15 декабря 1977 года в Париже не стало поэта, автора и исполнителя собственных песен, сценариста и драматурга Александра Галича. Он не дожил и до шестидесяти.
Его смерть поразила многих: как писала советский диссидент, российский публицист Валерия Новодворская, Галичу больше подошел бы эшафот. Никто не хотел верить в то, что его убило током от долгожданной дорогой игрушки – недавно приобретенного стереокомбайна «Грюндиг». По официальной версии, Александр Галич погиб от удара электрическим током, когда подключил антенну в неподходящее гнездо и коснулся ее штекером цепи высокого напряжения. Вернувшаяся из магазина жена увидела Галича распростертым на полу с антенной, зажатой в руке.
Конечно же, сразу начали говорить о том, что смерть поэта – тщательно спланированное убийство. Обвиняли КГБ, говорили, что Галича убрали, предполагали, что в его отсутствие чекисты тайно проникли в квартиру и как-то перекинули напряжение на гнездо антенны. Есть и свидетельства в поддержку версии о том, что Александра Галича «нейтрализовали». К слову, биограф поэта Михаил Аронов рассказал, что Галич отлично разбирался в технике и даже сам ремонтировал телевизоры. О том же говорила и дочь поэта Алена, также не поверившая в несчастный случай: всю технику дома ее отец всегда подключал сам. Не верили в гибель от тока ни Сахаров, ни Капица, ни Ландау.
Что случилось 15 декабря 1977 года, мы, быть можем, узнаем в 2027 году: французская полиция засекретила дело о смерти Александра Галича на 50 лет, в архивах российских спецслужб дело Галича засекречено на такой же срок.
«Галич увидел советскую действительность через прицел автомата и талантливо расстреливал ее в упор, – писала Валерия Новодворская в своей работе «Поколение обреченных». – Почти компьютерная игра. Потому что от его залпов никто не умер, действительность вышла на сцену и раскланялась в финале. Как Дездемона. Души ее не души, а к публике она за аплодисментами все равно выйдет. И души ее по новой, бедный Отелло. Так вышло и с игрой Галича. Советская действительность – она как Дездемона. Вечная категория на весь театральный сезон».
Правозащитник, писатель и публицист Владимир Буковский назвал его Гомером, потому что каждая песня Галича – «это Одиссея, путешествие по лабиринтам души советского человека». Писатель, литературовед, диссидент Андрей Синявский в статье к юбилейному сборнику Александра Галича «Городской романс» назвал его песни театральным зрелищем:
«О песнях Галича можно говорить как о песнях сопротивления (…) Сам жанр песни, сочиняемой вопреки царящему молчанию, страху и равнодушию, вопреки казенной фразе и казенной музыке, песни, проникающей в любой дом, в любую среду, еще нуждается в осознании. (…) Песни Галича, – и в этом их прелесть, и соль, и, если угодно, доброта, – как и подобает искусству, насквозь ироничны. Ироничны не одни комические персонажи (…), иронична вся ситуация жизни, в которую они и все мы вместе с ними попали. Ироничны – и поэтому пронзительны – и траурный вальс «На сопках Манчжурии» в интерпретации Галича, и переосмысленные строчки Анны Ахматовой – «Я на твоем пишу черновике», и гибель Харека, и надругательство над Пастернаком… Когда ирония – не какой-нибудь смешной эпизод, но все, все магнитное поле, поворачивающее автора в сторону театра, как стрелку компаса к полюсу. (…) Я как-то спросил у Галича: «Откуда (из «ничего» – подразумевалось) у вас такое поперло?». И он сказал, сам удивляясь: «Да вот неожиданно как-то так, сам не знаю», разводя руками вокруг физиономии, похожей на светлого сыча, – «вот так поперло, поперло и все…»
И действительно: почему успешный советский драматург и киносценарист, обласканный режимом, превратился в антисоветчика? Спектакли по пьесам Галича «Походный марш», «Вас вызывает Таймыр», «За час до рассвета», «Пароход зовут «Орленок» с успехом ставили в большинстве советских театров. Фильмы по его сценариям «В степи», «Трижды воскресший», «Верные друзья», «На семи ветрах», «Дайте жалобную книгу», «Государственный преступник», «Третья молодость» шли во всех кинотеатрах страны. Песня из спектакля «До свиданья, мама, не горюй» стала всесоюзным шлягером. В 1954 году фильм «Верные друзья», снятый по его сценарию, занял седьмое место в прокате. В 1955 году Галича приняли в Союз советских писателей, а в 1957-м – в Союз кинематографистов. Он жил лучше многих, богаче многих, его даже выпускали за границу…
Дочь Александра Галича объясняет произошедшую с ним метаморфозу «Временем прозрения».
