4 ноября 1969 года Александра Солженицына исключили из Союза писателей СССР «за антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам СП СССР, за грубое нарушение основных положений Устава СП СССР».
К исключению Александра Солженицына из Союза писателей СССР готовились почти два года. 10 марта 1967 года председатель Комитета госбезопасности Владимир Семичастный, выступая на секретариате ЦК КПСС, заявил: «Прежде всего нужно исключить Солженицына из Союза писателей. Это первая мера».
Напомним, что к марту 1963 года Александр Солженицын утратил расположение Никиты Хрущёва, а после прихода к власти Леонида Брежнева практически потерял возможность легально печататься и выступать. В сентябре 1965 года сотрудники КГБ конфисковали архив писателя с его «наиболее антисоветскими» произведениями, а в следующем году на XXIII съезде КПСС прозвучало требование дать решительный отпор фальсификации истории. В качестве примера была названа повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Тем не менее Александр Исаевич продолжал активную общественную деятельность: выступал с чтением отрывков из своих произведений, распространял в самиздате свои романы «В круге первом» и «Раковый корпус», в феврале 1967 года тайно закончил «Архипелаг ГУЛАГ», а в мае того же года разослал «Письмо съезду» Союза писателей СССР, получившее широкую известность среди советской интеллигенции и на Западе. Власти стали воспринимать Солженицына как серьезного противника. Последней каплей стало то, что в 1968 году на Западе были без разрешения автора опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», принесшие писателю популярность.
В 1967 году предложение Семичастного исключить Солженицына из Союза писателей показалось партийному начальству чрезмерным. Но чуть позже недовольство Солженицыным стали активно проявлять собратья Александра Исаевича по перу. В сентябре 1967 года к руководству Союза писателей СССР обратился Михаил Шолохов. Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро позже доложил: «Михаил Шолохов, в частности, дав должную оценку антисоветской сущности пьесы «Пир победителей», предложил исключить Солженицына из Союза писателей».
22 сентября 1967 года собравшийся специально по Солженицыну секретариат Союза писателей СССР предложил Александру Исаевичу обдумать свое поведение и дать ответ попыткам буржуазной пропаганды использовать его имя в антисоветских целях. Если же Солженицын этого не сделает, то Союз писателей намеревался рассмотреть вопрос о его пребывании в своих рядах. Однако дальше угроз в тот момент дело не пошло.
Исключение Солженицына из Союза писателей было санкционировано как минимум в двух кабинетах – главного партийного идеолога Михаила Суслова и секретаря ЦК КПСС по пропаганде Петра Демичева. Куратором акции стал отдел культуры ЦК, который возглавлял тогда Василий Шауро. Главным исполнителем этого задания партия назначила председателя Союза писателей РСФСР Леонида Соболева.
Первый этап акции планировалось осуществить руками ответственного секретаря Рязанской писательской организации Эрнста Сафонова (Солженицын должен был состоять в писательской организации того региона, где был прописан по паспорту, а прописка у него была с 1957 года в Рязанской области). Все инструкции ему должен был дать Соболев.
31 октября 1969 года Сафонова срочно вызвали в Москву. В 1989 году он рассказывал: «Свое несогласие проводить собрание по исключению Александра Солженицына из Союза писателей после короткой беседы со мной «на самом верху» я выразил 31 октября 1969 года на заседании рабочего секретариата СП РСФСР, которое проводил Леонид Соболев (…) и на котором «уговаривали» меня в течение 4 часов. Ради истины уточню, что в своей тогдашней позиции я исходил не из «идейных» соображений – просто не желал быть «стрелочником», не желал выступать в навязываемом мне качестве «застрельщика», «инициатора». Ведь все то, что было в ту пору, незадолго, связано с именем Солженицына – его триумфальный прием в Союз писателей (в 1962 году. – С. И.), обсуждение его произведений, выдвижение на Ленинскую премию и т. д., проводилось в Москве, нас, рязанцев, даже не считали нужным ставить о чем-либо в известность. Более того, на мои любопытствующие запросы в правление СП РСФСР я получал один и тот же ответ: «Это не вашего уровня заботы…» Спрашивается: почему же именно нам, не знакомым с тонкостями «дела», с зарубежными печатными выступлениями и прочими работами Солженицына, решили вменить столь сомнительную роль-обязанность? Лично я на нее пойти не мог – это было бы против совести».
