17 июня 1968 года не стало поэта-футуриста, автора либретто футуристической оперы «Победа над солнцем» и знаменитого «Дыр бул щыл» Алексея Крученых.
Поэт и драматург Сергей Третьяков называл его «букой русской литературы», а Корней Чуковский именовал Крученых «свинофилом», обыгрывая одну его цитату.
«Но странно: бунтовщик, анархист, взорвалист, а скучен, как тумба, – писал Корней Иванович. – Нащелкает еще десятка два таких ошеломительных книжек, а потом и откроет лабаз, с дегтем, хомутами, тараканами – все такое пыльное, унылое. (Игорь Северянин открыл бы кондитерскую!) Ведь бывают же такие несчастно рожденные: он и форсит, и кривляется, а скука, как пыль, налегла на все его слова и поступки. Берет, например, страницу, пишет на ней слово «шиш», только одно это слово! – и уверяет, что это стихи, но и шиш выходит невеселый. Хоть бы голову себе откусил, так и то никому не смешно».
Алексей Крученых – человек, подаривший русской литературе первые образцы заумной литературы. Стихотворение «Дыр бул щыл», которое, по мнению Крученых, положило начало заумному языку, впервые было напечатано в 1913 году в сборнике «Помада». Заумный язык для него – это «язык, имеющий не подсобное значение, на котором пишутся целые самостоятельные произведения, а не только отдельные части таковых (в виде припева, звукового украшения и пр.)».
Приемам и инструментам нового языка, его целям и сущности посвящен манифест Алексея Крученых и Велимира Хлебникова «Слово как таковое». Стихотворение «Дыр бул щыл» служит примером «неприятного для слуха» неразрешённого диссонанса, причиной которому является «диссонанс души».
«Живописцы будетляне любят пользоваться частями тел, разрезами, а будетляне речетворцы разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями (заумный язык), – говорилось в манифесте. – Этим достигается наибольшая выразительность и этим именно отличается язык стремительной современности, уничтоживший прежний застывший язык».
История создания стихотворения «Дыр бул щыл» довольно известна. Провокатором как всегда выступил «отец российского футуризма» Давид Бурлюк, который в 1912 году предложил Алексею Крученых написать «целое стихотворение из неведомых слов». Вызов был принят. Получилось следующее:
Дыр бул щыл
убешщур
скум
вы со бу
р л эз
«Мы дали образец иного звука и словосочетания, – говорили футуристы. – В этом пятистишии более русского национального, чем во всей поэзии Пушкина».
Мнения современников на «заумь» разделились. Так, Сергей Городецкий полагал, что на это нельзя смотреть иначе как на опыты и упражнения в инструментовке слов. А вот Павлу Флоренскому «дыр бул щыл» понравился.
«Мне лично это «дыр бул щыл» нравится: что-то лесное, коричневое, корявое, всклокоченное, выскочило и скрипучим голосом «р л эз» выводит, как немазаная дверь, – писал он в работе «У водоразделов мысли». – (…) Но скажете вы: «А нам не нравится», – и я отказываюсь от защиты. По-моему, это подлинное. Вы говорите: «Выходка», – и я опять молчу, вынужден молчать».
Проводя параллели между революцией и авангардным искусством, Зинаида Гиппиус считала, что «дыр бул щыл» – это то, что случилось с Россией. А Валерий Брюсов полагал, что нельзя сочувствовать сведению речи к междометиям и бессмысленным сочетаниям звуков; эти сочетания букв, кроме того, что они абсолютно «невыразительны», еще и крайне неприятны для слуха.
Сам Алексей Крученых в значимости открытия заумного языка нисколько не сомневался. Своим оппонентам, «критикам, которые пытаются укусить, но близко подходить не рещаются», он в своей теоретической работе «Сдвигология русского стиха. Трактат обижальный и поучальный» ответил так: «Буду стоять на своем твердо и ждать, авось, этак лет через 20, притащатся наконец ко мне и остальные поэты, а не придут – мне и одному не скучно! Да здравствует заумная поэтическая школа, давшая новое искусство новой России! Европа, слышишь?!..»
Родившись в крестьянской семье в Херсонской губернии и окончив Одесское художественное училище, Алексей Крученых с 1907 года жил в Москве. С 1912 года он активно выступает как один из основных авторов и теоретиков русского футуризма. Крученых участвует в альманахах футуристов, выпускает теоретические брошюры и авторские сборники.
Алексей Крученых разработал оригинальную стиховедческую концепцию «сдвигологии», основанную на понятии «сдвига», провозгласив: «Сдвиг насквозь пронизывает стих (…), он – одна из важнейших частей стиха. Он меняет слова, строки, звучание. Сдвиг передает движение и пространство. Сдвиг дает многозначимость и многообразность. Сдвиг – стиль современности. Сдвиг – вновь открытая Америка!.. Заумный язык всегда – сдвиговой язык! – в нем части искрошенных миров!!»
Крученых подготовил несколько сборников статей и стихов в свою честь. Вокруг него (не без его участия) сложился мифологизированный ореол «великого заумника». Свои футуристические произведения Крученых называл «продукциями», всего таких «продукций» он опубликовал 236.
«Кожа щек его была детская, в пупырышках, всегда поросшая седой щетиной, растущей запущенными клочьями, как у плохо опаленного цыпленка, – писал о нем Андрей Вознесенский. – Роста он был дрянного. Одевался в отрепья. Плюшкин бы рядом с ним выглядел завсегдатаем модных салонов. (…) Жил он на Кировской в маленькой кладовке. Пахло мышью. Света не было. Единственное окно было до потолка завалено, загажено – рухлядью, тюками, недоеденными консервными банками, вековой пылью, куда он, как белка грибы и ягоды, прятал свои сокровища – книжный антиквариат и списки».
