4 июня 1763 года вышел указ Екатерины II «О воспрещении непристойных рассуждений и толков по делам, до правительства относящихся» – так называемый «Манифест о молчании».
Будучи по происхождению немецкой принцессой из захудалого княжества, в глазах и верхушки общества, и части простого народа она не выглядела легитимной правительницей. Чтобы укрепить свой авторитет и обезопасить себя от разного рода самозванцев, выдававших себя за «чудом спасшегося» государя Петра Фёдоровича, Екатерина издала манифест, пресекающий распространение слухов по отношению к государственной власти. Изданию манифеста предшествовали весьма любопытные обстоятельства.
В первые месяцы после воцарения Екатерины II среди гвардейских офицеров возник заговор в пользу шлиссельбургского узника Ивана Антоновича (свергнутого в 1741 году императора Иоанна VI). Трое братьев – Пётр, Иван и Семён Гурьевы, а также Пётр Хрущев намеревались его освободить и возвратить на российский престол.
«Ему (Ивану Антоновичу. – С. И.) сменили имя, видеть его могла только охрана, – пишет Эдвард Радзинский в книге «Бабье царство». – Он обязан был прятаться за ширмами, когда приносили еду… Так прошла четверть столетия. Но в имени Императора Иоанна по-прежнему звучала угроза для новых правителей. После воцарения Петра Третьего заботливый Фридрих послал Петру письмо, призывая бдительно охранять арестанта и держать его в строгости. «И коли будет бить охрану, наказывать плетьми», – советовал просвещенный монарх. Пётр Третий лично посетил арестанта, но никак не облегчил его участь… Екатерина запомнила предостережения Фридриха. К тому же возрожденная ею тайная полиция сообщила Императрице, что имя «Иванушка» замелькало в разговорах некоторых офицеров, не получивших желаемого в результате переворота. Даже среди гвардейцев, ее сторонников, понимавших шаткие права Екатерины на трон, начала зарождаться трогательная, очень русская идея о том, как оставить ее на престоле и одновременно наградить безвинного страдальца: Екатерина просто должна… выйти замуж за Иванушку!»
Императрица со всей серьезностью отнеслась к ситуации. Она лично навестила несчастного. Побывав в камере совсем недолго, Екатерина объявила, что он «косноязычен» и «решительно лишен… разума и смысла человеческого». Императрица написала заключение: «Иван не был рожден, чтобы царствовать… Обиженный природою, лишенный способности мыслить, мог ли он взять скипетр…»
Здесь Екатерина лукавила. Она не могла не знать о том, что по распоряжению Елизаветы решено было проверить, знает ли Иоанн о своем происхождении. Сергей Михайлович Соловьев писал, что за два года до ее посещения один из охранников, капитан Овцын, «спросил у арестанта, кто он? Сначала ответил, что он человек великий и один подлый офицер то у него отнял и имя переменил. Потом он назвал себя принцем».
«То есть Иоанн, будто бы лишенный разума, тем не менее помнил, что с ним сделал в младенчестве капитан Миллер, отнявший его у родителей! – рассказывал Эдвард Радзинский (император-младенец был свергнут Елизаветой Петровной, Миллер был ответственен за содержание мальчика под стражей. По указанию Елизаветы его стали называть Григорием. – С. И.). – Иоанн знал, что он «великий человек»! В 1759 году тот же охранник Овцын докладывал Александру Шувалову, что арестант «говорит порядочно, доказывает Евангелием, апостолом, Минеею…и прочими книгами, сказывает, в котором месте и в Житии которого святого пишет…» Так что все заявления о его неграмотности и слабоумии являлись ложью».
Сразу после восшествия на престол Екатерина, как уже говорилось выше, возобновила деятельность тайной полиции, и уже вскоре последовали аресты болтунов, говоривших о правах на трон «законного царя Иванушки». Иоанн был для нее живым укором. Ведь она, госпожа Просветитель, оставила несчастного, виновного лишь в происхождении, гнить в каземате. Все это мешало ее образу, который Императрица начала создавать в Европе.