И все же 4 ноября 1969 года было созвано общее собрание Рязанской писательской организации. Чтобы все выглядело пристойно, первым пунктом в повестку этого собрания предполагалось включить вопрос «О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей».
По разработанному в отделе культуры ЦК КПСС плану в Рязань на собрание местных литераторов официально должен был выехать рабочий секретарь Союза писателей РСФСР Франц Таурин. Именно ему начальство поручило сделать основное сообщение по главному вопросу повестки дня, а затем организовать выступления за исключение Солженицына. Но, похоже, Таурину не совсем доверяли, поэтому из Москвы вслед за ним негласно отправились еще несколько сотрудников из аппарата ЦК КПСС – видимо, для того, чтобы дирижировать всем процессом из кабинетов руководителей Рязанского обкома партии.
В ЦК не сомневались в том, что само собрание в Рязани пройдет под председательством Эрнста Сафонова. Но тот вдруг попал в больницу с приступом аппендицита.
«В больнице, куда я был отвезен с острым приступом, – вспоминал позже Сафонов, – меня тоже не оставили в покое: приехал в палату заведующий отделом пропаганды и агитации обкома партии – с настоятельным требованием письменно подтвердить мое «согласие». Ему я повторил то же самое, что говорил раньше другим официальным, назову так, лицам. И был тут же «заблокирован»: в то время, как готовилось и проводилось собрание, ко мне не был допущен ни один из членов писательской организации, не дали возможности навестить меня изъявившему на то желание секретарю СП РСФСР Францу Таурину (знаю с его слов). «Тяжело болен», – и весь ответ».
А вот как рассказывал в интервью историку Николаю Митрохину о событиях того времени Геннадий Гусев, с 1969 года работавший инструктором Отдела культуры ЦК КПСС: «Через 3 – 4 месяца после моего прихода в ЦК КПСС я был командирован как наблюдатель на приснопамятное собрание Рязанской писательской организации, когда Эрнст Сафонов внезапно сделал себе операцию аппендицита. Незадолго до смерти я его еще раз и последний раз при жизни спросил: «Правда ли, что это был «самострел»?», поскольку этот вопрос очень широко муссировался в различных кругах. Эрик, которого я очень любил и писал о нем хорошо, поклялся мне, что это было «трагическое совпадение». Он говорил, что вряд ли бы уцелел после собрания, потому что его позиция расходилась с той, что была нужна руководству ЦК и обкому. Он не хотел механически голосовать за исключение, вместе с тем, он был достаточно осторожен, чтобы не оставить своего «особого мнения» в письменной форме, что могло бы повлечь неприятности. Так что его судьба хранила. С больного взятки гладки, он попал в больницу за сутки до собрания. Солженицына поэтому исключали совсем другие люди – мелкие, бесталанные. Например, поэт Женя Белкин (перепутана фамилия: надо – Маркин. – С. И.), который потом в стихах везде каялся и бился, как это он поднял руку на Солженицына. Он умер от пьянства год спустя после высылки Солженицына.
Я поехал на это собрание, сопровождая своего руководителя – заместителя заведующего отделом Альберта Беляева (Беляев на тот момент был не заместителем завотделом культуры ЦК, а завсектором. В Рязань ездил не он, а Юрий Мелентьев, который действительно занимал должность замзава. – С. И.). Задание имел он, а я был при нем. Еще раз повторю – поехал наблюдателем. Если он что забудет, я запомню. На самом собрании ни он, ни я не были. Как поется в опере: «Песня певца за сценой». Мы были за сценой. Он был в здании отделения Союза писателей, а я в здании обкома. И уж потом мы собрались и обсуждали, какими должны быть дальнейшие шаги, как это докладывать на секретариате, как мы будем убеждать Соболева поддержать решение ЦК. Впрочем, его ни в чем убеждать, оказалосъ, не надо. Присутствующий в зале секретарь обкома партии Кожевников нам подробно рассказывал – кто выступал и что говорил».
Александра Солженицына известили о намеченном собрании за несколько часов до него. Утром 4 ноября к нему домой пришла технический секретарь Рязанской писательской организации.
«Она принесла Александру Исаевичу приглашение на заседание, которое должно было состояться в 15 часов в тот же день, – вспоминала первая супруга Солженицына Наталья Решетовская. – Тема заседания: «Информация секретаря СП РСФСР Таурина о решении секретариата СП РСФСР «О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей».
