18 сентября 1945 года не стало поэта-фронтовика Дмитрия Кедрина, тайна гибели которого остается нераскрытой до сих пор.
В августе 1945 года Дмитрий Кедрин вместе с группой писателей уехал в командировку в Кишинев, который поразил его своей красотой и напомнил родной Днепропетровск, юность, Украину. Он даже решил по возвращении домой обсудить с супругой возможность переезда в Кишинев. Перед отъездом из него на базаре Кедрин купил большой кувшин с медом, который в поезде разбил кто-то из его попутчиков. Женщина с соседней полки покачала головой: «Быть беде. Плохо, если кувшин со сладким разбиваешь, особо ежели с медом». И беда не заставила себя ждать…
15 сентября на платформе Ярославского вокзала неизвестные чуть не столкнули Кедрина под электричку, и только вмешательство пассажиров спасло его. Рассказав об этом жене, он обмолвился: «Это похоже на преследование».
18 сентября 1945 года Дмитрий Борисович уехал в Москву в Союз писателей за гонораром, но вечером домой в Черкизово не вернулся. Через четыре дня Людмила Ивановна опознала мужа по фотографии в одном из московских моргов.
«Митя ушел из дома на поезд в Москву, я проводила его до дверей. Митя поцеловал мои руки, в голову. И вышел… в вечность от меня, от жизни, – вспоминала супруга Дмитрия Кедрина. – Больше я Митю не видела. Через четыре дня я увидела его фотографию, последнюю и такую страшную. Митя был мертв. Какой ужас был в его глазах! Ах, эти глаза! Они сейчас все мне мерещатся…»
Тело Кедрина нашли 19 сентября на мусорной куче недалеко от платформы Вешняки Казанской железной дороги. Как он там оказался, непонятно. Домой он должен был ехать на электричке не с Казанского, а с Ярославского вокзала. Экспертиза установила, что несчастье произошло накануне, примерно в одиннадцать часов вечера.
Вдова попыталась восстановить картину гибели мужа, ведь в свидетельстве о его смерти отмечены перелом всех ребер и левого плеча, но ей тактично посоветовали заняться воспитанием своих детей.
Документы Кедрина, по воспоминаниям дочери поэта — Светланы Дмитриевны Кедриной, спустя две недели были подброшены к порогу их дома в Черкизово.
Много лет спустя Светлана Дмитриевна также пыталась узнать подробности гибели отца и даже написала книгу «Жить вопреки всему. Тайна рождения и тайна смерти поэта Дмитрия Кедрина» (Москва, издательство «Янико», 1996 год), в которой приводит интересный факт:
«Поэт Владимир Замятин, с которым дружил отец, как-то сказал маме: «Буду умирать, скажу тебе, кто убил Митю». Неожиданно мама узнала, что Замятин смертельно болен, помчалась к нему, но он был уже без сознания».
Это свидетельство Замятина и еще некоторые факты, нашедшие отражение в книге, подвели Светлану Дмитриевну к мысли, что в гибели отца виновны его недоброжелатели из околописательской, а может быть, и из писательской среды.
Светлана Кедрина также вспоминает (в эссе «Тяжело умирать, любя землю», опубликованном в газете «Подмосковье» 23 сентября 1995 года), что последним, кто видел ее отца, был поэт Михаил Зенкевич, с которым Дмитрий Кедрин неожиданно столкнулся в центре Москвы:
«Они давно не виделись и решили заскочить в пивной бар на улице Горького, напротив нынешнего кинотеатра «Россия». Когда они сидели за столом, к папе несколько раз подходил какой-то мордастый верзила и просил прикурить. Папа каждый раз вытаскивал зажигалку и подносил к папиросе незнакомца, в последний раз уже с некоторым раздражением, потому что тот отвлекал его от разговора. Выпив пива, приятели вышли на улицу, и папа заторопился на трамвай, сказав, что «жена после болезни слаба и надо домой». Когда отец поднялся на площадку трамвая, Зенкевич заметил, что мордастый верзила последовал вслед за Кедриным».
А еще ранее в том же эссе дочь Дмитрия Кедрина пишет:
«Незадолго до смерти к нему (отцу. — С. И.) явился близкий друг по Днепропетровску, ставший в эти годы большим человеком в Союзе писателей и немало помогавший нашей семье, и предложил папе доносить на своих товарищей: «Там знают, что все считают тебя порядочным человеком, и надеются, что ты им поможешь…» Отец спустил приятеля с крыльца, а тот, встав и отряхнув брюки, с угрозой в голосе произнес: «Ты еще об этом пожалеешь».