«В охране Шлиссельбургской крепости, где томился несчастный Иоанн Антонович, периодически нес караульную службу подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович, – пишет Эдвард Радзинский в книге «Бабье царство». – Мирович был очень беден, хотя происходил из когда-то богатой малороссийской казацкой верхушки. Дед его, полковник, был сподвижником Мазепы. Вместе с Мазепой он изменил Петру, переметнулся к Карлу Двенадцатому. После поражения Карла дед бежал в Польшу, бросив семью. Отец Мировича тайно ездил встречаться с ним. В результате отец очутился в Сибири, все их имущество конфисковали. В ссылке, уже в Тобольске, и родился Мирович. Свое знатное происхождение он, внук изменника, должен был скрывать. Нуждаясь в деньгах, Мирович много раз просил вернуть хотя бы часть конфискованного имения деда, назначить хоть какую-то пенсию нуждающимся сестрам. Во всех прошениях отказали. Тогда Мирович пришел за помощью к гетману Кириллу Разумовскому, который был в те годы фактическим Царем Малороссии. Однако обычно щедрый Разумовский денег не дал, но будто бы посоветовал удальство: «Ты молод, схвати судьбу за чуб». И если все это правда, возникал вопрос: не захотел ли Разумовский помочь Екатерине избавиться от несчастной тени? Зная, где служит проситель, не подтолкнул ли он его на отчаянный шаг? Впрочем, сам Мирович не мог об этом шаге не думать… Здесь же, совсем рядом с Мировичем, находился Император, которому присягнула страна; страдалец, у которого похитили корону. Надо было только показать его народу. А для этого – всего лишь взбунтовать караул. Захватить и объявить правителем законного Императора».
У Мировича появился сподвижник – поручик Великолукского пехотного полка Ушаков, с которым они разработали целый план. Правда, во время подготовки Ушаков утонул при загадочных обстоятельствах. Оставшись один, Мирович попытался говорить о заговоре с охранником Иоанна Антоновича, потом с солдатами. Скорее всего, кто-то из них донес и власть знала о плане Мировича. Еще раньше тюремщикам был отдан приказ: «Ежели… случится, чтоб кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант… без именного за собственноручным Ее Императорского Величества подписанием повеления… то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать».
Что вышло в итоге? Мирович взбунтовал караул, арестовал коменданта и сумел ворваться в камеру Иоанна Антоновича. Но как только началась заварушка, тюремщики устранили узника. Когда Мирович с солдатами появился в камере, на полу его ждал уже заколотый Иоанн. Так закончился заговор, будто составленный для убийства несчастного Иоанна. Надо сказать, что Екатерина очень вовремя покинула столицу – во время убийства узника она находилась в Риге, откуда и руководила дальнейшим расследованием.
Следствие необычайно быстро выяснило, что Мирович все задумал один, тайных сообщников не имел. Поспешно закончили дело и столь же поспешно чрезвычайным судом Сената и Синода Мирович был приговорен к смерти, его обезглавили. А тюремщики капитан Данила Власьев и поручик Лука Чекин за исполнение приказа получили по семь тысяч рублей и были тотчас отставлены от службы, причем с сохранением жалованья. Оба отправились жить в провинцию и дали подписку «под страхом лишения чести и живота… жить всегда в отдалении от великих и многолюдных компаний, обоим вместе нигде в компаниях не быть… в столичные города без крайней нужды не ездить, и если придется ехать, то не вместе, и об известном событии никогда не говорить».
Однако и после смерти Иоанна Екатерина не смогла выдохнуть с облегчением: обнаружился новый заговор.
Виной тому стали действия самой Екатерины. Французский посол докладывал в Париж о ситуации, сложившейся после переворота: «Алексей Орлов – глава партии, возведшей на престол Екатерину. Его брат Григорий – любовник императрицы, он очень красивый мужчина, но, по слухам, простодушен и глуп… Алексей Орлов сейчас самое важное лицо в России. Екатерина его почитает, боится и любит. В нем можно видеть подлинного властелина России».
В это время Алексей Орлов задумал соединить свою семью с троном – женить Григория на «Катьке», как звал ее тогда Григорий, и создать династию Орловых.
