27 декабря 1934 года на острове Врангеля пропал доктор Николай Львович Вульфсон. Он выехал на нартах к больным эскимосам и исчез. «Детектив во льдах» через полтора года закончился уголовным процессом в Верховном суде РСФСР и приговором признанных виновными зимовщиков к высшей мере наказания.
В первой половине XX века Советский Союз активно осваивал Крайний Север. Остров Врангеля в Северном Ледовитом океане, расположенный между Восточно-Сибирским и Чукотским морем, долгое время оставался практически необитаемым. На эту территорию предъявляли права несколько государств, над островом Врангеля (по-чукотски – «остров белых медведей») в свое время поднимались канадский, британский и американский флаги.
В 1924 году правительство Советского Союза направило к острову Врангеля канонерскую лодку «Красный Октябрь», экипаж которой поднял там советский флаг, демонтировав установленные ранее, и объявил остров территорией СССР.
Через два года на остров Врангеля высадилась экспедиция под руководством исследователя Арктики Георгия Ушакова. Всего на остров прибыли 59 человек, преимущественно эскимосов. На острове Врангеля была основана полярная станция.
В 1929 году Ушакова сменил другой полярник – Ареф Минеев, который провел на острове безвыездно пять лет, занимаясь хозяйственной и научной деятельностью.
Бывший следователь по особо важным делам Лев Шейнин в своем рассказе «Дело Семенчука» пишет, что Минеев оставил зимовку в отличном состоянии, при нем остров Врангеля был «подлинно большевистским форпостом в далеких ледяных просторах». Провожая Минеева, эскимосы плакали, гурьбой шли за ним к пароходу, дети не хотели его отпускать и пытались тащить за рукава обратно. Будто бы предчувствовали неладное…
В 1934 году Арефа Минеева сменил Константин Семенчук – ветеран Гражданской войны, член дипломатической миссии СССР в Иране, бывший заместитель начальника Всесоюзной академии связи, он выглядел лучшим кандидатом для руководства экспедицией на Крайнем Севере. На момент прибытия Семенчука зимовка разрослась до нескольких юрт, разборных домов для ученых и администрации и складских помещений.
«Этот мрачный, всегда почему-то нахмуренный, туго соображавший человек, очень быстро восстановил против себя зимовщиков, – пишет Лев Шейнин. – Его не любили. Ему не верили. Но его боялись. (…) Еще труба парохода, увозившего Минеева, маячила на горизонте, а уж Семенчук, держа руку на открытой кобуре нагана, произнес свою первую декларацию:
– Начальник теперь я. Имею полномочия. Вплоть до расстрела. Щадить не буду.
Трудно описать все безобразия и преступления, которые творил Семенчук».
Константин Семенчук установил на острове жесткий режим личной власти. Он сорвал охоту эскимосов на моржей, тюленей и нерпу, считая, что на это бесполезно уходит время, не давал им катера, не разрешал выезжать в море. Вместо охоты эскимосы таскали ящики. Зимовщикам Семенчук срывал научную работу.
Константин Дмитриевич прибыл на остров Врангеля вместе с женой и биологом Вакуленко, примкнувшим к ним во Владивостоке. Лев Шейнин характеризует Вакуленко так: «пьяница, наушник и интриган», который исправно докладывал начальнику острова о настроениях зимовщиков.
Несмотря на то, что запасы продовольствия на Врангеле были рассчитаны не меньше, чем на три года, Семенчук довел эскимосов до голода, отказав им в снабжении и объявив «лодырями».
«На почве голода началась цинга, – говорится в рассказе Л. Шейнина «Дело Семенчука». – На западе острова местное население сорвало моржовую шкуру с байдары и варило из нее суп. Другие ели мешки из-под муки. Запуганные Семенчуком, зимовщики молчали. Парторг Карбовский, жалкий и безвольный человек, только разводил руками и в ответ на всеобщие жалобы уныло заявлял:
– Ну что, братцы, с ним сделаешь? Терпеть надо, терпеть…
– Как же терпеть? – возражали ему. – Ведь люди умирают.
– Что поделаешь! – вздыхал Карбовский. – Мы все уйдем под вечные своды. Это еще Пушкин сказал».
Для устрашения зимовщиков Семенчук устроил в неотапливаемой бане карцер, куда отправлял за малейшее непослушание. Опьяненный властью и безнаказанностью, он не уставал повторять:
«Тут я – хозяин. Я – суд, я – прокуратура, я – погранохрана. Я – всё».
