28 июня 1920 года литературный критик и уже известный детский писатель Корней Чуковский написал в своем дневнике, что придумал продолжение шутливой поэмы для детей «Крокодил».
Принесший Корнею Ивановичу широкую известность «Крокодил» был написан в 1916 году. Чуковский сам о себе в связи с этим сказал:
«Я написал двенадцать книг, и никто не обратил на них никакого внимания. Но стоило мне однажды написать шутя «Крокодила», и я сделался знаменитым писателем. Боюсь, что «Крокодила» знает наизусть вся Россия. Боюсь, что на моем памятнике, когда я умру, будет начертано «Автор «Крокодила». А как старательно, с каким трудом писал я другие свои книги, например «Некрасов как художник», «Жена поэта», «Уолт Уитмен», «Футуристы» и прочее. Сколько забот о стиле, композиции и о многом другом, о чем обычно не заботятся критики!.. Но кто помнит и знает такие статьи! Другое дело – «Крокодил». Miserere («Помилуй меня, Боже». – С. И.)».
Впервые книжка была издана под названием «Ваня и Крокодил» в приложении к журналу «Нива. Для детей» за 1917 год. В 1919 году под названием «Приключения Крокодила Крокодиловича» книга была выпущена большим тиражом издательством Петросовета с иллюстрациями художника Ре-Ми. Она распространялась бесплатно.
Сказка имела большой успех и была переиздана несколько раз.
Жил да был
Крокодил.
Он по улицам ходил,
Папиросы курил.
По-турецки говорил, –
Крокодил, Крокодил Крокодилович!
За крокодилом бегут и гимназисты, и трубочисты, малыш показал ему шиш, барбос укусил его в нос. Крокодил обалдел и проглотил барбоса, «проглотил его вместе с ошейником». Все закричали: «Полиция! Полиция!» Тут городовой прибежал: «Как ты смеешь тут ходить,/ По-турецки говорить?/ Кроколилам тут гулять воспрещается». Крокодил в ответ усмехнулся и проглотил городового. Проглотил вместе с сапогами и шашкою.
Такая вот завязка у детской сказки. Совершенно новая история в детской литературе. Сказка написана в разгар Первой мировой войны, и в первой редакции Крокодил говорил по-немецки. Немецкий язык во время мировой войны был практически запрещен в России, даже висели в Петрограде объявления: «По-немецки говорить воспрещается». Так что говорящий по-немецки — точно чужой, подозрительный. Это просто висело в воздухе и слетело в текст Чуковского.
Само появление такого персонажа, как Крокодил, – не диковинка. В массовой культуре в это время была популярна песенка: «По улицам ходила большая крокодила./ Она, она — зеленая была. / Во рту она держала/ Кусочек одеяла…».
А у Федора Михайловича Достоевского была своя сказка под названием «Крокодил. Необыкновенное событие или Пассаж в Пассаже», «справедливая повесть о том, как один господин, известных лет и известной наружности, пассажным крокодилом был проглочен живьем, весь без остатка, и что из этого вышло». И там Крокодил глотал чиновника, отправившегося с супругой в Пассаж посмотреть рептилию:
«Я увидел, — о боже! — я увидел несчастного Ивана Матвеича в ужасных челюстях крокодиловых, перехваченного ими поперек туловища, уже поднятого горизонтально на воздух и отчаянно болтавшего в нем ногами. Затем миг — и его не стало. Но опишу в подробности, потому что я всё время стоял неподвижно и успел разглядеть весь происходивший передо мной процесс с таким вниманием и любопытством, какого даже и не запомню. «Ибо, — думал я в ту роковую минуту, — что, если б вместо Ивана Матвеича случилось всё это со мной, — какова была бы тогда мне неприятность!» Но к делу. Крокодил начал с того, что, повернув бедного Ивана Матвеича в своих ужасных челюстях к себе ногами, сперва проглотил самые ноги; потом, отрыгнув немного Ивана Матвеича, старавшегося выскочить и цеплявшегося руками за ящик, вновь втянул его в себя уже выше поясницы. Потом, отрыгнув еще, глотнул еще и еще раз. Таким образом Иван Матвеич видимо исчезал в глазах наших. Наконец, глотнув