При каких обстоятельствах погиб поэт, остается загадкой. По одной из версий, он был выброшен преступниками из тамбура вагона электрички. Виновных в гибели Кедрина так и не нашли. Кто-то считает, что поэта убрали. На вопрос «За что?» отвечают, что для этого уже достаточно было хотя бы поэмы «Зодчие», написанной Дмитрием Кедриным в 1938 году, в разгар репрессий, и повести в стихах «Конь» (1940 г.).
«Несомненно, что поэт осознавал, что вслед за такими произведениями может последовать расплата, – пишет прозаик и публицист Александр Михайлович Кобринский в работе «Когда тайное становится явным. Об убийцах Дмитрия Кедрина (гипотеза)». – Именно поэтому в том же «Коне» (введение темы убийства царевича Димитрия) является пророческим предвидение Кедриным своей собственной кончины:
Недавно в Угличе Димитрий
Средь бела дня зарезан был.
Но от народа Шуйский хитрый
Об этом деле правду скрыл,
Сказав: «Зело прискорбный случай!
На все господня воля. Что ж
Поделаешь, когда в падучей
Наткнулось дитятко на нож?»
Есть и бытовые версии случившейся трагедии, и версия суицида…
…Небольшая книга стихов Дмитрия Кедрина «Свидетели», вышедшая после долгих перипетий в 1939 году, сделала его известным. К этому времени он был принят в Союз писателей, о чем было сообщено в «Литературной газете». Но жизнь поэту отравляло предвзятое к нему отношение тогдашнего секретаря Союза писателей В. П. Ставского. Светлана Дмитриевна Кедрина вспоминала:
«Как-то поздно вечером я проснулась от непонятных звуков, мне показалось, что в нашей комнате кто-то плачет. Когда я прислушалась, то с ужасом поняла, что плачет, прямо рыдает, мой отец, мой сильный, умный, красивый, самый лучший на свете папа, а мама говорит ему, как маленькому: «Успокойся, Митечка, выпей валерьянки». «Нет, ты только подумай, – говорит отец, подавляя рыдания, – он заявил: «Если ты, дворянское отродье, в три недели не выучишь и не сдашь мне «Краткий курс», я загоню тебя туда, куда Макар телят не гонял!» – «Успокойся, никакого «Краткого курса» ты учить не будешь, а если нас сошлют, куда Макар телят не гонял, то и там люди живут». Только спустя годы я узнала, что «Краткий курс» заставлял учить отца секретарь Союза писателей Ставский, ненавидевший поэта Кедрина и за глаза называвший его «врагом народа». Возможно, эта ненависть явилась одной из причин того, что отца мало печатали…»
К этому тяжелому периоду жизни относится запись, сделанная Дмитрием Борисовичем в записной книжке: «Чего боялся я? Своей судьбы?». На память приходит и последняя строфа его стихотворения «Глухарь»:
Может, так же в счастья день желанный,
В час, когда я буду петь, горя.
И в меня ударит смерть нежданно,
Как его дробинка – в глухаря.
Когда началась Великая Отечественная война, Кедрина из-за очень слабого зрения освободили от воинской обязанности. Враг находился на расстоянии 18 – 20 километров, со стороны Клязьминского водохранилища отчетливо слышна была артиллерийская канонада. На какое-то время он с семьей оказался буквально отрезанным у себя в Черкизове: поезда в Москву не ходили, Союз писателей эвакуировался из столицы. Кедрин дежурил во время ночных налетов на Москву, рыл бомбоубежища, участвовал в милицейских операциях по поимке вражеских парашютистов. Поэт упорно добивался отправки на фронт в действующую армию. В октябре 1943 года его фактически в обход медицинской комиссии направили на Северо-Западный фронт в газету 6-й воздушной армии «Сокол Родины». В одном из писем жене Дмитрий Кедрин признавался: «…я чувствую себя в строю, а не где-то в стороне, а это очень важное чувство, которое я редко испытывал в Москве, в нашей писательской среде».
В конце 1943 года Дмитрий Борисович был награжден медалью «За боевые заслуги».