Начальник зимовки не выдавал продовольствие и топливо, которых было в избытке, даже больным, лишал лекарств и концентрированного молока умирающих детей. Охотники и члены их семей погибали, а Семенчук и в ус не дул. Позже, оправдываясь, он скажет, что прекратил выдавать продукты и все остальное из экономии, опасаясь, что суда с припасами могут не прийти вовремя. Но это было явной ложью.
Открыто выступили против политики, проводимой Семенчуком, только двое: врач Николай Львович Вульфсон и его жена Гита Борисовна Фельдман. Доктор, не страшась регулярно получаемых угроз, предупреждал, что доложит о творящемся на острове произволе как только представится такая возможность.
«Вульфсон отчаянно боролся с Семенчуком. Он открыто разоблачал его преступления. Он дрался, как солдат, за каждую банку молока для больного ребенка-эскимоса, за каждый килограмм угля для замерзающей, больной семьи эскимосов, – пишет в своем рассказе следователь Лев Шейнин. – Он лично ходил к Семенчуку, просил, требовал, подавал рапорты, протестовал. Вульфсон был опасен Семенчуку. И Семенчук решил его устранить. В качестве физического исполнителя Семенчук наметил Старцева».
Погонщик собак Старцев в течение девяти лет безвыездно жил на острове. Эскимосы его боялись, знали его жестокость и были уверены, что такой человек способен на все. По словам Шейнина, было известно об изнасилованиях Старцевым эскимосок, о том, что еще в 1926 году он собирал у местного населения какие-то недоимки по царским налогам, утверждая, что имеет на то особые полномочия. Слово Семенчука было для Старцева законом. Именно ему было поручено убрать Вульфсона.
25 декабря 1934 года Константин Семенчук вызвал к себе Николая Львовича и приказал ему выехать на нартах в противоположный конец острова, в бухту, якобы для оказания помощи больным эскимосам. Проводником с доктором отправился Старцев.
Позже следствием было установлено, что на самом деле никакого вызова от заболевших людей Семенчуку не поступало.
Несмотря на сильную вьюгу и долгий путь, начальник зимовки отказал врачу в дохе и спальном мешке и дал самых плохих собак. Вульфсон и Старцев должны были выехать на следующий день. Всю ночь доктор не спал. Он не мог избавиться от мысли, что его неспроста посылают в бухту, что его хотят убить. Доктор написал жене письмо, которое обнаружилось слишком поздно:
«Всем, всем, всем. В случае моей гибели прошу винить в этом исключительно начальника зимовки Семенчука. Подробности расскажет моя жена Гита Борисовна Фельдман. Последний привет сыну Володе. Врач Николай Вульфсон».
Утром 26 декабря с мыса Роджерс на двух нартах Вульфсон и Старцев отправились в путь. К Семенчуку Старцев 31 декабря вернулся один, заявив, что врач «потерян» в дороге. Погонщик собак сообщил, что 27 декабря, выехав с доктором Вульфсоном из бухты Сомнительная в бухту Предательская, во время пути потерял доктора, что он пытался искать его, но не нашел и поэтому приехал на полярную станцию сообщить о потере доктора.
Начальник зимовки с поисками торопиться не собирался, однако зимовщики настояли на немедленном выезде. Разыскивать Николая Львовича отправились практически все.
1 января 1935 года к северу от бухты Сомнительная на расстоянии примерно шести километров нашли крепко застопоренные нарты врача. Из восьми собак семь выжили.
Тело Вульфсона обнаружили почти в двух километрах от места, где были найдены нарты, только 5 января. По показаниям Вакуленко, доставившего погибшего доктора в бухту Сомнительная, его нашли лежащим на снегу вверх лицом со сбившейся с головы шапкой, лицо доктора было обезображено, все в крови. Рядом был обнаружен сломанный винчестер с одной стреляной гильзой.
7 января Вульфсона доставили на мыс Роджерс и похоронили, не позволив вдове врача, тоже медику, осмотреть тело.
Константин Семенчук отправил на Большую Землю телеграмму, в которой говорилось, что Вульфсон был пьян, бросил нарты, заблудился и замерз, упав и разбившись.
«На следствии были установлены все детали исчезновения Вульфсона, судебно-медицинская экспертиза удостоверила факт насильственной смерти, была установлена умышленная и заранее продуманная организация этого убийства», – пишет Лев Шейнин.
Старцев, путаясь в показаниях, признался, что сознательно бросил врача по приказанию Константина Семенчука. Позже установили, что перед этим он убил доктора.
Так как Гита Борисовна, обнаружившая адресованное ей мужем письмо уже после его гибели, прямо обвиняла в случившемся Семенчука и Старцева и требовала объективного следствия, начальник зимовки решил избавиться и от нее.
