23 апреля 1922 года профессор Владимир Розанов принял участие в операции по извлечению из шеи Ленина пули эсерки Фанни Каплан. А за год до этого Владимир Николаевич оперировал Сталина.
Как известно, Владимир Ленин был ранен 30 августа 1918 года после своего выступления на митинге рабочих завода Михельсона. Две пули, выпущенные из пистолета браунинг калибра 6,35 мм, попали в шею и руку Ленина. Сразу после этого вождя доставили в его кремлевскую квартиру, где Ильича лечили все медицинские светила, которых новая власть смогла собрать в Москве.
«Мне сообщили, что перебито левое плечо одной пулей, что другая пуля пробила верхушку левого легкого, шею слева направо и засела около правого грудино-ключичного сочленения, – писал в своих воспоминаниях о Ленине Владимир Розанов. – Рассказывали, что Владимир Ильич, после ранения привезенный домой на автомобиле, сам поднялся на третий этаж и здесь уже в передней упал на стул. За эти несколько часов после ранения произошло ухудшение как в смысле пульса, так и дыхания, слабость нарастающая. (…) Я отметил, что здесь шок пульса от быстрого смещения сердца вправо кровоизлиянием в плевру из пробитой верхушки левого легкого и центр нашего внимания, конечно, не сломанная рука, а этот так называемый гемоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый ход пули, которая, пройдя шею слева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых. (…) Вопрос о том, нужно или нет вынимать засевшие пули, без малейших колебаний был сразу решен отрицательно».
Вопреки утверждениям, что пули были отравлены смертельным ядом кураре, Ленин поправился достаточно быстро – уже через полтора месяца он вернулся к работе. По словам Розанова, осматривавшего Владимира Ильича в конце сентября 1918 года, выглядел Ленин прекрасно: бодрый, свежий, со стороны легких и сердца – полная норма, рука хорошо срослась.
«На мой вопрос: беспокоят ли его пули, из которых одна на шее прощупывалась очень легко и отчетливо, – он ответил отрицательно и при этом, смеясь, сказал: «А вынимать мы с вами их будем в 1920 году, когда с Вильсоном справимся», – вспоминал Владимир Розанов.
Еще раз встретиться с Лениным хирургу довелось, когда он оперировал Сталина. Было это 28 марта 1921 года в московской Солдатенковской больнице (сейчас – больница им. С. П. Боткина), где Розанов с 1910 года заведовал хирургическим отделением.
«Владимир Ильич ежедневно два раза, утром и вечером, звонил ко мне по телефону и не только справлялся об его (Сталина – С. И.) здоровье, но и требовал самого тщательного и обстоятельного доклада, – делился воспоминаниями Владимир Николаевич. – Операция тов. Сталина была очень тяжелая: помимо удаления аппендикса пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки, и за исход ручаться было трудно. Владимир Ильич, видно, очень беспокоился и сказал мне: «Если что, звоните мне во всякое время дня и ночи». Когда на 4-й или 5-й день после операции всякая опасность миновала и я сказал ему об этом, у него, видно, от души вырвалось: «Вот спасибо-то, но я все-таки каждый день буду звонить к Вам». Навещая тов. Сталина у него, уже на квартире, я как-то встретил там Владимира Ильича. Встретил он меня самым приветливым образом, отозвал в сторону, опять расспросил, что было со Сталиным; я сказал, что его необходимо отправить куда-нибудь отдохнуть и поправиться после тяжелой операции, на это он: «Вот и я говорю то же самое, а он упирается, ну, да я устрою, только не в санаторий, сейчас только говорят, что они хороши, а еще ничего хорошего нет». Я говорю: «Да пусть едет прямо в родные горы». Владимир Ильич: «Вот и правильно, да подальше, чтобы никто к нему не приставал, надо об этом позаботиться». А сам бледный, желтый, усталый. «Владимир Ильич, вам бы самим-то отдохнуть не мешало». – «Нет, нет, я совсем здоров, – засмеялся, пожал руку и почти убежал, а на пороге обернулся и сказал: – Правда здоров, скоро по тетеревам».