После войны семья Кедриных – Дмитрий Борисович, его жена Людмила Ивановна, дочь Света и сын Олег – продолжали жить в Черкизове на 2-й Школьной улице, д. 5 (с 1947 года улица носит имя Д. Б. Кедрина). Поэт был полон больших творческих планов…
«Представьте себе мужчину тоненького, изящного, невысокого, с добрыми карими глазами за толстыми линзами очков в роговой оправе, волнистыми светло-каштановыми волосами, откинутыми на левый висок, и мягким приятным грудным голосом; к тому же он вежлив, скромен, интеллигентен, деликатен и образован, но мнителен и раним, отрешён от окружающей жизни и совершенно беспомощен в быту, – пишет о Дмитрии Борисовиче поэт, прозаик, переводчик Александр Ратнер. – А самое главное – безмерно талантлив как поэт. Это – Дмитрий Кедрин… <…> В 1931 году Кедрина потянуло в Москву, где ранее уже обосновались его днепропетровские друзья-поэты М. Светлов, М. Голодный и другие. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если б он не переехал в столицу, где начались все тяготы и унижения, главными из которых были постоянная бытовая неустроенность и невозможность издать книгу стихов. Этот по сути большой ребенок в московский период жизни не имел не то что квартиры или комнаты, но даже своего постоянного угла. Сколько раз он переезжал с места на место, где только ни ютился со своей семьей, в каких убогих и тесных комнатенках, перегороженных фанерой или занавесками, ему ни приходилось жить, среди вечного шума и криков соседей, плача собственной дочурки и ворчания тетушки. С грустным и тревожным настроением Кедрин однажды записал в дневнике, обращаясь к жене: «А мы с тобой обречены судьбою в чужом дому топить чужую печь». <…> Но самой большой бедой было то, что Кедрин не мог выйти со своими стихами к читателю – все его попытки издать книгу в конце концов проваливались. Не зря заметил он в одном из писем: «Быть маленьким я не хочу, в большие меня не пустят». И там же еще одна мысль: «Понять, что ты никогда не расскажешь другим того большого, прекрасного и страшного, что чувствуешь, – очень тяжело, это опустошает дотла». Отвергнутые произведения Кедрин складывал в стол, где они пылились до очередного приезда друзей… Он говорил жене: «Непризнание – это фактически медленное убийство, толкание к пропасти отчаяния и неверия в себя».
«Свидетели» – единственная прижизненная книга Дмитрия Кедрина. Она вышла в свет после 13 возвращений рукописи для доработки, нескольких изменений названия и манипуляций с текстом. В книгу вошли всего 17 стихотворений. По поводу ее автор писал:
«Она вышла в таком виде, что ее нельзя считать ни чем иным, как ублюдком. В ней сохранились не больше 5-6 стихотворений, которые стоят этого высокого имени…»
А вот запись из дневника Дмитрия Кедрина, относящаяся к 1944 году:
«…Многие мои друзья погибли на войне. Круг одиночества замкнулся. Мне – скоро сорок. Я не вижу своего читателя, не чувствую его. Итак, к сорока годам жизнь сгорела горько и совершенно бессмысленно. Вероятно, виною этому – та сомнительная профессия, которую я выбрал или которая выбрала меня: поэзия».
Александр Ратнер полагает, что Дмитрий Кедрин стал «жертвой культа»:
«Ведь приехав в 1931 году в Москву, он не захотел скрыть и честно написал в своей анкете, что в 1929 году был заключен в тюрьму «за недонесение известного контрреволюционного факта», чем сам поставил себя под удар (факт состоял в том, что у его приятеля отец был деникинским генералом, а Кедрин, зная об этом, в органы на него не донес. За это «преступление» был осужден на два года, провел за решеткой 15 месяцев и был досрочно освобожден. — С. И.). К этому прибавилось его дворянское происхождение, а после войны – его отказ работать сексотом. Его не коснулись репрессии 1937 года, но уже тогда он был в чёрных списках В. Ставского».
Дмитрий Кедрин похоронен в Москве на Введенском кладбище. 24 сентября 1945 года проводить поэта пришли его друзья М. А. Светлов, М. С. Голодный, И. И. Гвай, В. В. Казин, М. Спиров, М. Левашов и другие. У изголовья могилы Дмитрия Кедрина растет 300-летний дуб, древнейший на Введенских горах.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