окончательно, крокодил вобрал в себя всего моего образованного друга и на этот раз уже без остатка. На поверхности крокодила можно было заметить, как проходил по его внутренности Иван Матвеич со всеми своими формами. Я было уже готовился закричать вновь, как вдруг судьба еще раз захотела вероломно подшутить над нами: крокодил понатужился, вероятно давясь от огромности проглоченного им предмета, снова раскрыл всю ужасную пасть свою, и из нее, в виде последней отрыжки, вдруг на одну секунду выскочила голова Ивана Матвеича, с отчаянным выражением в лице, причем очки его мгновенно свалились с его носу на дно ящика. Казалось, эта отчаянная голова для того только и выскочила, чтоб еще раз бросить последний взгляд на все предметы и мысленно проститься со всеми светскими удовольствиями. Но она не успела в своем намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул — и вмиг она снова исчезла, в этот раз уже навеки. Это появление и исчезновение еще живой человеческой головы было так ужасно, но вместе с тем — от быстроты ли и неожиданности действия или вследствие падения с носу очков — заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем неожиданно фыркнул…»
Литературовед Чуковский, конечно же, отлично знал «Крокодила» Достоевского.
У Корнея Ивановича, когда Крокодил проглотил представителя власти, городового, и население Петрограда впало в растерянность, появляется герой, «доблестный Ваня Васильчиков», маленький мальчик. Позже, уже между февралем и октябрем 1917 года, появилась очередная трактовка: Крокодил — большевик-эмигрант, вернувшийся в Россию, а доблестный Ваня с княжеской фамилией Васильчиков — символ лучших вековых сил России, и он расправляется с новым врагом Отечества. Так или иначе, Ваня Васильчиков был готов снести Крокодилу голову своей игрушечной саблей, но злодей, испугавшись бойца-молодца, гуляющего без няни по улицам, выплюнул всех, кого проглотил, живых и невредимых.
Дальше у Чуковского Крокодил на аэроплане улетает к себе домой. Там происходит трогательная сцена его встречи с женой Крокодилицей и детишками Тотошенькой и Кокошенькой. Одарив всех пришедших в гости зверей «подарочками заморскими», Крокодил с семейством и вся их родня и друзья пустились в пляс вокруг привезенной из России «елочки душистой».
А дальше следует сцена неожиданного прибытия в гости к Крокодилу лично молодого царя Гиппопотама. Его внезапному появлению предшествует страшная паника среди зверей, точно такая же, как по описанию княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой, сделалась среди ее гостей в ее крымском доме в момент сообщения о приезде царя Николая II.
Ах, какое поднялось рычанье,
Верещанье, и блеянье, и мычанье:
— Шутка ли, ведь сам Гиппопотам
Жаловать сюда изволит к нам!
Крокодилица скорее убежала
И Кокошу и Тотошу причесала.
А взволнованный, дрожащий Крокодил
От волнения салфетку проглотил.
И тут Крокодил начинает с горечью и печалью рассказывать о том, что видел он в чужом краю. Этот монолог Крокодила о Питерском зоосаде, где томятся звери, по мнению некоторых, – чистая пародия на «Мцыри» Лермонтова, остроумная и неожиданная. У Михаила Юрьевича:
Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь…
У Чуковского:
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог.
Дальше звери поднимаются на освобождение сородичей, идут на Петроград:
Они идут на Петроград,
Они сожрать его хотят,
И всех людей,
И всех детей
Они без жалости съедят.
Некоторые критики в сентябре 1917 года воспринимали этот эпизод из «Крокодила» как предчувствие корниловского мятежа.
Звери в городе берут заложницу:
Дикая Горилла
Лялю утащила
И по тротуару
Побежала вскачь.
И тут опять на сцене появляется «богатырь удалой» Ваня Васильчиков. На этот раз — с пистолетиком. Звери пугаются. Начинаются переговоры: Лялечка в обмен на свободу зверей из зоосада.