Через полтора года после покушения у Ильича начались мучительные головные боли, бессонница, снизилась работоспособность. Пулю решено было удалить.
Вечером 20 апреля 1922 года Владимиру Розанову позвонил Николай Семашко и сказал, что завтра нужно поехать к Ленину: приезжает профессор Борхардт из Берлина для консультации, так как нужно удалить пули у Владимира Ильича.
«Я ужасно удивился этому и спросил: «Почему?», – рассказывал Владимир Розанов. – Николай Александрович рассказал мне, что Владимир Ильич в последнее время стал страдать головными болями, была консультация с профессором Клемперером (крупный германский профессор, терапевт). Клемперер высказал предположение, и, очевидно, довольно определенно, что эти боли зависят от оставшихся в организме Владимира Ильича пуль, якобы вызывающих своим свинцом отравление. Мысль эта мне, как хирургу, перевидавшему тысячи раненых, показалась прямо странной, что я и сказал Николаю Александровичу. Николай Александрович со мной согласился, но все-таки на консультацию нужно было ехать».
Когда Ленин сказал, что Клемперер посоветовал удалить пули, так как они своим свинцом вызывают отравление, вызывают головные боли, Борхардт, по словам Розанова, сначала сделал удивленные глаза и у него вырвалось unmoglich (невозможно). Но потом, видимо, чтобы не уронить авторитета своего берлинского коллеги, стал говорить о каких-то новых исследованиях в этом направлении. В свою очередь, Владимир Розанов заявил, что пули абсолютно не повинны в головных болях, что это невозможно, так как пули обросли плотной соединительной тканью, через которую в организм ничего не проникает.
Так как пуля в шее легко прощупывалась, врачи полагали, что удалить ее будет несложно. Тогда как пулю в плече, лежавшую глубоко, решили не трогать: поиски ее были затруднительны. Ленин с этим согласился и сказал: «Ну, одну-то давайте удалим, чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось».
23 апреля Борхардт приехал к Розанову в Солдатенковскую больницу и притащил с собой громаднейший, тяжелый чемодан со всякими инструментами. По словам Владимира Николаевича, этим он сильно удивил и его самого, и ассистентов: они-то полагали, что для несложной операции инструментов требуется совсем немного.
«Я успокоил его, что у нас есть все, все приготовлено, готов и раствор новокаина, есть и перчатки, и, так как до приезда Владимира Ильича оставалось еще полтора часа, предложил ему познакомиться с хирургическим корпусом, – вспоминал впоследствии Розанов. – Он, видно, волновался и сказал, что хочет начать готовиться к операции. После этого Борхардт стал говорить, чтобы оперировал я, а он будет ассистировать, я ему на это ответил, что оперировать должен он, а я с удовольствием ему поассистирую. Борхардт еще несколько раз повторял это свое предложение, что он будет помогать при операции. Так я и до сих пор не знаю, зачем он это говорил, – думаю, из галантности. О самой операции Владимир Ильич потом как-то на перевязке сказал мне и доктору Очкину: «Я думал, что вся эта процедура будет гораздо скорее; я бы сдавил так – да и разрезал, пуля и выскочила бы; а то это все для парада было». Пришлось невольно рассмеяться и почти согласиться с ним».
Ленин оперироваться приехал в сопровождении Семашко. Все прошло благополучно. Ильич совершенно не волновался и, по словам Владимира Николаевича, во время операции только слегка морщился.
Розанов готовился отпустить Ленина домой, однако Борхардт настоял на том, чтобы оперированного оставили в больнице еще на сутки. И тут стал вопрос: в какую палату положить вождя?
