13 октября исполняется 90 лет со дня рождения одного из любимейших режиссеров нашего времени, народного артиста СССР, художественного руководителя «Ленкома» Марка Захарова.
С годами становится все более очевидно, что персонажи фильмов и спектаклей Марка Анатольевича были пронзительно похожи на него самого.
«Едем!» – вдохновенно кричал захаровский Резанов, отправляясь покорять новые берега под уверенный шепот матросов: «Успеет! Везучий!»
«Серьезное лицо еще не признак ума, господа», – иронично убеждал нас его же барон Мюнхгаузен в исполнении незабвенного Олега Янковского.
«Если в конце вспыхнет огонь чувств, то, значит, не Бог его зажег, а человек, и, стало быть, мы равны. Другие соперники мне не интересны», – горделиво признавался захаровский Граф Калиостро.
В своих героях Маэстро не просто жил. Он звучал, ораторствовал, протестовал, заглядывал в будущее. А зритель никогда не знал, видит ли он клюквенный сок на белоснежных одеждах Маэстро, или это капли его запекшейся крови: так и осталось тайной!
Марк Анатольевич допускал людей в свой внутренний мир лишь настолько, насколько хотел, умея запутывать следы и замечательно строить фортификационные сооружения (советская цензура многому научила руководителя лучшего театра страны).
Помню, как-то, готовя очередное поздравление ко дню рождения Маэстро, мне пришло в голову сыграть с его друзьями в «Ассоциации».
«С каким персонажем, историческим периодом, праздником, напитком, транспортом, картиной, афоризмом ассоциируете вы Марка Анатольевича?» – вопрошала я.
Картина ответов получилась неожиданная и пестрая. Но более всего потрясало то, с каким азартом взрослые люди кинулись в предложенную авантюру. Стало понятно, что за их литературными потугами скрывалось мучительное желание дать точное определение Явлению по имени Марк Захаров. Но Явление с присущей ему ироничностью ускользало, множилось, отражалось и дробилось, как дробятся фигуры в зеркалах служебного ленкомовского гардероба.
– Самый трудный, – рассказывал мне потом друг Марка Анатольевича артист Александр Ширвиндт, – был вопрос об ассоциации Марка Захарова с литературным персонажем. Тут я действительно призадумался. Для меня Марк – нечто среднее между Печориным и Остапом Бендером с примесью Чарльза Гарольда. Он ассоциируется с «историческим периодом» нашей безумной молодости, с ее розыгрышами и шалостями. И с праздником Октябрьской Революции. Потому что Марк – революционер в самой своей сути, он всегда вываливался из любых рамок. Если же говорить об ассоциациях с картиной, то это, конечно, «Иван Грозный убивает своего сына» – тут никаких сомнений не было. Средство передвижения – велосипед. Напиток – водка, на всякий случай прибавьте к ней еще и закуску селедку. Любимая фраза – та, которую Марк Анатольевич придумал сам: «Глупо было бы расставаться!»
А вот Александр Збруев ассоциировал художественного руководителя «Ленкома» с бароном Мюнхгаузеном, «ироничным фантастом, терпеливым просветителем, бунтарем, поэтом и даже наставником» (это, кстати, захаровское определение Мюнхгаузена). А еще с теми «безвременными» эпохами, в которых действовали все захаровские герои. «Вот к какому времени, – размышлял Александр Збруев, – относится фраза, которую произносит Семён Фарада: «Сначала намечались праздники, потом аресты, потом решили совместить»? Марк Анатольевич в сознании Александра Викторовича ассоциировался с эскалатором метро, едущим вверх. «Я просто-таки вижу, как он стоит один на этом эскалаторе, ярко освещенном, и медленно едет вверх, предлагая и нам периодически «вытягивать себя за волосы из болота».
У Владимира Долинского, сыгравшего пастора в «Том самом Мюнхгаузене», образ Захарова перекликался исключительно с Карабасом-Барабасом («талантлив, предприимчив и подчас деспотичен»). А еще с картиной Филиппа де Шампеня «Кардинал Ришелье», на которой духовный и политический лидер Франции изображен в полный рост в роскошной парадной одежде.
