30 августа 1918 года в вестибюле Народного комиссариата внутренних дел Петрокоммуны на Дворцовой площади в Петрограде поэтом Леонидом Каннегисером был убит председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий.
В марте 1918 года была организована Петроградская ЧК (ПЧК). И спустя несколько дней Урицкий получил должность ее председателя. Затем ему доверили пост комиссара внутренних дел Совета народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны. Чуть позже Моисею Соломоновичу пришлось сесть на стул комиссара внутренних дел Совета комиссаров Союза коммун Северной области.
Анатолий Луначарский писал, что Моисей Урицкий был «железной рукой, которая реально держала горло контрреволюции в своих пальцах»:
«Я смотрел на деятельность Моисея Соломоновича как на настоящее чудо работоспособности, самообладания и сообразительности. Сколько проклятий, сколько обвинений сыпалось на его голову за это время! Соединив в своих руках и Чрезвычайную комиссию и Комиссариат внутренних дел, и во многом руководящую роль в иностранных делах, – он был самым страшным в Петрограде врагом воров и разбойников империализма всех мастей и всех разновидностей. Они знали, какого могучего врага имели в нём. Ненавидели его и обыватели, для которых он был воплощением большевистского террора. Моисей Соломонович много страдал на своем посту. Но никогда мы не слышали ни одной жалобы от этого сильного человека. Весь – дисциплина, он был действительно воплощением революционного долга».
«Рассказывают, что Урицкий любил хвастать количеством подписываемых им смертных приговоров», – читаем у писателя Романа Гуля.
«Отвратительным палачом и садистом» называет его в переписке с Григорием Померанцем доктор исторических наук Андрей Зубов («Переписка из двух кварталов. Григорий Померанц – Андрей Зубов», журнал «Новый мир», №8 за 2001 год).
Моисей Урицкий оставил неоднозначный след в истории. Историк Александр Рабинович, например, утверждает, что Урицкий резко отрицательно относился к крайностям при осуществлении репрессий, являлся противником «красного террора», узаконения института заложничества, а также возможности предоставления структурам ПЧК права на вынесение смертных приговоров в административном порядке:
«Оказавшись во главе ПЧК, Урицкий с самого начала отказался санкционировать расстрелы. В целом же его внимание было сосредоточено не столько на установлении порядка посредством террора, сколько на конкретных мерах, направленных на прекращение экономических преступлений, злоупотреблений со стороны властей, насилия на улицах. Эта ориентация председателя ПЧК, разительно отличавшаяся от политики ВЧК в Москве, нашла отражение уже в первых его распоряжениях. 15 марта, спустя 2 дня после утверждения Петросоветом Урицкого в должности, он издал предварительную инструкцию, нацеленную на жесткий контроль за следствием и на задержание коррумпированных чекистов, а также преступников, выдающих себя за представителей ПЧК. Заметным было исключение военнослужащих Красной армии из состава органов, уполномоченных вести следствие. Еще через неделю было обнародовано распоряжение, дающее жителям города 3 дня для сдачи незарегистрированного оружия, причем нарушившие его должны были подвергнуться суду военного трибунала (расстрелом им не угрожали). Одновременно районным советам было приказано усилить уличные патрули для конфискации всего незарегистрированного оружия. (…) Весна и начало лета 1918 г. в Петрограде ознаменовались заметным усилением политического недовольства масс, вызванным не оправдавшимися надеждами на быстрое заключение мира, резким ростом безработицы, хаотичным проведением эвакуации и катастрофической нехваткой продовольствия. В Москве подобные выступления закончились необъявленным «красным террором», осуществлявшимся прежде всего ВЧК. В Петрограде такой политики не проводилось, что в немалой степени объяснялось позицией Урицкого (…) Руководитель ВЧК (Ф. Э. Дзержинский – С. И.) был обеспокоен сдвигом ПЧК в сторону умеренности и считал Урицкого недисциплинированным и слишком мягким для занимаемой им должности человеком».
(Александр Рабинович «Моисей Урицкий: Робеспьер революционного Петрограда?». Журнал «Отечественная история», №1 за 2003 год).
12 июня 1918 года в ходе заседания большевистской фракции на I Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий фракция проголосовала за то, чтобы предложить ЦК партии отозвать Урицкого с поста руководителя ПЧК и «заменить его более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими Советскую власть и революцию».
Сам Моисей Урицкий отвечал на это так:
«Ничуть я не мягкотелый. Если не будет другого выхода, я собственной рукой перестреляю всех контрреволюционеров и буду совершенно спокоен. Я против расстрелов потому, что считаю их нецелесообразными. Это вызовет лишь озлобление и не даст положительных результатов».
