14 марта 1922 года писатель, литературовед, критик, знаменитый филолог-формалист Виктор Шкловский, выражаясь его словами, «убежал из России» – сначала в Финляндию (по льду Финского залива), потом — в Берлин. Эмиграция Шкловского продлилась всего лишь год.
Виктор Шкловский родился 12 января 1893 года в Санкт-Петербурге в семье преподавателя математики, впоследствии профессора Высших артиллерийских курсов Бориса Шкловского и его жены Варвары Карловны, урожденной Бундель, русско-немецкого происхождения. Юность Виктор Шкловский провел в Петербурге. В 1913 году с серебряной медалью окончил частную гимназию Н. П. Шеповальникова, затем учился в Петербургском университете на историко-филологическом факультете. Когда началась Первая мировая война, Шкловский ушел добровольцем в армию.
«Что думали про войну? Мне кажется, верили в то, что она сама кончится; вера эта была всеобщей ко времени воззвания к народам всего мира, – писал Виктор Шкловский в своем «Сентиментальном путешествии». – Помню, что приехавшие с Моонзундской позиции говорили, что там уже сговорились с немцами: ни мы, ни они стрелять не будут. В общем, преобладало пасхальное настроение, было хорошо, и верилось, что это только начало всего хорошего».
Офицером сын крещеного еврея тогда стать не мог. Шкловского взяли в автомобильную роту. Сначала он окончил курсы автомобилистов и служил как рядовой, а затем работал в школе броневых шоферов инструктором.
В мемуарах Виктор Шкловский сравнивал войну с сытой лошадью, которая невнимательно его жевала: до лета 1917 года он не участвовал в боевых действиях.
Во время Февральской революции Виктор Шкловский был избран членом комитета Петроградского запасного броневого дивизиона и в качестве его представителя участвовал в работе Петроградского совета. Впоследствии он вспоминал о революции так:
«Какая была вера! Какая радость! Какая у меня была слепота! Я ничего не понимал в политической стратегии. Я не понимал не только того, что будет завтра, но не знал даже, чего хотеть на завтрашний день, когда уже нет царя».
Как помощник комиссара Временного правительства Шкловский был направлен на Юго-Западный фронт, где 3 июля 1917 года лично возглавил атаку одного из полков и был ранен в живот навылет.
«Хотя я знал, что раненному в живот нельзя шевелиться по крайней мере час-два, я пополз в тыл, – вспоминал Шкловский в «Сентиментальном путешествии». – Мне хотелось уйти из-под пулеметов. <…> Какой-то раненный в ногу солдат дал мне в шагах ста от боя бинт, снятый с убитого, и перевязал меня. <…> С ним мы ползли до речки и говорили друг другу все время ласковые слова. За речкой уже были носильщики-санитары с палками от носилок на плечах. Они сложили носилки, положили меня на них, покрыли и понесли вчетвером на плечах. <…> Когда несут на плечах раненого, то он, лежа в обвиснувшей холстине, не видит почти ничего, кроме деревьев и неба. Мимо неба проносят всех…»
Шкловский из рук генерала Лавра Корнилова получил Георгиевский крест 4-й степени. В приказе награждения №2794 от 5 августа 1917 года было написано:
«Идя все время впереди полка, он перешел четыре ряда проволочных заграждений, два ряда окопов и переправился через реку под действенным ружейным, пулеметным и орудийным огнем, ведя все время за собой полк и все время подбадривая его примерами и словами. Будучи ранен у последнего проволочного заграждения в живот навылет и видя, что полк дрогнул и хочет отступать, он, Шкловский, раненый, встал и отдал приказ окапываться».
Сам Виктор Борисович позже так говорил о войне:
«Я не люблю книги Барбюса «Огонь» – это сделанная, построенная книга. Про войну написать очень трудно; я из всего, что читал, как правдоподобное ее описание могу вспомнить только Ватерлоо у Стендаля и картины боев у Толстого. <…> Со мной ехали офицеры на Кавказский фронт. Один из них, раненный в живот разрывной пулей и полукастрированный ею, все время пел:
Цыпленки варены,
Цыпленки жарены,
Цып-лен-ки тоже
Хочуть жить.
<…> Ему было лет восемнадцать. Он был совершенно не интеллигент и тосковал, как умел. Вот и все».
После выздоровления в качестве помощника комиссара Временного правительства Шкловский был направлен в Отдельный Кавказский кавалерийский корпус в Персию, где организовывал эвакуацию российских войск, вернулся с ними в Петроград в начале января 1918 года.
В письме Максиму Горькому Шкловский рассказывал:
«Видал разоренную Персию и людей, умирающих от голода на улице. На наших глазах. Видал погромы и пережил Голгофу бессилья. И моя чаша будет скоро полна. Чувствую себя здесь ужасно. Топчем людей, как траву. Шкурничество цветет махровыми розами. Одни просьбы о золотниках сахара, об отводе. Транспорта бастуют. Кровь медленно стынет в жилах армии. Революция по ошибке вместо того, чтобы убить войну, убила армию. Переживаю ее агонию. Заключаем перемирие. Движется демобилизация. Господи, сохрани».