Все бросив, Солженицын отправился в отделение Союза писателей. На заседании он был исключен из СП «за антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам Союза писателей СССР, за грубое нарушение основных положений Устава СП СССР». Сохранилось написанное Солженицыным «Изложение заседания Рязанской писательской организации 4 ноября 1969 года», где сообщалось, что на заседании присутствовали шесть из семи состоявших на учете в Рязанской писательской организации человек, а также «секретарь СП РСФСР Ф. Таурин, секретарь по агитации и пропаганде Рязанского обкома КПСС Алексей Сергеевич Кожевников, редактор издательства Поварёнкин и еще три товарища из областных организаций».
Александр Солженицын все заседание сохранял спокойствие. Когда ему наконец дали слово, он сказал: «Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы – еще успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правды, и за движение ее я готов принять и смерть – смерть, а не только исключение из Союза. Но, может быть, многие уроки научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при жизни? Это еще ни разу не украсило нашей истории. Что ж, голосуйте, за вами большинство. Но помните: история литературы еще будет интересоваться нашим сегодняшним заседанием».
Открыто поддержать на собрании Солженицына никто не решился. Все без исключения проголосовали за исключение писателя из творческого союза.
«Все, решительно все, высказались за его исключение, – вспоминала Наталья Решетовская. – Правда, Евгений Маркин вёл себя подобно герою Достоевского. Всего несколько дней назад мы встретили его в Рязани на улице. Он смотрел на моего мужа, как на божество. А сейчас, поговорив о том, что всё, что происходит с Солженицыным, есть небывалое колебание маятника и что если Солженицына исключат, а потом примут, снова исключат, опять примут – он не хочет в этом участвовать, но внезапно он заключил: «Я полностью согласен с большинством писательской организации».
После совещания, кончившегося тем, что пять рязанских писателей проголосовали за исключение (против резолюции был один голос – голос самого Солженицына), Маркин подошел к Солженицыну со словами: «Александр Исаевич, простите меня ради Бога!» Видимо, в тот день он заручился у секретаря обкома получением долгожданной квартиры. А еще через пару дней Маркин придет к Александру Исаевичу домой и будет стоять перед ним на коленях…»
Наталья Решетовская в своих воспоминаниях приводит реакцию на исключение Солженицына из Союза писателей СССР Мстислава Растроповича, который тут же написал Александру Исаевичу письмо: «Дорогой, любимый, родной мой Саня! Только что Наташа сообщила мне последнюю «Рязанскую частушку». Вывод один и категорический: скорее возвращайся в свой дом в Жуковку, ибо здесь без тебя невозможно существовать, а Рязанский союз без тебя еще просуществует. Гения не надо успокаивать, а его надо раздражать, а иногда и злить. Всё это делает Бог руками (и языками) людей, выбирая для этой работы наиболее недостойных».
В 6 часов утра по «Голосу Америки» (данное СМИ является средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента) передали сообщение об исключении писателя Александра Солженицына из членов Союза писателей. И повторяли эту новость каждый час. А начиная с 10 часов стали передавать опровержение: «На запрос наших корреспондентов представители Рязанского отделения и отделения СП РСФСР ответили, что сообщение об исключении Солженицына из Союза писателей неверно».
Исходя из этого Александр Исаевич сделал вывод, что верхи решили дать отбой.
Как утверждала Решетовская, Солженицын почти всю ночь печатал «Изложение…» заседания рязанских писателей. А утром 5 ноября ему было предложено срочно отправиться в Москву, где планировалась новая акция по добиванию писателя.
Солженицын ошибался. Никто отменять решение Рязанской организации не собирался. Судя по всему, председатель СП РСФСР Леонид Соболев получил из ЦК указание ускорить процедуру по оформлению исключения Солженицына из Союза писателей. 5 ноября Солженицын был вызван на срочное заседание секретариата Союза писателей России, однако Александр Исаевич ехать отказался.
«Сегодня снегопад, поезда переполнены и вообще за 24 часа я собраться не могу, – заявил он. – После праздников я готов присутствовать на Секретариате. Но сегодня я присутствовать не смогу».
Несмотря на это секретариат Союза писателей России 5 ноября все же собрался.
«Солженицын ведет себя неправильно, он дает возможность использовать свое имя писателя для атак и нападок на нашу страну в зарубежной печати, – говорил в своем выступлении Франц Таурин. – Все считают, что это несовместимо с пребыванием в Союзе писателей».
