В Тарусе, где я обосновался после недолгих скитаний по свету, снова как будто черт меня под руку толкнул. И на страницы советского СМИ вновь попало произведение антисоветчика.
Как-то писал я для газеты «Октябрь» очерк о трудной, тяжкой работе женщин на свиноферме. И совершенно естественно, по смыслу и сюжету, вставил туда стихотворение «Вариации из Некрасова»:
…Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год
– Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони – всё скачут и скачут.
А избы – горят и горят.
Мол, горько и стыдно должно быть нам, что за два века, считай, в судьбе деревенской бабы мало что изменилось.
Кстати, в декабре 2021 года исполнилось 200 лет со дня рождения Некрасова.
Легенда о Науме Коржавине
В давней той публикации не назвал я автора стихотворения. А им был известный советский поэт, диссидент, к тому времени эмигрант Наум Коржавин. К тому же только что прочитавший в эфире «Голоса Америки» отчаянное, вызвавшее отклики со всех сторон стихотворение о народе, который «Скучал, как дурак, от свободы И рвался – сквозь пули – в ярмо».
Во фрондерствующих кругах уже было широко известно стихотворение «Памяти Герцена или Баллада об историческом недосыпе», ходившее в Самиздате с 1972 года. Это была пародия на изучаемую в школах и институтах статью Ленина «Памяти Герцена». Все знали и по разным поводам острили, цитируя ленинскую фразу: «Страшно далеки они от народа». В полном варианте у Ленина: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли».
Следуя за Лениным от одного круга «разбуженных» к другому, Наум Коржавин заключал:
Все обойтись могло с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский быт…
Какая с..а разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?
Стихи поэта с таким «послужным списком» я и опубликовал в партийной газете «Октябрь». Пусть районной, но факт есть факт.
Наума Коржавина, похоже, знали все. Но как могли «все» знать поэта, у которого в Советском Союзе вышла лишь одна большая подборка в альманахе, немедленно запрещенном и изъятом из продажи?
Как могли «все» знать поэта, у которого в Советском Союзе вышел только один сборник стихов, изъятый из библиотек в начале 70-х – после того, как он эмигрировал в Америку?
Однако ж – знали. Наверное, это и есть загадка и магия поэтического слова, особенно в той стране, которую вполне обоснованно называли литературоцентричной.
Наум Коржавин (Мандель) родился в 1925 году в Киеве. В 1945 году поступил в Литературный институт. В 1947-м его арестовали, 8 месяцев продержали в изоляторе МГБ, затем сослали в Сибирь, откуда он переехал в Казахстан. В 1954-м Коржавина амнистировали, в 1956-м реабилитировали.
Первую его большую подборку стихов напечатали в 1961 году – в знаменитом альманахе «Тарусские страницы». Сборник вызвал политический переполох. Вплоть до специального постановления Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Альманах объявили «идейно неполноценным, идейно порочным», изъяли из продажи, из библиотек.
В 1963 году Коржавин издал книгу стихов «Годы». Она принесла ему известность. «Вариации из Некрасова» цитировала вся читающая публика:
Казалось, наконец-то житейски неприкаянный поэт обрел твердую почву под ногами, официальный и высокий по тем временам социальный статус – член Союза писателей СССР. Но нет: «Я сам всем своим существованием – компрометирующий материал!» После выступлений в защиту писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, осужденных в 1966 году на 7 и 5 лет лишения свободы за публикации своих произведений на Западе, Коржавин стал «непечатным». То есть ему перекрыли доступ к читателям. Для стихотворца – удушение, уничтожение смысла бытия. Коржавин так и объяснил решение эмигрировать: «Нехватка воздуха для жизни». В 1973-м уехал в США.
В годы после крушения коммунистического режима он регулярно приезжал в Россию, в Москве проходили его поэтические вечера, он много печатался, выступал как публицист, эссеист, активный участник общественных дискуссий.
Но при этом всегда и везде предостерегал от начетничества, от «упертости» (его выражение), от радикализма, овладевшего некоторыми умами в годы перестройки и гласности, и ныне расцветающего махровым цветом всех политических оттенков.
В первый же после эмиграции приезд в Москву он столкнулся уже с новыми, «демократическими» начетчиками. На вечере в Центральном доме литераторов горячо обнялся с Юрием Бондаревым, с другими сверстниками… Для них он был и остался Эмкой – так звали его товарищи по Литинституту. Позже, в наших разговорах, пересыпая речь свойственными ему крепкими выражениями, он не переставал удивляться: «Представляешь, какие-то …удаки мне стали говорить: «Вот вы с Бондаревым обнимались, а он ведь из другого лагеря, у него другая позиция…» Какой, к [… …], «лагерь»! Юра, Вася, Расул… – моя молодость. Какая, на […], «позиция»! Это какие-то упертые …удозвоны!»
Рассказывал он и о той ночи 1947 года, когда его арестовали, о вопросе-выкрике Расула Гамзатова. Эта история общеизвестна в литературных кругах, передавалась из поколения в поколение, и в конце концов стала восприниматься как легенда. Только всё случилось в действительности.