А вот впечатления Виктора Борисовича от Петрограда в 1918 году:
«Первое впечатление было – как бросились к привезенному мною белому хлебу. Потом город какой-то оглохший. Как после взрыва, когда все кончилось, все разорвано. Как человек, у которого взрывом вырвало внутренности, а он еще разговаривает. Представьте себе общество из таких людей. Сидят они и разговаривают. Не выть же. Такое впечатление произвел на меня Петербург в 1918 году. Учредительное собрание было разогнано. Фронта не было. Вообще все было настежь. И быта никакого, одни обломки. Я не видал Октября, я не видал взрыва, если был взрыв. Я попал прямо в дыру…»
В Петрограде Виктор Шкловский работал в Художественно-исторической комиссии Зимнего дворца, занимался охраной разных предметов старины. А еще – активно участвовал в антибольшевистском заговоре эсеров. Когда заговор раскрыли, Шкловский был вынужден уехать из Петрограда в Саратов, где он некоторое время скрывался в психиатрической больнице, одновременно работая над созданием теории прозы.
«В Питере можно было оставаться только на гибель, – писал Виктор Борисович в «Сентиментальном путешествии». – Меня искали. <…> Поехал в Саратов. С подложным документом. По документам этого типа было уже много провалов. Организация в Саратове была партийная, эсеровская. Главным образом занималась она переотправкой людей в Самару. <…> Военной организацией управлял один полусумасшедший человек, имя которого забыл, знаю, что он потом поехал в Самару и был заколот солдатами Колчака при перевороте.
Жили мы конспиративно, но очень наивно, все чуть ли не в одной комнате. Жить в этом подвале мне не пришлось, уж очень много набралось в нем народу. Меня устроили в сумасшедший дом под Саратовом, верстах в семи от города. Это тихое место, окруженное большим и неогороженным садом, освещенным фонарями. Я жил там довольно долго».
Из Саратова Шкловский перебрался в Аткарск.
«Иногда меня вызывали в местную Чека, которая чуть ли не ежедневно проверяла всех приезжих, – вспоминал он. – Спрашивали по пунктам: кто вы такой, чем занимались до войны, во время войны, с февраля до октября и так дальше. Я по паспорту был техник, меня спрашивали по специальности, например название частей станков. Я их тогда знал. Держался очень уверенно.
Хорошо потерять себя. Забыть свою фамилию, выпасть из своих привычек. Придумать какого-нибудь человека и считать себя им. Если бы не письменный стол, не работа, я никогда не стал бы снова Виктором Шкловским. Писал книгу «Сюжет как явление стиля». Книги, нужные для цитат, привез, расшив их на листы, отдельными клочками. Писать пришлось на подоконнике.
Рассматривая свой – фальшивый – паспорт, в графе изменения семейного положения нашел черный штемпель с надписью, что такой-то такого-то числа умер в Обуховской больнице. Хороший разговор мог бы получиться между мной и Чека: «Вы такой-то?» – «Я». – «А почему вы уже умерли?»
В Аткарске Шкловский узнал о покушении на Ленина и об убийстве Урицкого. А также о большом провале эсеров в Саратове.
«Приехал в Москву, сведения о провале подтвердились, я решил ехать на Украину, – писал Шкловский в «Сентиментальном путешествии». – В Москве у меня украли деньги и документы в то время, как я покупал краску для волос.
Попал к одному товарищу (который политикой не занимался), красился у него, вышел лиловым. Очень смеялись. Пришлось бриться. Ночевать у него было нельзя. Я пошел к другому, тот отвел меня в архив, запер и сказал: «Если ночью будет обыск, то шурши и говори, что ты бумага». <…> Приехал в Харьков, побывал у родных. В Харькове увидал своего старшего брата, доктора Евгения Шкловского. Через год он был убит. Он вел поезд с ранеными; напали на поезд и начали убивать раненых. Он стал объяснять, что этого нельзя делать. До революции ему раз удалось остановить в городе Острове холерный бунт. Здесь это было невозможно. Его избили, раздели, заперли в пустом вагоне и повезли. Фельдшер дал ему пальто. Его перевезли в Харьков, здесь он отправил записку к родным. Те долго искали на путях. Нашли, вымолили и положили в госпиталь, где он умер от побоев в полном сознании. Сам щупал, как останавливается его пульс. Он сильно плакал перед смертью. Убили его белые или красные. Не помню, действительно – не помню. Убит был он несправедливо. Умер 35 лет…»
В конце 1918 года Шкловский решил больше не участвовать в политической деятельности и в начале 1919 вернулся в Петроград. В 1919-м в жизни Виктора Шкловского произошло многое: он женился на художнице Василисе Корди, поселился в Доме искусств, начал преподавать в Литературной студии и в Студии художественного перевода при издательстве «Всемирная литература».
Летом 1920 года Виктор Шкловский воевал в рядах Красной армии с отрядами Петра Врангеля на Украине — под Александровском, Херсоном и Каховкой. Когда он проверял на пригодность запала, случился преждевременный взрыв. Шкловский получил множественные осколочные ранения: ему разворотило ноги и левую руку. В госпитале даже подумывали об ампутации, но, к счастью, обошлось. Правда, травмы беспокоили его всю жизнь.