Солист «Ленкома» и «Золотой голос России» Геннадий Трофимов ассоциировал Марка Захарова с многодетным Папой Карло и яркими картинами Кандинского. Любимым афоризмом считал захаровскую фразу: «Сделайте, пожалуйста, вид, что вы – очень талантливый и высокооплачиваемый артист!»
Александра Марковна Захарова ассоциировала художественного руководителя своего театра с Волком из «Сказки о трех поросятах», но при этом вполне серьезно добавляла: «Всем в своей жизни, начиная с рождения, я обязана Марку Анатольевичу».
Композитор, руководитель группы «Аракс» Сергей Рудницкий говорил, что для него Захаров – нечто среднее между Бургомистром и Ланцелотом, поскольку режиссер «обречен быть диктатором, чтобы удерживать театр в творческом тонусе, и в то же время всегда искать правду и справедливость».
А композитор Алексей Рыбников проводил параллели между Захаровым и Хозяином гостиницы из фильма «Обыкновенное чудо»: «В этот персонаж Марк Анатольевич вложил все свое понимание жизни и мироощущение». Что же касается ассоциации с живописным полотном, то тут Рыбников настаивал на «Страшном Суде» Босха, где запечатлены странные существа, вынырнувшие из мира безудержной фантазии Художника.
Так что незабвенный Марк Анатольевич умел и быть, и казаться очень разным: нелепым, смешным, безрассудным, безумным, волшебным. Он более всего напоминал Шахматиста, который играет собственную партию с Кем-то Неизвестным, возможно, с самой Судьбой. Играет умно, расчетливо, талантливо, порой чрезмерно эмоционально, и очень близок к победе.
Спектакли, которые ставил, сам Мастер считал «хорошими, иногда очень хорошими, иногда средними». Мы же, зрители, оценивали их как гениальные и аншлаговые. Ниже этого определения он для нас не опускался…
При всей серьезности взятой на себя задачи режиссеру Захарову нравилось выглядеть личностью несерьезной, постоянно сознательно усиливающей некую комедийность, свойственную нашей действительности.
Тому были причины: в век информационного взрыва только юмор и ирония могли помочь постановщику достучаться до людей в зале. Какими только витиеватыми путями не вламывался Марк Захаров за 63 года своей режиссерской деятельности в оберегаемые «ворота» зрительского подсознания! Последние сорок пять лет, подхваченный буйным дионисическим ленкомовским вдохновением, он то таранил железный занавес устаревших моделей общественного поведения вместе с «мудрецом» Глумовым, то хулигански крушил стекла общественного безразличия вместе с Каем в арбузовских «Жестоких играх», то «плакал Палачом», снова и снова паля из автомата «по уснувшим зрительским мозгам».
Он своей мыслью умел укрощать любую разнуздавшуюся форму, как укрощают коней античные герои на знаменитом Аничковом мосту. Форма в театральных постановках Мастера «вздыбилась» в последние годы окончательно. Например, в «Шуте Балакиреве» на зрителей грозила опрокинуться ощетинившаяся стульями сцена – та еще метафора. А в «Королевских играх» в зал влетал гигантский аэростат, напористо вторгаясь на чужую, уже неподвластную актерам, территорию.
Пока у мира, потерявшего точки опоры, медленно сползала крыша, Захаров со своей шутовской командой гулял по образовавшемуся «коридору» между потусторонним небесным и земным мирами, черпая поддержку в нашем великом прошлом. «Мертвые остаются с нами, – уверенно вослед за Гоголем говорил Захаров, – и они постоянно вмешиваются в наши дела». Он-то как раз верил в это искренне, считая, что и намоленные стены родного театра помогают новым поколениям артистов.
Десятилетиями, исследуя тему шутовства на Руси, Захаров щедро делился своими наблюдениями с командой и постепенно воспитал когорту знаменитых ленкомовских Шутов, для которых веселый колпак стал символом свободы и судьбы.