Сам Крученых говорил, что у него стиль «дыр бул щыл» и в жизни, и в одежде.
После гибели Маяковского и расстрела в Бутырской тюрьме поэта-футуриста, художника и театрального режиссера Игоря Терентьева Алексей Крученых вынужденно отошел от литературы. Жил он лишь продажей редких книг и рукописей, просил денег у знакомых.
Тот же Андрей Вознесенский вспоминал: «Он продавал рукописи Хлебникова. Долго расправляя их на столе, разглаживал, как закройщик. «На сколько вам?» – деловито спрашивал. «На три червонца». И быстро, как продавщик ткани в магазине, отмерив, отхватывал ножницами кусок рукописи – ровно на тридцать рублей».
Знакомые Крученых вспоминают, что он все тащил домой, поэтому его комната в московской коммуналке напоминала палатку по сбору утиля. Книги, папки лежали прямо на полу, на диване, на окне, на шкафу, на полках. Железная кровать с застиранным одеялом, небольшой стол, всегда уставленный бутылками из-под кефира, два стула, лампочка над столом, обернутая газетным прогоревшим листом. Под кроватью стояла коробка с рукописями и фотографиями Марины Цветаевой; в шкафу лежали папки с материалами Анны Ахматовой и Бориса Пастернака, ближе к окну, где вместо занавесок были тряпки неопределенного цвета, на диване, лежали связки документов Юрия Олеши и т. д. Только у самой двери ничего не было навалено – иначе было бы не попасть в комнату.
«Крученых к нам не приходил, а прибегал, – вспоминала Лидия Либединская. – Он всегда бежал – по улице, по двору, по коридору, по комнате. Сидеть на одном месте для него, очевидно, было мучением, потому что даже ел и пил он стоя, пританцовывая. (…) Если Крученых оставался отобедать или отужинать – это была целая церемония. Хлеб он, перед тем как съесть, обжигал на керосинке, а позже на газу, посуду тщательно протирал ваткой, смоченной в марганцовке, от кипятка требовал, чтобы он кипел ключом, и крышка на чайнике обязательно прыгала. У нас так и говорили: «кипит по-крученовски». Алексей Елисеевич утверждал, что чай должен быть, как поцелуй, – крепкий, горячий и сладкий, и бросал в чашку не менее пяти кусков сахара. В морозные дни, выходя на улицу, чтобы не разговаривать со встречными и не застудить горла, Крученых набирал полный рот горячей воды и не заглатывал ее до той поры, пока снова не попадал в теплое помещение. (…) Под мышкой у Крученых всегда был потертый кожаный портфель с блестящими застежками, а на голове – ярко расшитая тюбетейка. С годами портфель порыжел, а тюбетейка утратила яркость. В детстве я даже думала, что Крученых спит с портфелем под мышкой и в тюбетейке».
Когда Алексею Крученых должно было исполниться 80 лет, в Доме литераторов устроили обед в его честь. По воспоминаниям Либединской, там собралось человек сорок писателей разных поколений и направлений, понимающих роль и место Крученых в литературе, по достоинству ценящих то, что он сделал для развития русской поэзии. Алексей Елисеевич пришел чисто выбритым, в белоснежной рубашке с темно-синим галстуком, с достоинством слушал речи в его адрес.
Весной 1966 года Секция поэтов организовала официальный вечер, посвященный 80-летию Алексея Крученых, состоявшийся в Малом зале ЦДЛ. На этот раз юбиляр явился в своем обычном виде – клетчатой ковбойке, помятом пиджаке, выцветшей тюбетейке и, конечно же, с неизменным портфелем под мышкой. Поднявшись на трибуну, Крученых привычным жестом расстегнул портфель и достал маленький, смятый букетик ландышей.
«На юбилее полагается быть цветам, – сказал он. – А так как никто из вас принести цветы, конечно, не догадался, я принес сам!»
И поэт сунул букетик в стакан с водой, предназначенный для ораторов.
Последние два года своей жизни Алексей Крученых редко появлялся на людях. В марте 1967 года он заболел – у него был склероз, он стал плохо ходить. В больницу ложиться отказался. На улицу выходить перестал – в пальто ему тяжело, а в плаще – холодно. Эльза Триоле прислала ему из Парижа лекарства, передала через Лилю Брик…
17 июня 1968 года он умер в своей коммунальной квартире. Диагноз – воспаление легких и пневмосклероз. Не увидев Крученых утром на общей кухне, соседи вошли в его комнату и едва разглядели за грудой книг мертвого поэта. Так не стало звонкоголосого «звучаря» русской поэзии XX века, «Алексея Елисея – всех поэтов словосея».
«А потом был яркий летний день, пустой огромный зал крематория на Донском, солнечные лучи, падающие откуда-то сверху, – пишет Лидия Либединская. – Так странно было видеть его неподвижным, смотреть на его красивые руки – руки художника и поэта, бережно уложенные на груди. У гроба, сутулясь, стояли Лиля Юрьевна Брик, Василий Абгарыч Катанян, читал стихи о будетлянах Николай Глазков, печально молчали Андрей Вознесенский и Евгений Храмов, сиротливо грудились соседи по квартире. И цветы, много цветов, больше, чем людей. (…) Вместе с Алексеем Крученых мы хоронили молодость века».
В 1956 году Николай Асеев адресовал Крученых такие стихи:
Круч, задира, спорщик шумный
лишних слов не говоря,
изобрел язык заумный
в пополненье словаря.
На тебя из подворотни
до сих пор несётся лай.
Так живи до полной сотни
и потом не умирай.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