«Он не только уяснил себе сущность варварского советского режима, но и восстал против него, – говорила Алена Архангельская-Галич в одном из интервью. – Немалую роль в его прозрении сыграла дружба с Андреем Сахаровым, Еленой Боннэр, участие в созданном ими в 1970-м «Комитете прав человека» (Галич в конце 1970 года стал почетным членом-корреспондентом Комитета прав человека в СССР. — С. И.), дружба с академиками Ландау и Капицей – прогрессивными и трезвомыслящими людьми».
«Галич был фактически единственным писателем, который длительное время находился на вершине советской писательской номенклатуры, но нашел в себе мужество отказаться от благополучной жизни и «выбрать свободу», – говорится в книге Михаила Аронова «Александр Галич: полная биография». – Какое-то время он был защищен своими регалиями и высоким общественным положением, но когда последовали реальные угрозы и репрессии, не сломался, а пошел до конца и жестоко поплатился за свой выбор».
Валерия Новодворская уверена: Галич сознательно пошел на грозу, он все понимал.
«Галич поднял личное поэтическое восстание в московском гетто, гетто для мыслящей интеллигенции, – писала Валерия Новодворская. – Молчать было нельзя: «И не веря ни сердцу, ни разуму, для надежности пряча глаза, сколько раз мы молчали по-разному, но не «против», конечно, а «за»! Где теперь крикуны и печальники? Отшумели и сгинули смолоду… А молчальники вышли в начальники. Потому что молчание – золото». «…Вот как просто попасть – в палачи: промолчи, промолчи, промолчи!» (…) Секрет Галича – в его библейских масштабах. Давид, не победивший Голиафов, тем не менее встал против них. Дивные песни. На жалкую советскую действительность он обрушил библейский Всемирный потоп. Он жег ее небесным огнем, как Содом и Гоморру».
Петь и писать свои баллады Александр Галич начал в шестидесятые.
«С 1959-го по 1962-й это казалось еще безобидным вроде Аркадия Райкина. А потом это был уже не бард, не каэспэшник, а вещий Боян. Здесь не могло быть Политехнического, как у Окуджавы, или хотя бы НИИ, как у Высоцкого. Здесь шла чистая «запрещенная реальность», как в романах Головачева. Самиздат», – Валерия Новодворская считает, что Галич сознательно жег мосты – за собой и под собой.
Выступать на официальных концертах в Советском Союзе Галичу довелось всего дважды: в 1967 году на слете бардов в Петушках и в 1968 году на фестивале бардов в новосибирском Академгородке. Зал аплодировал Александру Галичу стоя, ему присудили приз – серебряную копию пера Пушкина. Правда, сначала «гусиное» перо было пластмассовым – его Галичу подарили на закрытии фестиваля. Позже директор картинной галереи СО АН Михаил Макаренко вместе с председателем коллегии Дома ученых Академгородка, членом-корреспондентом АН СССР Алексеем Ляпуновым приехал в Москву и преподнес Александру Галичу от имени общественности Академгородка почетную грамоту и серебряное перо. В свое время золотым «гусиным» пером был награжден Пушкин, затем российская литературная общественность к 50-летию Некрасова сделала по форме пушкинского пера такое же, только серебряное, и подарила Николаю Алексеевичу. Музей Академгородка отыскал это перо у дальних родственников Некрасова, приобрел и преподнес Галичу за его песни.
Галич невероятно гордился этим подарком – старинным «гусиным» пером из темного серебра. К слову, Михаила Макаренко, вручившего перо поэту, в 1969 году арестовали, а в 1970-м приговорили к 8 годам заключения в ИТК строгого режима с конфискацией имущества. Два тома (из 15) заведенного на него дела были посвящены Галичу, и еще два – деятельности картинной галереи, которую Новосибирский обком КПСС признал «идейно вредной».