Большинство участников секретариата в основном молчали. И только двое сомневались: Агния Барто и Даниил Гранин, который тогда был одним из руководителей ленинградской писательской организации. Барто обратила внимание на то, что Солженицын с Советским Союзом не порвал и на Запад не сбежал.
«Не надо преувеличивать значение Солженицына, как писателя, но не надо его и преуменьшать, – заявил Гранин. – Мы имеем дело с крупным писателем, интересным писателем и тем более трагично то, что происходит с ним. Для меня все-таки встает ряд вопросов, связанных с поведением Солженицына. Здесь говорилось о том, как он не реагировал на то, как использовала его имя и произведения зарубежная печать, и почему он молчит? Почему он в течение этих лет никогда не выступает и не дает оценки тому, что происходит? Для меня это совершенно непонятно и ответ хотелось бы услышать от него.
Как у каждого крупного писателя, у него должен быть какой-то политический взгляд, какая-то своя политическая программа, какая-то оценка нашей деятельности, нашей идеологии, нашей системы. И если бы он был здесь, я бы задал прямо ему этот вопрос. (…) Я читал его опубликованные вещи. Из неопубликованных вещей читал «Раковый корпус». (…) Я не могу обвинить его в том, что это – антисоветский писатель. (…) Мне кажется, что отложить решение вопроса об исключении Солженицына до его приезда было бы правильнее. По крайней мере я для себя сегодня не могу голосовать за его исключение из членов СП. И еще раз прощу секретариат не устраивать здесь излишней спешки и дать возможность нам открыто и откровенно раз-навсегда поговорить с Солженицыным».
За то, чтобы утвердить решение Рязанской организации об исключении Солженицына, подняли руки все, только Даниил Гранин от голосования воздержался. Правда, 14 ноября по телефону попросил считать свой голос поданным за исключение. Дело в том, что когда Гранин вернулся в Ленинград, ему сразу начали «выкручивать руки». Уже 10 ноября 1969 года писателя вызвал к себе первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков. Партфункционер заставил писателя поддержать исключение Солженицына.
Выступая 26 ноября 1969 года на партийном собрании Ленинградской писательской организации, Даниил Гранин заявил, что, мол, не сразу разобрался в политике Солженицына, а когда увидел антиобщественное лицо писателя, то больше сомнений для него не существовало.
Полного прощения за свои сомнения Гранин не получил. Например, в год его 50-летия ему так и не дали второго ордена Трудового Красного Знамени.
Александр Солженицын появился в Москве 11 ноября. Понятно было, что подавать апелляцию смысла нет. Но и просто промолчать он не мог. Солженицын написал открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР.
«Бесстыдно попирая свой собственный устав, – возмущался он, – вы исключили меня заочно, пожарным порядком (…) Вы откровенно показали, что решение предшествовало «обсуждению». Удобней ли было вам без меня изобретать новые обвинения? (…) Протрите циферблаты! – ваши часы отстали от века. Откиньте дорогие тяжелые занавесы! – вы даже не подозреваете, что на дворе уже рассветает. Это – не то глухое, мрачное безысходное время, когда вот так же уродливо вы исключили Ахматову. И даже не то робкое, зябкое, когда с завываниями исключили Пастернака. Вам мало того позора? Вы хотите его сгустить? Но близок час: каждый из вас будет искать, как выскрести свою подпись под сегодняшней резолюцией. Слепые поводыри слепых! Вы даже не замечаете, что бредете в сторону противоположную той, которую объявили. В эту кризисную пору нашему тяжелобольному обществу вы неспособны предложить ничего конструктивного, ничего доброго, а только свою ненависть-бдительность, а только «держать и не пущать»! (…) «Враги услышат» – вот ваша отговорка, вечные и постоянные «враги» – удобная основа ваших должностей и вашего существования. Как будто не было врагов, когда обещалась немедленная открытость. Да что бы вы делали без «врагов»? Да вы б и жить уже не могли без «врагов», вашей бесплодной атмосферой стала ненависть, ненависть, не уступающая расовой. Но так теряется ощущение цельного и единого человечества – и ускоряется его гибель. (…) Гласность, честная и полная гласность – вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности, – тот равнодушен к отечеству, тот думает лишь о своей корысти. Кто не хочет отечеству гласности, – тот не хочет очистить его от болезни, а загнать ее внутрь, чтоб она гнила там.
12 ноября 1969 г.
Александр Солженицын».
Вскоре была дана команда в регионы одобрить исключение Солженицына. Первой это сделала Москва, за ней последовали все остальные.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