Именно позиция председателя ПЧК позволила избежать массовых расправ в городе после убийства Володарского (В. Володарский – комиссар по делам печати, агитации и пропаганды СК СКСО – был убит в Петрограде 20 июня 1918 года).
«Этот акт привел к выступлениям петроградских партийных лидеров и радикально настроенных рабочих (поддержанных Лениным) в пользу немедленного применения суровых репрессивных мер к противникам большевиков, – пишет в работе «Моисей Урицкий: Робеспьер революционного Петрограда?» А. Рабинович. – Спустя 2 с небольшим месяца в речи памяти Урицкого Зиновьев вспоминал о жарком споре ночью после убийства Володарского, во время которого Урицкий отговаривал его от перехода к правительственному террору. По словам Зиновьева, «Урицкий сразу вылил ушат холодной воды нам на голову и стал проповедовать хладнокровие». «Вы знаете, – добавлял Зиновьев, – что к красному террору мы прибегли, в широком смысле слова, когда Урицкого не было среди нас…»
Ленин, получив вести из Петрограда, пришел в бешенство и отправил Зиновьеву негодующую телеграмму:
«Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает». (Ленин В. И. Полное собрание сочинений. т. 50, с. 106).
18 августа на заседании СК СКСО был принят декрет, уполномочивавший ПЧК (и только ее) расстреливать контрреволюционеров своей собственной властью. Он гласил:
«Совет комиссаров коммун Северной области заявляет во всеобщее сведение: враги народа бросают вызов революции, убивают наших братьев, сеют измену и тем самым вынуждают коммуну к самообороне. Совет комиссаров заявляет: за контрреволюционную агитацию с призывом красноармейцев не подчиняться распоряжениям Советской власти, за тайную или явную поддержку того или иного иностранного правительства, за вербовку сил для чехословацких или англо-французских банд, за шпионство, за взяточничество, за спекуляцию, за грабежи и налеты, за погромы, за саботаж и т. п. преступления виновные подлежат немедленному расстрелу. Расстрелы производятся только по постановлению Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Союзе трудовых коммун Северной области. О каждом случае расстрела публикуется в газетах».
Урицкий смог добиться лишь принятия оговорки о том, что расстрел требует единогласного решения коллегии ПЧК.
Решение применять расстрелы было утверждено 19 августа на заседании коллегии ПЧК.
«Нет сомнений, что Урицкий горячо и настойчиво выступал против него», – пишет Александр Рабинович.
Утром 30 августа Моисей Урицкий, направлявшийся в свой кабинет в комиссариате внутренних дел на Дворцовой площади, был убит выстрелом наповал. Стрелявшим был поэт Леонид Каннегисер. Скрыться Каннегисеру не удалось. Он выбежал из здания, запрыгнул на велосипед и поехал прочь, не выпуская револьвер из рук. На Миллионной он оставил велосипед и кинулся во двор, наобум вломившись с черного входа в квартиру князя Петра Меликова (экономка открыла). Его быстро нашли и арестовали.
«Обстоятельства самого убийства и драматической поимки того, кто его совершил, полностью прояснены в материалах возбужденного ЧК дела, – говорится в работе А. Рабиновича «Моисей Урицкий: Робеспьер революционного Петрограда?». – Урицкий был застрелен 22-летним Леонидом Каннегисером, бывшим кадетом Михайловской артиллерийской академии, в петроградских литературных кругах известным также как талантливый поэт. Хотя Каннегисер, по-видимому, был членом партии народных социалистов и горячо поддерживал Керенского в 1917 г., на многочисленных допросах в ПЧК он отказывался признаться в своей принадлежности к какой-либо организации и твердо заявлял, что действовал один. ПЧК установила, что после Октябрьской революции он был связан с подпольными контрреволюционными организациями. Однако заключение ПЧК, согласно которому убийство Урицкого было частью обширного заговора против Советской власти, не подтверждается никакими содержащимися в деле доказательствами. Близким другом Каннегисера был расстрелянный 21 августа Перельцвейг (Владимир Перельцвейг был расстрелян Петроградской ЧК по делу о контрреволюционном заговоре в Михайловском артиллерийском училище – С. И.). Каннегисер не имел понятия о том, что Урицкий был твердым противником расстрелов и, в частности, пытался воспрепятствовать казни Перельцвейга и его товарищей. Фамилия Урицкого появлялась в публиковавшихся в газетах приказах о расстрелах, и, по собственному признанию Каннегисера, он мстил за гибель своего товарища. По словам Алданова, «гибель друга сделала его террористом». Каннегисер был казнен. Однако, к негодованию чекистских следователей, 144 других задержанных по этому делу, включая его мать, отца, сестер и множество друзей и знакомых, чьи имена были обнаружены в его записной книжке, были освобождены».
