21 апреля 1890 года Антон Павлович Чехов покинул «дом-комод» на Садовой-Кудринской и с Ярославского вокзала Москвы отправился в восьмимесячное путешествие на Сахалин и далее — вокруг Азии. Результатом поездки стала книга «Остров Сахалин».
Готовясь к путешествию, Чехов читал множество статей, книг, трудов по истории зарубежной и русской тюрьмы и ссылки, а также по географии, этнографии и другим наукам, которые могли бы помочь ему понять жизнь на Сахалине, заводил знакомства, запасался письмами. Отдельные части «Острова Сахалина» Антон Павлович написал еще до поездки туда, основываясь на знаниях, не требующих наблюдения на месте. Также он разработал структуру книги.
Маршрут был запланирован таким: р. Кама, Пермь, Тюмень, Томск, Иркутск, р. Амур, о. Сахалин, Япония, Китай, Коломбо, Порт-Саид, Константинополь, Одесса, Москва. Путешествие на Сахалин и возвращение на пароходе вокруг Азии в Одессу Чехов воспринимал как единое путешествие на Восток. Но главной целью писателя, его, по словам издателя газеты «Новое время» Алексея Суворина, «дикой фантазией» был Сахалин. На реплику Алексея Сергеевича о том, что, мол, Сахалин никому не нужен и не интересен, Антон Павлович в письме от 9 марта 1890 года отвечает:
«Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. (…) Я хочу написать хоть 100—200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но все-таки поездка не теряет для меня синего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу. (…) К тому же, полагаю, поездка — это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо (…) Пусть поездка моя пустяк, упрямство, блажь, но подумайте и скажите, что я потеряю, если поеду. Время? Деньги? Буду испытывать лишения? Время мое ничего не стоит, денег у меня все равно никогда не бывает, что же касается лишений, то на лошадях я буду ехать 25-30 дней, не больше, все же остальное время просижу на палубе парохода или в комнате и буду непрерывно бомбардировать Вас письмами. Пусть поездка не даст мне ровно ничего, но неужели все-таки за всю поездку не случится таких 2-3 дней, о которых я всю жизнь буду вспоминать с восторгом или с горечью? (…) Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов. (…) Сахалин — это единственное место, где можно изучать колонизацию из преступников; им заинтересована вся Европа, а нам он не нужен? (…) Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. (…) Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски (…) Уверяю Вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе».
Узнав о том, что Чехов собирается на «край географии», родные и друзья стали его отговаривать, однако успеха не добились. Несмотря на тяжелую болезнь легких, писатель твердо решил ехать на Сахалин.
«Я сам себя командирую, на собственный счет, – писал Антон Павлович 5 марта 1890 года. – На Сахалине много медведей и беглых, так что в случае, если мною пообедают господа звери или зарежет какой-нибудь бродяга, то прошу не поминать лихом».
15 апреля Чехов признавался, что у него такое чувство, будто бы он собирается на войну, хотя впереди и не видит никаких опасностей, кроме зубной боли, которая у него непременно будет в дороге:
«Если говорить о документах, я вооружен одним только паспортом и ничем другим, (…) возможны неприятные столкновения с предержащими властями, но это беда преходящая. Если мне чего-нибудь не покажут, то я просто напишу в своей книге, что мне не показали – и баста, а волноваться не буду. В случае утонутия или чего-нибудь вроде, имейте в виду, что все, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит сестре (Марии — С.И.); она заплатит мои долги».
Путешествие вокруг Азии задумывалось как развлекательный контраст к исследовательской части маршрута. Чехов хотел побывать в Японии, познакомиться с китайской и индийской цивилизациями, пересечь Индийский океан, проплыть Суэцким каналом, побродить по Константинополю…
Антон Павлович отправился в путь с «корреспондентским билетом» «Нового времени». Издатель предоставил ему кредит, а Чехов обещал посылать путевые очерки в счет долга.
Дорога из Москвы на Сахалин заняла 81 день (включая 11-дневное плавание по Амуру) и была похожа на «тяжелую, затяжную болезнь». Сначала Антон Павлович добрался поездом до Ярославля, потом плыл на пароходе по Волге и Каме, далее опять поездом ехал через Уральские горы до Тюмени. Затем началось «конно-лошадиное странствие» с «полосканием в невылазной грязи» Западной Сибири, поломками и опрокидываниями тарантаса, «ужасными перевозами через реки» — Иртыш, Обь, Томь.