«Алексей Орлов понимал, как шаток ее трон, как страшно ей лишиться короны, которую вручили ей они, Орловы, и как нужна ей сейчас их поддержка. Потерять корону она может вместе с головой. Но они ее недооценили… Она совсем не собиралась делить корону с удалыми братьями», – пишет Эдвард Радзинский в своем «Бабьем царстве».
Екатерина знала: в ее окружении возникла яростная оппозиция Орловым. Возник новый заговор, во главе которого стоял секунд-ротмистр Фёдор Хитрово. Он уже начал вербовать сторонников, когда последовал донос. Хитрово, задумавший перебить братьев Орловых, был арестован. Позже его тихонько удалили из гвардии в отставку…
«Заработавшая Тайная экспедиция донесла, что слухи об удушении Петра Третьего и готовящемся браке с любовником Григорием гуляют по городу. Екатерина ответила манифестом 1763 года «О воспрещении непристойных рассуждений и толков по делам до правительства относящихся». Впоследствии в письме она назвала его кратко и точно – «Манифест о молчании». И, чтобы общество не забывало, возобновляла этот манифест и в 1764, и в 1765 годах, после убийства Иоанна Антоновича», – рассказывал Э. Радзинский.
За исполнением положений манифеста деятельно следила Тайная экспедиция, в которую перешел весь штат елизаветинской Тайной канцелярии.
«…Было бы величайшим заблуждением думать, (…) будто при Екатерине можно было безнаказанно говорить и писать все, что только придет на ум, – писал Н. А. Добролюбов в статье «Русская сатира екатерининского времени». – Напротив, императрица очень зорко следила за тем, чтобы в обществе и в народе не рассеивались понятия и слухи, несообразные с ее намерениями относительно устройства и управления государством. При самом восшествии ее на престол начали ходить в народе различные слухи, которые были ей неприятны. Вследствие того в 1763 году, июня 4, издан был указ «о воздержании каждому себя от непристойных званию его толкований и рассуждений».
В «Манифесте о молчании» говорилось: «Со дня самого вступления нашего на всероссийский престол, мы, богу содействующему, в сердце нашем никогда о пользе и добре наших подданных пещись, яко мать о детях своих, не оставим, в чем да управит и укрепит нас его ж рука святая. Вследствие чего равное ж желание и воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему знанию и должности, удаляясь от всяких продерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных, и даже до того попускают свои слабости в безрассудном стремлении, что касаются дерзостно своими истолкованиями не только гражданским правам и правительству и нашим издаваемым уставам, но и самим божественным узаконениям, не воображая знатно себе ни мало, каким таковые непристойные умствования подвержены предосуждениям и опасностям».
Затем говорится, что «хотя таковые умствователи праведно заслуживают достойную себе казнь, яко спокойствию нашему и всеобщему вредные», но на первый раз императрица обращается к ним лишь с «материнским увещанием», надеясь, что они сами постараются заслужить «благословение божие и монаршую милость, доверенность и благоволение». В противном же случае Екатерина обещает поступить с ними «по всей строгости законов».
Николай Добролюбов писал: «Источники чрезвычайно скудны насчет того, в какой мере исполнялись эти угрозы и много ли было людей, действительно захваченных в «вольных речах». Но некоторые сведения из истории нашей литературы и законодательства показывают, что указы Екатерины не оставались пустыми словами (…) В марте 1764 года сожжен на площади с барабанным боем «пасквиль, выданный под именем высочайшего указа» и начинающийся словами: «Время уже настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать, однако весьма наше дворянство пренебрегает…» и пр. В январе 1765 года повелено было сжечь на площади, чрез палача, непристойные сочинения, названные в указе «пасквилями», но не обозначенные никакими подробностями относительно их содержания. В мае 1767 года наказан плетьми в Ярославле и сослан в Нерчинск дворовый человек Андрей Крылов за то, что держал у себя тот самый пасквиль, о котором был указ в марте 1764 года».
Манифест оказался вполне эффективным средством борьбы со слухами и их распространением в обществе. Екатерина II смогла сохранить сакральный характер монаршего имени – при ней слова, оскорбляющие российского монарха, остались, как и прежде, наказуемым деянием. Различные толки и пересуды о жизни императрицы остались в прошлом, количество слухов и фейков в обществе значительно снизилось.
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org