Нет, ты разбей эти гадкие клетки,
Где на потеху двуногих ребят
Наши родные мохнатые детки,
Словно в тюрьме, за решёткой сидят!
Завершается поэма хеппи-эндом: зверей выпустили из клеток, Лялю вернули, люди и звери счастливо живут в Петрограде.
Мы ружья поломаем,
Мы пули закопаем,
А вы себе спилите
Копыта и рога!
Быки и носороги,
Слоны и осьминоги,
Обнимемте друг друга,
Пойдёмте танцевать! (…)
И наступила тогда благодать:
Некого больше лягать и бодать.
И вот через 2,5 года большевистской власти, 28 июня 1920 года Корней Чуковский записал в дневнике:
«Придумал сюжет продолжения своего «Крокодила». Такой: звери захватили город и зажили в нем на одних правах с людьми. Но люди затеяли свергнуть звериное иго. И кончилось тем, что звери посадили всех людей в клетку, и теперь люди — в Зоологическом саду — а звери ходят и щекочут их тросточками. Ваня Васильчиков спасает их».
Этой же записи в тот же день предшествует другая:
«Вспомнил, что на кухне «Дома Искусств» получают дешевые обеды, встречаясь галантно, два таких пролетария, как бывший князь Волконский и бывшая княжна Урусова. У них в разговоре французские, англ. фразы, но у нее пальцы распухли от прошлой зимы, и на лице покорная тоска умирания. Я сказал ему в шутку на днях:
— Здравствуйте, ваше сиятельство.
Он обиженно и не шутя поправил:
— Я не сиятельство, а светлость…
И стал подробно рассказывать, почему его дед стал светлейшим. В руках у него было помойное ведро…»
И дальше:
«Начал «Анну Каренину» и бросил. (…) Читая «Анну Каренину», я вдруг почувствовал, что это — уже старинный роман. Когда я читал его прежде, это был современный роман, а теперь это произведение древней культуры,— что Китти, Облонский, Левин и Ал. Ал. Каренин так же древни, как, напр. Посошков или князь Курбский. Теперь — в эпоху советских девиц, Балтфлота, комиссарш, милиционерш, кондукторш,— те формы ревности, любви, измены, брака, которые изображаются Толстым, кажутся допотопными».
Продолжение «Крокодила» Корней Чуковский так и не написал. Он написал «Бармалея», «Чудо-дерево», «Мойдодыра», «Муху-Цокотуху», «Доктора Айболита», «Бибигона», «Тараканище». Со всеми были проблемы. Как известно, Чуковского очень не любила Надежда Крупская: она хотела сделать Ваню Васильчикова комсомольцем или милиционером, Корней Иванович отказался. Суть своих претензий заместитель комиссара просвещения РСФСР Крупская изложила в 1928 году в газете «Правда».
«Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо», — заявила Надежда Константиновна, считавшая, что «Крокодил» имеет «сомнительный политический смысл. А даже если явного политическог смысла не имеет, то наверняка имеет скрытый, а если и его нет, то еще хуже — значит, просто набор бессмыслицы, а совесткие люди должны с детства не болтать чепухи и не читать всякий вздор».
С ее легкой руки страницы официальной прессы запестрели термином «чуковщина». «Чуковский — писатель буржуазного направления. Но почему до сих пор так бесконтрольно, в таком большом количестве издаются и продаются его книги?» – недоумевал журнал «На литературном посту».
Позже Корней Чуковский писал:
«Мне и в голову тогда не приходило, что когда-нибудь эти гонимые сказки будут печататься миллионами экземпляров и выдержат многие десятки изданий. И что я доживу до поры, когда те дети, для которых эти сказки написаны, превратятся в седых стариков и будут читать их своим внукам и правнукам. Все другие мои сочинения до такой степени заслонены моими детскими сказками, что в представлении многих читателей я, кроме «Мойдодыров» и «Мух-Цокотух», вообще ничего не писал».
Оглядываясь на свой долгий писательский путь, Корней Иванович находил в нем немало ошибок, неверных шагов и провалов. Но одна черта, по его мнению, в некоторой мере искупала его недостатки: абсолютная искренность.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