«Отделение было переполнено, но – кем? Я знал, чем каждый из них болен, но совершенно не представлял себе, что может быть на уме у моих больных, – пояснял Владимир Розанов. – Посоветовавшись с главным доктором В. И. Соколовым, мы решили положить Владимира Ильича в 44-ю палату, на женское отделение; палата была отдельная, изолятор; лежавшую там больную легко можно было перевести в общую палату. Владимир Ильич сначала очень запротестовал и не хотел оставаться в больнице «из-за пустяков». Пришлось уговаривать, указывать, что после кокаина может появиться и тошнота, и рвота, может быть головная боль и нам удобнее будет его наблюдать. Владимир Ильич долго не соглашался на наши уговоры, последней каплей, кажется, были мои слова: «Я даже для вас, Владимир Ильич, палату на женском отделении приготовил». Владимир Ильич рассмеялся, сказал: «Ну вас» – и остался.
Это неожиданное помещение в больницу, конечно, наделало много хлопот не нам, больничным, а главным образом охране и обеспокоило Надежду Константиновну и Марию Ильиничну, которые и звонили ко мне, и потом приехали. Мария Ильинична беспокоилась, накормят ли Владимира Ильича. Я успокоил ее, сказал, что позаботимся со всех сторон, и покормим, и напоим».
На следующий день Ленину сделали перевязку и он уехал домой. Вскоре все зажило, однако Ильич продолжал жаловаться на головные боли, неважный сон и плохое настроение.
В марте 1923 года Владимира Розанова попросили принять участие в постоянных дежурствах у Ленина, которому вновь стало плохо.
«Я увидел Владимира Ильича 11-го числа и нашел его в очень тяжелом состоянии: высокая температура, полный паралич правых конечностей, афазия, – вспоминал хирург. – Несмотря на затемненное сознание, Владимир Ильич узнал меня, он не только несколько раз пожал мне руку своей здоровой рукой, но, видно довольный моим приходом, стал гладить мою руку. Начался длительный, трудный уход за тяжелым больным.
Тяжесть ухода усиливалась тем, что Владимир Ильич не говорил. Весь лексикон его был только несколько слов. Иногда совершенно неожиданно выскакивали слова: «Ллойд Джордж», «конференция», «невозможность» – и некоторые другие. Этим своим обиходным словам Владимир Ильич старался дать тот или другой смысл, помогая жестами, интонацией. Жестикуляция порой бывала очень энергичная, настойчивая, но понимали Владимира Ильича далеко не всегда, и это доставляло ему не только большие огорчения, но и вызывало порой, особенно в первые 3-4 месяца, припадки возбуждения. Владимир Ильич гнал от себя тогда всех врачей, сестер и санитаров».
Вопрос о том, как повлияли две полученные Лениным раны на его раннюю смерть, остается дискуссионным.
«Колоссальный склероз мозговых сосудов, и только склероз, – писал Розанов в своих воспоминаниях о Ленине. – Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом».
29 октября 1925 года Владимиром Розановым была проведена операция по удалению язвы Михаилу Фрунзе. Вскоре газеты сообщили о том, что «в ночь с 30 на 31 октября от паралича сердца после операции умер председатель Реввоенсовета СССР, нарком по военным и морским делам СССР М. В. Фрунзе».
Внезапная смерть 40-летнего Фрунзе породила множество слухов. Поговаривали, что за его устранением мог стоять опальный Троцкий, которого Фрунзе в январе 1925 года заменил на всех постах. Позже появилась версия, согласно которой Фрунзе «зарезали» по настоянию Сталина, опасавшегося того, что он может сыграть роль русского Бонапарта. К слову, врачи опасной операцию Михаила Фрунзе не считали.
В 1927 году Владимир Николаевич Розанов организовал в Боткинской больнице курсы усовершенствования врачей по хирургии, а в 1931 году возглавил хирургическую кафедру Центрального института усовершенствования врачей.
В 1923 году В. Н. Розанову было присвоено звание Героя Труда, в 1933 году его наградили орденом Ленина, а спустя еще год Розанов ушел из жизни. Похоронили выдающегося хирурга на Новодевичьем кладбище в Москве.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