С каким удовольствием этот головной убор в разные десятилетия примеряли Евгений Павлович Леонов («наш королек» из «Обыкновенного чуда»), Николай Караченцов («Тиль»), Александр Абдулов (в его фильме «Бременские музыканты и Ко»), Сергей Степанченко («Фальстаф…»). А как изумительно смотрелась в нем несравненная Якобина – Чурикова в тот момент, когда, тараща глаза, уверяла нас, что последние два путешествия на Луну совершила со своим мужем вместе. Абсурд ситуации зашкаливал, завязывался в бантики и складывался в букеты.
Промывая засоренные коммунистической идеологией мозги соотечественников, творческий захаровский родник «иногда бил, а иногда струился». Цензура периода стагнации была кровно заинтересована в том, чтобы в «данном случае он струился». Но цензурные надежды были тщетными. А «горячий рок звучал прямо под стенами Кремля» (так писал о «Юноне и Авось» немецкий журнал «Штерн»), настаивая, что для советской молодежи «единственное религиозное питание осуществляет Московский театр имени Ленинского комсомола».
Свободный рок действительно с 1981 года органично соседствовал на ленкомовской сцене с церковными песнопениями, только вот при этом все точки над «i» расставлялись Захаровым честно и грамотно, в отличие от «правдоискателей» нынешнего периода, обвиняющего всех и вся.
Захаров, например, сострадая разбойнику Мурьете, четко обозначал, что, пойдя кровавой дорожкой мести, «парень ошибся тропою». Его безбашенный Тиль – «внепартийный» герой нового времени, столь далекий от «правильных» героев 70-х, был готов не в лозунгах, а на деле положить душу «за други своя». В конце 80-х, когда страна затрещала по швам, Захаров под спудом «Диктатуры совести» двинул в зал со свободным микрофоном Олега Янковского, преобразуя пространство спектакля в первый митинг. В самом начале 90-х, словно предвидя, что народ вот-вот кинется оборонять «белые пятна», Марк Анатольевич неожиданно ввел зрителя в ступор «Поминальной молитвой», представив сцены погромов и «проклятый еврейский вопрос» самым что ни на есть «русским вопросом». В момент же исчерпания фонтанирующих идей перестройки, когда мы все оказались в состоянии безвременья и низложенных «истин», Мастер кинул спасительную веревочную лестницу, развернув общество к классике, предлагая поискать новые духовные точки опоры в собственной великой культуре.
Мощь захаровского интеллекта и таланта глубоко ценилась во всем мире: «Ленком» колесил по земному шару, и везде его принимали на ура.
Подводя промежуточную черту, в своей книге «Суперпрофессия» Марк Анатольевич в конце концов определил режиссуру как «систему созидания того, чего не знает Бог»: самоиронии ему, конечно, было не занимать.
Но «фишка» состоит в том, что и сегодня, пересматривая захаровские фильмы тридцати- и сорокалетней давности, разобранные уже, казалось бы, по «кирпичикам», мы умудряемся открывать в них новые глубины и горизонты. Вот как ему это удавалось?! Одному Богу известно… Провидческий глаз Маэстро почти полвека назад «засёк» предпосылки тех явлений, свидетелями которых мы оказываемся сегодня. Мастер всячески предостерегал, намекал на это в своих последних спектаклях, которые я, увы, не вижу сегодня в репертуаре «Ленкома». А жаль… Воистину: приходит миг, приходит срок – и рвется связь. Но чем больше размышляешь на эту тему, тем отчетливее вспоминается его тонкая ироничная улыбка и тем явственнее звучит в голове насмешливая интонация Мастера: «Глупо было бы расставаться!»
И ведь действительно – глупо…
Елена Булова.
Фото Александра Стернина.
В архивах редакции нашлось последнее интервью Марка Захарова для радио «Московской правды» , записанное Еленой Буловой.
Услышать голос Мастера и его мнение – это очень интересно https://youtu.be/tk-sjgB3_EE