В 1920 году Виктор Борисович был избран профессором Российского института истории искусств. В 1921-м и начале 1922 года он активно печатался в журналах «Петербург», «Дом искусств», «Книжный угол», издал ряд статей по литературоведению, опубликовал мемуарную книгу «Революция и фронт», участвовал в собраниях группы «Серапионовы братья», состоял членом правления Петроградского отделения Всероссийского союза писателей.
В 1922 году начались аресты эсеров. Чтобы избежать ареста, Шкловскому пришлось бежать в Финляндию. Позже он написал:
«Я убежал из России 14 марта. Меня ловили по Петербургу с 4 по 14 марта. <…> Снится мне, что меня продал провокатор и меня убивают. Не знаю, что делать дальше. Все мои дела, книги, друзья в Петербурге. <…> Сижу сейчас в полном непонимании, что писать, где писать, как писать. Сижу без денег. Носить доски мне не хочется. Это скучная работа. <…>
Сейчас я живу в Райволе (Финляндия). Здесь жили дачниками, теперь же, оказалось, нужно жить всерьез. Вышло нехорошо и неумело. <…> Неужели я потерял Россию навсегда?..»
После отъезда Шкловского была арестована его жена Василиса. Вскоре литераторы (прежде всего «Серапионовы братья») заплатили за ее освобождение большую сумму — 200 рублей золотом.
Из Финляндии Виктор Шкловский эмигрировал в Берлин, где организовал журнал «Беседа». В сентябре 1923 года его эмиграция закончилась — Шкловский вернулся в Москву.
«Я не могу жить в Берлине, – писал он в своем романе «ZOO, или Письма не о любви». – Всем бытом, всеми навыками я связан с сегодняшней Россией. Умею работать только для нее.
Неправильно, что я живу в Берлине. Революция переродила меня, без нее мне нечем дышать. Здесь можно только задыхаться. Горька, как пыль карбида, берлинская тоска. <…> Я хочу в Россию. Все, что было — прошло, молодость и самоуверенность сняты с меня двенадцатью железными мостами. Я поднимаю руку и сдаюсь.
Впустите в Россию меня и весь мой нехитрый багаж: шесть рубашек (три у меня, три в стирке), желтые сапоги, по ошибке начищенные черной ваксой, и синие старые брюки, на которых я тщетно пытался нагладить складку».
И еще:
«Я хотел честно жить и решать, не уклоняться от трудного, но запутал свой путь. Ошибаясь и плутая, я очутился в эмиграции, в Берлине. <…> За границей я тосковал, <…> по хлопотам Горького и Маяковского мне удалось вернуться на родину».
В 1930 году Виктор Шкловский отказался от идей формализма и выступил с покаянной статьей «Памятник научной ошибке». С 1930-х годов, вынужденный перейти к принципам более широкого социально-исторического исследования, выступал как критик современной литературы.
Осенью 1932 года Виктор Борисович отправился в поездку на строительство Беломоро-Балтийского канала. Ее главной целью был не сбор материала, а встреча с репрессированным братом (Владимиром) и, по возможности, облегчение его участи. На вопрос сопровождавшего Шкловского чекиста, как он себя здесь чувствует, Виктор Борисович ответил: «Как живая лиса в меховом магазине».
Шкловскому принадлежит самый большой объем текста в коллективной книге 1934 года, воспевавшей строительство канала.
Сын Виктора Шкловского Никита погиб на фронте 8 марта 1945 года, а брат Владимир был расстрелян в 1937-м.
В разгар травли Бориса Пастернака Шкловский находился на отдыхе в Крыму, однако по собственному почину явился в редакцию «Курортной газеты» и опубликовал статью о том, что «отрыв от писательского коллектива, от советского народа привел Пастернака в лагерь оголтелой империалистической реакции».
«1958 год. Октябрь. Ялта, где Виктор Борисович живет в Доме творчества рядом с Сельвинским, и оба шлют Пастернаку совместную телеграмму, поздравляя с Нобелевской премией, – рассказывал об этом эпизоде Станислав Рассадин в «Книге прощаний». – Но после статьи в «Литературной газете», где новоиспеченный нобелиат обвинен во всех смертных грехах, Сельвинский и Шкловский (в компании с двумя, столь от них отличными в этом смысле, графоманами и негодяями) спешат появиться в редакции ялтинской городской газеты. Спешат отметиться. Сельвинский: «Пастернак всегда одним глазом смотрел на Запад, был далек от коллектива советских писателей и совершил подлое предательство». Шкловский: «Книга его не только антисоветская, она выдает также полную неосведомленность автора в существе советской жизни, в том, куда идет развитие нашего государства. Отрыв от писательского коллектива, от советского народа привел Пастернака в лагерь оголтелой империалистической реакции, на подачки которой он польстился».
Виктор Борисович Шкловский прожил долгую жизнь. Его не стало в Москве на 92-м году жизни.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