Допрашивать Каннегисера приезжал сам Феликс Дзержинский. Леонида держали в Кронштадтской тюрьме, на допрос возили в Петербург катером. По воспоминаниям одного из матросов, однажды, когда разыгралась сильная буря, арестант сказал: «Если мы потонем, я один буду смеяться»…
Из воспоминаний двоюродной сестры Леонида Евгении Каннегисер:
«Расстреляли друга Леонида по артиллерийскому училищу (Владимира Перельцвейга – С. И.) и еще пятерых курсантов. Леня был порывистым, поэтическим мальчиком, жившим не в реальном мире, а в своих стихах».
Постепенно сформировались несколько версий убийства Урицкого. Среди них – версия о том, что Каннегисер был активным членом террористической группы Максимилиана Филоненко, своего двоюродного брата, ставившей целью «истребление видных большевистских деятелей». Филоненко поддерживал тесную связь с Борисом Савинковым, который и отдал приказ о ликвидации Моисея Урицкого.
В день убийства Урицкого – 30 августа 1918 года – на заводе имени Михельсона в Москве эсерка Фанни Каплан совершила покушение на Ленина.
«После убийства председателя Петроградской ЧК (…) Моисея Урицкого, «Красная газета», официальный орган Петроградского совдепа, возглавляемого Зиновьевым, писала: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов», – пишет доктор исторических наук Андрей Зубов («Переписка из двух кварталов. Григорий Померанц — Андрей Зубов», журнал «Новый мир», №8 за 2001 год). – На следующий день: «Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови!.. За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина (…), за неотмщенную кровь Володарского (…) пусть прольется кровь буржуазии и ее слуг, – больше крови!». А уже через четыре дня та же газета с видимым огорчением сообщала в передовой: «Вместо обещанных нескольких тысяч белогвардейцев и их вдохновителей – буржуев расстреляно едва несколько сот». В действительности только по сохранившимся спискам в те дни в Петрограде было расстреляно до 900 заложников и еще 512 в Кронштадте. Факты можно приводить бесконечно».
«Убийство Урицкого (…) и неудачное покушение на Ленина обычно рассматриваются как непосредственные причины «красного террора» в революционной России, – однако историк А.Рабинович считает подобную интерпретацию ложной, поскольку «красный террор» во всех его формах применялся в Москве и других российских городах на протяжении нескольких месяцев до этих событий. – В Петрограде практика взятия политических заложников распространилась с конца июля 1918 г., запрет Урицкого на проведение расстрелов был отменен ПЧК 19 августа (после чего был расстрелян 21 арестованный), а официально «красный террор» был объявлен на пленарном заседании Петросовета 28 августа. Бесспорно, что убийство Урицкого в совокупности с неудавшимся покушением на Ленина действительно привели в бывшей российской столице к мощной волне арестов и настоящей оргии расстрелов (проводившихся не только ПЧК, но и районными органами безопасности, многочисленными группами солдат и рабочих), которые превзошли все, что было до того даже в Москве. (…) По иронии судьбы, неистовства «красного террора» в Петрограде, которого Урицкий всеми силами пытался избежать, отчасти стали результатом настойчивого желания свести счеты с классовыми врагами, «накопленного» за то время, когда он руководил ПЧК».
2 сентября 1918 года Я. М. Свердловым в обращении ВЦИК был объявлен «красный террор» как ответ на покушение на Ленина и убийство председателя Петроградской ЧК Урицкого.
«Большая часть проведенных ПЧК во время «красного террора» расстрелов, по-видимому, пришлась на несколько первых ночей после убийства Урицкого, – пишет А. Рабинович. – 2 сентября депутат Московского совета Вознесенский, только что вернувшийся с похорон Урицкого, сообщил совету, что «там уже расстреляно 500 представителей буржуазии». Если эта цифра верна, то она включает в себя почти все (за исключением 12) казни, о которых было объявлено в списке расстрелянных ПЧК, опубликованном «Петроградской правдой» 6 сентября, и более 2/3 из тех 800 казненных ПЧК за весь период «красного террора», о которых сообщил в середине октября Г. И. Бокий в своем докладе на съезде ЧК Северной области».
Имя Моисея Урицкого увековечено в названиях улиц и площадей российских городов. Даже Дворцовая площадь с 1918 по 1944 годы именовалась площадью Урицкого (как, собственно, и Таврический дворец, который тоже был переименован в честь погибшего политического деятеля).
Сергей Ишков.
Фото с сайтов ru.wikipedia.org и volgafoto.ru
