – это Станиславский, Шаляпин; театр «Миниатюр» – Райкин; Утесов тут выступал и жил в соседнем доме, ну, и Высоцкий с Малого Каретного…
– Знатная компания… – Гриша потер руки.
– И представляешь, как их бронзовые лица сверкают в солнечных брызгах воды… – я использовал почти весь свой поэтический дар.
Гриша загорелся.
Позже эту идею обсудили на Художественном общественном совете Сада «Эрмитаж», в который входят достойные представители искусства, и поддержали.
Где-то через год скульптор отлил столпов.
Они с успехом были показаны на разных выставках.
Не будем забегать вперед.
«Столпы Сада «Эрмитаж» дожидаются своего часа.
Я ясно вижу в кованом обрамлении фонтана солнечные маски, но пройдусь в очередной раз пешком от сада до мастерской на Гоголевском бульваре. Что-то делает мастер… (Приблизительно 150 его памятников стоят в 50 странах мира.)
Я пришел вовремя. Гриша готовился к эксклюзивной выставке на Директорской ложе театров Москвы…
– Да вот, думаю, что представить? – посоветовался он. – Ты же там бываешь…
На глаза мне попался Пьер Карден, мне даже показалось, что модельер прищурился, и я весело обронил:
– Пьера, силь ву пле, – думаю, переводить не нужно, -а заодно и поведай, как ты с ним познакомился, ву а ля?
Ну, да! Как-то обещал… – вспомнил Гриша. – Было это так… Однажды я был во Франции и чудом в центре Парижа оказался у театра Кардена. Промелькнуло – а почему бы мне не навестить знаменитого кутюрье? Ну, я и прямиком рванул на служебный вход. После объяснений с охраной вышел сам Карден. Пьер был в пальто и куда-то спешил. Я представился – русский скульптор, лепил Эдит Пиаф, Депардье, Шарля Азнавура, Дали… Кутюрье оживился – ведь он одевал их и дружил с ними. В результате моя встреча с Пьером закончилась часа через три за столом, на котором красовался изящный обеденный набор от Сальвадора Дали…
– Жаль, Сальвадора не было, – пошутил Гриша, – а то бы вместе пообедали…
– Мечтать не вредно, – поддержал я.
– И даже полезно, – подхватил он. – А потом Карден был у меня вот тут в гостях, рядом со своим бюстом…
– И как, понравилось? – не удержался я.
– Похвалил… – емко ответил скульптор.
В такие моменты у меня появлялось ощущение, что тени великих людей, бывавших здесь, не исчезли, а присматривают за нами откуда-то из сумрачных уголков мастерской.
Дверь в мастерскую с шумом хлопнула.
Забегали солнечные зайчики.
В проеме нарисовалась Любовь.
Любовь Стройнова – любовь скульптора, художница.
В руках она держала красивый арбуз…
– Мальчики, угощайтесь… – мальчики – это Гриша и я.
Уговаривать не пришлось.
Хозяин достал из дубового буфета графинчик с вишневкой.
Хрустальные рюмочки.
Порезали арбуз.
– Предлагаю тост, – Гриша вдруг посмотрел на меня так, как будто видел в первый раз, – с Рождением, с весенним Юбилеем…
– А т-ты откуда знаешь… – удивился я, – Я же из-за пандемии перенес празднество…
– Газеты читать надо, – отмахнулся он. – И вот тебе подарок – «Балерина времени»…
Он протянул мне великолепную бронзовую статуэтку.
Ноги обнаженной изображали часовые стрелки.
Я был ошеломлен.
Я должен был ответить.
И я ответил экспромтом…
Балерина
времени.
Ножки –
стрелочки.
В цифровом
созвездии.
В звездном
измерении.
Танцуют
девочки.
Забыли
семечки…
Семечки развеселили, но смеялись не долго.
Художник Любовь Стройнова буквально на наших глазах нанесла на свою новую картину последние мазки…
Это был портрет скульптора на фоне роскошного разрезанного пополам арбуза, похожего на красноликую луну.
И я вдруг услышал, как из сумрака мастерской донеслись легкие аплодисменты…
Такое ощущение, что в этом заколдованном пространстве все рождается само собой. Так однажды произошло с бронзовым Высоцким. Меня вдруг будто торкнуло, я поспешно схватил первый попавшийся лист бумаги, карандаш и запрыгали строчки, точно вольные канатоходцы…
На Парнасе
На Эйфелевой башне.
На гитаре – девочке.
Девочке – гитаре.
Блаженный Высоцкий.
Создатель Потоцкий.
Лопнула – струна.
Любовь – одна.
Нерв заклятый.
«Советами» распятый.
Бронзовый
Лик.
И над
Парижем
возник…
– Че ты там ваяешь? – заинтересовался Гриша.
– Да вот, посвящение Потоцкому, – на свое собственное удивление ответил я и протянул ему бумаженцию.
– Ну и почерк… – покривился он.
Тогда я, не особенно напрягаясь, но с выражением – в стиле «Таганки», продекламировал написанное….
– И что, запомнил? – удивился он.
– Запомнилось … – не удивился я.
– Оригинал конфискую, – Гриша с довольным видом убрал бумажку, – а тебе еще придется потрудиться… Положил предо мной чистый мелованный лист, поставил чернильницу с тушью и протянул перьевую ручку, – перепиши, пожалуйста…
– А тебе зачем это? – я ощутил себя в роли гоголевского писаря.
– Давай аккуратнее, – почти серьезно напутствовал он, – в новом альбоме использую, для истории…
«Для истории так для истории, – подумал я и в конце украсил текст жирной кляксой, – для чего – там разберутся…»
«А какое сегодня число?» – я словно с небес спустился на бренную землю.
В календаре значилось – год 2021 от Р. Х. Июль, 16…
Надо же! Не может быть! Сегодня Саду «Эрмитаж» исполнилось 127 лет!
Вот вам и история…