«Раздавленная горем женщина подверглась изощренной травле бандитов, – рассказывает Лев Шейнин. – По приказу Семенчука зимовщики не смели с ней разговаривать. Ей было отказано в топливе, хотя она лежала больная, с высокой температурой. Ее лишили права сноситься по радио с Москвой и не выдавали полученных на ее имя радиограмм. Лишь кое-кто из зимовщиков по ночам, робко озираясь, воровал уголь и приносил его в комнату Фельдман».
Семенчук приказал выслать женщину «из пределов зимовки в другой район острова, малонаселенный пункт», что было бы для больной Гиты Борисовны равносильно смерти. Только вмешательство зимовщиков, которых не испугали даже угрозы за непослушание быть посаженными в ледяной карцер, заставило его отказаться от этого выселения Фельдман.
В начале апреля 1935 года на остров прибыл инспектор Главного управления Северного морского пути товарищ Жердев. Семенчука отстранили от должности, арестовали и вместе со Старцевым отправили в Москву. Жизнь зимовья постепенно вернулась в нормальное русло.
Дело Семенчука рассматривалось в Москве Верховным судом РСФСР 17–23 мая 1936 года. Бывший начальник зимовки часто отказывался отвечать на вопросы, отрекался от им же лично написанных документов и потом снова их признавал.
«Уже в конце следствия, видя безнадежность своего положения, Семенчук прибегнул к симуляции. Он объявил себя марсианином, – пишет Лев Шейнин. – Его перевели в тюремную больницу. (…) Семенчук кривлялся, кутался в простыню и прятался за тумбочку больничной палаты. Была произведена экспертиза, установившая, что он симулирует. (…) Рядом с ним на скамье подсудимых сидел Старцев. Он притворялся простачком, делал вид, что не понимает вопросов, и всячески пытался изобразить из себя «дитя природы». Верховный Суд приговорил Семенчука и Старцева к расстрелу».
Со стороны обвинения выступил генпрокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский, речь которого длилась пять часов.
Семенчуку вменили в вину «развал зимовки, бессердечное, жестокое, колонизаторское отношение к местному населению, полное пренебрежение к его интересам, доведение его до голода, антисоветское, граничащее с вредительством, поведение как начальника зимовки, как представителя советской власти на важнейшем форпосте советской Арктики, организацию убийства преданного зимовщика – врача-общественника Вульфсона, подлоги актов, рапортов, следственных материалов, издевательства над Фельдман как единственным возможным разоблачителем всех преступлений».
Преступления Семенчука и Старцева были квалифицированы как бандитизм. По мнению Вышинского, Семенчуку удалось частично выполнить задачу «скомпрометировать советскую власть, Советское государство, Советскую страну, советский народ – народ «большой земли»:
«Голод и недоедание явились не результатом какого-нибудь стихийного бедствия, а явились результатом сознательно, планомерно осуществлявшейся преступной, бандитской деятельности Семенчука, направленной к тому, чтобы, пренебрегая интересами людей и пренебрегая интересами Советского государства, расшатать, поколебать весь советский правопорядок, который существовал на острове Врангеля. (…) Бандитизм – это не есть только разновидность разбоя или грабежа. Бандитизм – это прежде всего – и я данный случай считаю классическим примером бандитизма в собственном смысле этого понятия – преступление, своим острием направленное против государственного управления или направленное именно на то, чтобы подорвать самые основы советского строительства, советского правопорядка».
Ходатайство о помиловании, поданное осужденными, отклонили. 27 мая 1936 года приговор был приведен в исполнение. А в 1989 году он был отменен Президиумом Верховного Суда СССР «за отсутствием события преступления».
В настоящее время есть устойчивое мнение об этом процессе, как о показательном. Недаром он проходил в Колонном зале Дома Союзов, рассчитанном на 2000 мест. Процесс должен был показать торжество ленинско-сталинской национальной политики в отношении коренных и малых народов, а также других национальностей, и жесткую борьбу власти с любыми проявлениями антисемитизма.
В своей обвинительной речи на процессе А. Я.Вышинский заявил:
«Вся деятельность Семенчука была направлена на подрыв авторитета советской власти, представляя собой удар по основным принципам нашей национальной политики, по ленинско-сталинской национальной политике в целом».
Обвинение подчеркивало, что Семенчук «осмелился не просто игнорировать, а прямо нарушать замечательные указания нашего вождя и учителя о нерушимой дружбе народов нашей страны».
Сергей Ишков.
Фото с сайтов ru.wikipedia.org и national-travel.ru