Последствия новосибирского триумфа для Александра Галича оказались тяжелыми. Появились разгромные статьи в газетах, поэта критиковали на партсобраниях. Галич попал в опалу и отныне мог выступать лишь на квартирниках.
В 1969 году тексты песен Галича издали в эмигрантском издательстве НТС «Посев». В то время это воспринималось как враждебный акт по отношению к советской власти.
29 декабря 1971 года на заседании секретариата Московской организации Союза писателей поэту были поставлены в вину антисоветское содержание его песен, публикации на Западе и членство в Комитете прав человека.
«Для КГБ не было ничего хуже издания НТС. А тут еще дочка Дмитрия Полянского, члена Политбюро, выходила замуж, и молодежь стала слушать Галича в записях. (…) И Полянский случайно вышел к дочкиным гостям и услышал эти песни. И «мясокрутка» завертелась очень быстро, – писала Валерия Новодворская в своей работе об Александре Галиче. – Под Новый, 1971-й, год Галича исключали, как Пастернака, из Союза писателей (с формулировкой «за несоответствие высокому званию советского писателя». – С. И.). Против проголосовали Алексей Арбузов, Валентин Катаев, Агния Барто и Александр Рекемчук. Но председатель грозно заявил, что требуется единогласное решение, и четверка сдалась. В феврале 1972-го его так же дружно исключили из Союза кинематографистов и Литфонда. Печатать и ставить перестали, жить было не на что. (…) А Галич подливал масла в огонь: вошел в сахаровский Комитет прав человека в СССР, подписывал письма протеста. Больное сердце не выдержало: в апреле 1972 года случился третий инфаркт. Поэтому его и не сажали, а выпихивали из страны: в 1972-м погиб в мордовских лагерях от язвы желудка поэт Юрий Галансков. Эффект был ужасающий, Запад стоял на ушах. Галич погиб бы сразу, это было невыгодно. А он ведь даже в котельной заработать не мог и ходил уже почти под конвоем. И он понял в конце концов, что на свободе сделает больше, что не надо цепляться за родную решетку, как тот же Пастернак. О чем было жалеть? (…) Он уезжал нагло, с вызовом. Отказался снять золотой крестильный крест, якобы «не подлежащий вывозу». Гитару держал, как факел, на вытянутой руке. Сначала была Норвегия, потом Мюнхен, в конце – Париж».
После исключения из Союзов и Литфонда последовало аннулирование всех авторских договоров, изъятие пьес из театральных репертуаров, вымарывание фамилии из титров к кинофильмам, изъятие текстов пьес и сценариев из библиотек…
А судили за что? Сам Галич ответил на это так:
«За мои песни… которые я писал не из злопыхательства, не из желания выдать белое за черное, не из стремления угодить кому-то на Западе. Я говорил о том, что болит у всех и у каждого здесь, в нашей стране, говорил открыто и резко…» (из неопубликованного письма поэта в «Литературную газету»).
По словам дочери Александра Галича, он уехал с пишущей машинкой и двумя чемоданами, один из которых был чемоданом жены.
«Ему дали всего четыре дня на отъезд, – вспоминает Алена Архангельская-Галич. – Папа уезжать не собирался. Для него это была трагедия. (…) Его лишили публики, языка. Папе предлагали американское гражданство. Он отказался. У него был международный нансеновский паспорт. Написал: «Я гляжу на чужое житье, и полосками паспорта беженца перекрещено сердце мое».
За границей он работал на «голосах», в эмигрантском журнале, писал стихи…
«Отпевали папу в парижском соборе Александра Невского при огромном скоплении народа, – рассказывает Алена Архангельская-Галич. – Мне говорили, что в последний раз столько людей пришло проводить Шаляпина».
Александра Галича похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, рядом с могилами Ивана Бунина, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус, Надежды Тэффи…
В 1998 году, к 80-летию поэта, на доме №4 по улице Черняховского, его последнем московском пристанище, установили мемориальную доску с барельефом поэта и надписью:
«В этом доме с 1956 года до своего изгнания в 1974 году жил русский поэт и драматург Александр Галич. «Блажени изгнани правды ради». Матф. 5.10.»
Галич погиб, не допев; упал на середине пути. Умер на чужбине чужой смертью…
Когда я вернусь – ты не смейся, – когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь…
Сергей Ишков.
Фото ru.wikipedia.org; litlife.club/books