«Наше общежитие было в подвале Литинститута. Когда за мной пришли, подняли на ноги всех, пока до меня добрались. Один Расул среди шума и гама спал как убитый. Он только что, среди ночи, пришел с какой-то пьянки-гулянки. Я стал прощаться с друзьями, растолкал его. Он сел на кровати, глаза вытаращил и кричит: «Эмка, ты куда?!» Представляешь, все на ногах, раздетые, испуганные, только я стою одетый, с одного боку человек в погонах, с другого – в штатском, а Расул спрашивает: «Эмка, ты куда?!»
Коржавина арестовали за стихи. Он знал свою судьбу еще в девятнадцать лет, в 1944 году написав:
Мне каждое слово будет уликою
Минимум на десять лет.
Иду по Москве, переполненной шпиками,
Как настоящий поэт.
Не надо слежек! К чему шатания!
А папки бумаг? Дефицитные! Жаль!
Я сам всем своим существованием –
Компрометирующий материал!
Арестовали его из-за стихотворения о Сталине, из-за стихотворения о декабристах. Мой друг и учитель Василий Субботин, его товарищ по Литинституту, потом напишет: «…Стихотворения, которое сладко повторяли мальчики тех лет, как дети всегда повторяют то, что им повторять нельзя».
То стихотворение, оно называется «Зависть», все знали и знают:
Можем строчки нанизывать
Посложнее, попроще,
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь…
Мы не будем увенчаны…
И в кибитках, снегами,
Настоящие женщины
Не поедут за нами.
Почти полвека пролетело. С начала 90-х Коржавин постоянно приезжал к нам, жадно интересовался тем, что происходит в стране. Часто звонил мне и чуть ли не часами выспрашивал в подробностях, что тут и как. Он был полемичным до горячности. И не только в России, но и в Америке, когда там поднимались российские вопросы.
В начале 2011 года в интернете бурно обсуждалась статья «Исход» живущего в Америке русского поэта Юрия Нестеренко. (Я писал о ней в «Московской правде».) Потом Нестеренко пригласили в эфир «Голоса Америки». Он повторил основной свой тезис: «Бесполезно и безнадежно пытаться в России что-то изменить к лучшему. Власти в России не причина – они следствие. Российское общество глубоко больное, поэтому оно воспроизводит эти режимы… Народ ненавидит тех, кто пытался и пытается сегодня дать ему свободу. Бороться с народом бессмысленно. Поэтому разумным, достойным, приличным людям, которые остаются в России, я предлагаю уехать, как это сделал я».
Радиостанция обратилась за комментарием к 86-летнему Науму Коржавину.
«Я не могу одобрить столь резких оценок, – сказал он. – Я не могу представить, чтобы русский поэт считал, что русский народ не должен существовать, а все мыслящие люди должны уехать из России. Я давно не живу в России, но у меня есть там друзья, никто из них не уезжает… Виноват тут не только народ – виновата интеллигенция, которая часто вела себя безответственно – и в 1917 году, и в 1990-е годы».
В России некоторые издания и справочники его уже называли не «поэт Наум Коржавин», а «поэт и публицист». Газета «Коммерсантъ» писала: «Коржавин в России больше, чем поэт».
Тем не менее, были у него сомнения, вопросы о своем месте в новой российской жизни… С недоумением рассказывал, как с известным демократическим деятелем Юрием Карякиным выступал перед студентами одной из московских академий госслужбы и управления.
– Ты представляешь, выслушали они нас – и тишина. Но одного вопроса. Им что, все это не интересно, не надо?
Я попытался объяснить:
– Именно так. Эта публика особая. О ней еще Пушкин писал: «Благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком, смекая, что если выйдет история, так их в Аничков (императорский дворец – С.Б.) не позовут». Эти юноши думают только о будущей карьере в системе, как бы встроиться в нее и процветать, особенно на фоне нищей народной жизни.
– Наверно, наверно…- пробормотал Коржавин. И спросил:
-А как молодежь, знает что-то про меня?
Вопрос закономерный. Он, эмигрант, чувствовал суть, а я-то, как бессменный житель здешний, отчетливо знал. Годы и годы, прошедшие с августа и декабря 1991 года, кардинально изменили атмосферу. Это в советские времена поэта Коржавина цитировала читающая публика: А после распада СССР стало не до книг, не до стихов – страна перестала быть читающей, литературной, литературоцентричной. Другая страна.
Но я честно спросил у своей дочки Дины, тогда студентки второго курса журфака МГУ, знает ли Коржавина современная молодежь. Она посмотрела на меня с удивлением: «Ты что, смеешься? Коржавин – легенда русской поэзии!»
Мы с Диной до сих пор вспоминаем, как он был счастлив, услышав это.
Однако есть в ответе том и загадка. Наверное та самая загадка, которая сопровождала Наума Коржавина всю жизнь. С 1947 года был в ссылке – но о нем знали, повторяли его строчки. В 1963 году выпустил в СССР одну-единственную книгу – и о ней все знали. Наконец, после распада СССР, когда страна на десятилетия погрузилась в хаос, когда думали только о выживании, по крайней мере университетская молодежь знала: «Коржавин – легенда русской поэзии!»
В этом знании – какая-то тайна и магия.
Наум Моисеевич Коржавин умер 22 июня 2018 года, в возрасте 93 лет. В США. Урну с его прахом захоронили на Ваганьковском кладбище Москвы.
Сергей Баймухаметов.
На снимке: Сергей Баймухаметов и Наум Коржавин, Москва, 2002 год.
Фото из личного архива автора
