Об этом предупредил заместитель декана филологического факультета Государственного института русского языка имени А. С. Пушкина Андрей Щербаков в ходе пресс-конференции в ТАСС, приуроченной ко Всемирному дню борьбы с ненормативной лексикой, который отмечается 3 февраля.
По его словам, употребление ненормативной бранной лексики – это в первую очередь показатель общей культуры человека:
«С другой стороны, когда мы часто слышим на улице, в транспорте подобного рода речь (в том числе от молодежи), это все-таки показатель того, что уровень агрессивности в нашем обществе довольно высокий. А вот такая лексика – это проявление в том числе и агрессии, проявление не только неуважения к собеседнику, но и зачастую стремления обидеть человека, оскорбить его и унизить. Общественная речевая практика нам в этом смысле подсказывает, что, наверное, что-то в нашем обществе не совсем хорошо складывается, раз уровень агрессии (в том числе и речевой) возрастает».
Как отметил Андрей Щербаков, при употреблении ненормативной лексики в художественных произведениях всегда появляется эмоционально-оценочный компонент:
«Если говорить о художественных произведениях, то в них важен критерий уместности: там, где в художественных целях важно усилить вот эту эмоционально-оценочную составляющую, там, наверное, это можно считать уместным. Сама художественная ткань произведения может способствовать тому, чтобы такие слова появились. Ну, например, если автор хочет дать речевую характеристику героя и показать таким образом его общий уровень культуры или особенности личности. Но это исключение, и современное законодательство очень четко устанавливает соответствующие ограничения: на подобных книгах должна быть пометка «18+» и указано, что эта книга содержит ненормативную лексику».
Говоря о борьбе с употреблением ненормативной лексики, Андрей Щербаков напомнил, что в русском языке слово «бороться» имеет разную сочетаемость:
«Бороться можно против чего-то, бороться можно с чем-то и с кем-то и бороться можно за что-то… Но когда мы говорим о языке и о речи, то вот здесь слова «борьба» и «бороться» если и применимы, то, скорее, только в одной модели, а именно – «бороться за…». Например, «бороться за грамотность», «бороться за выразительность речи» и т. п.»
Еще один участник пресс-конференции, председатель Информационной комиссии Московской городской епархии, настоятель храма Сергия Радонежского в Солнцеве отец Александр (Волков), указал на то, что не следует путать ненормативную лексику (в состав которой могут включаться и диалектизмы, и просторечие, и эвфемизмы, замещающие какие-то ругательства) и собственно мат, который включает в себя разнообразные комбинации из пяти-десяти слов:
«Несомненно, мат, сквернословие, с точки зрения РПЦ, это грех, а грех для христианина является предметом борьбы. Можно по-разному относиться к борьбе, но православный христианин борется с проявлениями греха в своей жизни. Борется со страстями и из них проистекающим грехом (в том числе с гневом). Сквернословие, с точки зрения церкви, конечно, не является чем-то самодостаточным, и церковь смотрит на сквернословие, на использование матерных слов как на проявление внутреннего состояния человека. Мат (особенно в общественном пространстве) практически всегда есть следствие внутреннего очень опасного состояния духа человека: гневливости, раздраженности, недовольства собой и окружающими».
Поэтому, как подчеркнул отец Александр (Волков), мат ни в каких частях нашего общества не допустим: ни в общественном пространстве, ни в образовательной среде, ни в среде искусства:
«И все эти рассуждения деятелей искусства о допустимости мата в кинематографе, книгах, спектаклях или где-то еще – это всё обман! Это, с точки зрения церкви, совершенно неприемлемые вещи, и никаких послаблений тут быть не может».
Сопредседатель Ассоциации учителей литературы и русского языка, член президиума Общества русской словесности Алексей Федоров, также принявший участие в обсуждении, тоже обеспокоен возрастающей популярностью нецензурной брани:
«Отдельный спорный момент, который так или иначе возникает при разговоре о богатстве и разнообразии русского языка и соответственно русской классической литературы, которая лежит в основе школьной программы, заключается в том, что в школьной программе есть несколько произведений, в которых эта лексика использована в качестве «приправ к пище», если можно использовать такую аналогию. Но из этой же аналогии следует вывод, что только из приправы ты себе еду не сделаешь и умрешь с голода».
Что касается присутствия мата в повседневной речи учеников, то это, по его мнению, та проблема, на которую следует обратить особое внимание:
«Мы сейчас в основном говорили об этой лексике как следствии некоей экстремальной ситуации. Условного «молотка по пальцу»… В такой ситуации, что там греха таить, подобная лексика сама просится на язык. Она приходит к нам тогда, когда вроде бы все остальные слова закончились; то есть это нечто запредельное. Но проблема-то заключается в том, что даже учитывая подростковый нигилизм, субкультуру, их противостояние неким нормам, которые навязываются им взрослым обществом, так вот сейчас, как мне кажется, все это уже отошло на второй план. Речь не идет о том, что они как-то бравируют вот этими словами. Приведу конкретный пример: мальчик с девочкой возвращаются после школы, он ей несет портфель и относится к ней с нежным вниманием, но не дай Бог ты услышишь, как и о чем они говорят! Не повышая голоса, не выражая интонацией экспрессию. Нет там никакой экспрессии! Это их обычный, повседневный язык. Дело в том, что язык и культура в целом – это система иерархичная: в ней есть «верх», есть «низ». Да, без «низа» сложно иногда, но при этом нельзя забывать, что это «низ». А то, что происходит в их сознании, можно назвать разрушением иерархии: нет «верха», нет «низа», нет святого, нет постыдного, нет хорошего, нет плохого. И конечно, если мы говорим о хороших, воспитанных подростках, то в школе или при общении с родителями они наденут эту самую «речевую литературную маску», но, оказавшись на свободе, на свежем воздухе, они ее сбрасывают, так как они не понимают, зачем ее носить, вот эту вот «нормативную маску».
И тут, по мнению Алексея Федорова, никакими законодательными инициативами и запретами ситуацию не исправить:
«Тут важно донести до ребят, что матерная лексика в какой-то степени похожа на наркотик: «подсев» на нее, очень сложно с нее слезть. Потому что ты привыкаешь выражать свои мысли и эмоции вот таким метаязыком, не вдаваясь в какие-то нюансы, не подбирая синонимов, выжигая языковое пространство на огромном количестве километров. Но главная опасность заключается в том, что, разучившись выражать нюансы и оттенки, которые этот метаязык не покрывает, ты перестанешь испытывать то, что не можешь выразить. Ты будешь постепенно упрощаться в смысле эмоциональном, потому что это не будет никак помогать тебе в коммуникации, и будешь постепенно упрощаться в смысле интеллектуальном, потому что ты примитивизируешься».
Как резюмировал Алексей Федоров, следуя таким путем, можно дойти до такого состояния, что у человека останутся буквы «Ж. О. П. А», и этот человек уже не сложит из них слова «вечность», а самое главное, что он вскоре забудет о вечности. Так мы потихоньку, по его словам, можем превратиться в людей, для которых существуют и которые испытывают только два состояния: либо «хреново», либо «охренительно»…
Сергей Ишков.
Иллюстрация нейросети Kandinsky