«В Тюмени мне сказали, что первый пароход в Томск идет 18-го мая, – писал Чехов Суворину 20 мая. – Пришлось скакать на лошадях. В первые три дня болели все жилы и суставы, потом же привык и никаких болей не чувствовал. Только от неспанья и постоянной возни с багажом, от прыганья и голодовки было кровохарканье, которое портило мне настроение, и без того неважное. В первые дни было сносно, но потом задул холодный ветер, разверзлись хляби небесные, реки затопили луга и дороги. То и дело приходилось менять повозку на лодку. (…) Мои большие сапоги оказались узкими, и я по грязи и по воде ходил в валенках, и валенки мои обратились в студень. (…) Всю дорогу я голодал, как собака. Набивал себе брюхо хлебом, чтобы не мечтать о тюрбо, спарже и проч. Даже о гречневой кате мечтал. По целым часам мечтал. В Тюмени я купил себе на дорогу колбасы, но что за колбаса! Когда берешь кусок в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки; когда же начинаешь жевать, то такое чувство, как будто вцепился зубами в собачий хвост, опачканный в деготь. Тьфу! Поел раза два и бросил. (…) От ветра и дождей у меня лицо покрылось рыбьей чешуей, и я, глядя на себя в зеркало, не узнаю прежних благородных черт.
Томска описывать не буду. В России все города одинаковы. Томск город скучный, нетрезвый; красивых женщин совсем нет, бесправие азиатское. Замечателен сей город тем, что в нем мрут губернаторы».
Настроение Антона Павловича поменялось с переездом в Восточную Сибирь. Дорога все так же плоха и даже убийственна, но здесь уже пьянит «обилием зелени» весна.
«Смотришь на карту, на самой правой, восточной части этой Азии, отделенная узким проливом, лежит между Охотским морем и Японским узенькая рыбка, неприятно-колючая – остров Сахалин, – писал Борис Зайцев в книге «Чехов». – Чтобы до него добраться, надо пересечь всю Азию на лошадях, по Байкалу на пароходе, вниз по Амуру тоже на пароходе. (…) Конечно, это не увеселительная поездка. Мало увеселяет и ночное столкновение с почтовыми обратными тройками – ямщики спали, тарантасы налетели друг на друга, Чехова выбросило, на него повалились чемоданы, узлы. И чуть было не задавила вторая тройка, катившая за первой. «Ах, как ругаются ямщики! Ночью, в этой ругающейся, буйной орде я чувствовал такое круглое одиночество, какого никогда раньше не знал». Оглобли сломаны, багаж разбит, ему кажется, что вот он брошен в некий чуждый мир – сейчас затопчут и его. (…) Собственно, только в Иркутске, проехав три с половиною тысячи верст в тарантасе (видимо, довольно убогом), смог он немножко вздохнуть, прилично поесть, пожить в номере гостиницы, сходить в баню».
От Иркутска («превосходный город, совсем европейский») все пошло легче. Чехову понравилась голубизна байкальских вод, прозрачность их:
«Я видел такие глубины со скалами и горами, утонувшими в бирюзе, что мороз драл по коже. Прогулка по Байкалу вышла чудная, вовек не забуду (…) Байкал удивителен, и недаром сибиряки величают его не озером, а морем. Вода прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь нее, как сквозь воздух; цвет у нее нежно-бирюзовый, приятный для глаза. Берега гористые, покрытые лесами; кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой дикой всячины, которая занимается тем, что живет в тайге и закусывает друг другом».
В Забайкалье снова на лошадях Антон Павлович добрался до Сретенска. Гнали изо всех сил, чтобы не опоздать к пароходу по Амуру. «Конно-лошадиное странствие» продолжалось два месяца. Проехали более четырех тысяч верст.
От Сретенска начиналось плавание по Шилке, а затем по Амуру.
«Забайкалье великолепно. Это смесь Швейцарии, Дона и Финляндии, — писал Чехов друзьям, отмечая, что в целом путешествие проходит благополучно. – (…) Путь вполне безопасный, и все эти рассказы про беглых, про ночные нападения и проч. не что иное, как сказки, предания о давно минувшем. Револьвер совершенно лишняя вещь».
11 июля пароход «Байкал» пересек Татарский пролив и к вечеру подошел к Александровскому посту на Сахалине. Антон Павлович сразу же принялся за работу.
«Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано (…), — писал он Алексею Суворину через два месяца. — Я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения».
По словам Бориса Зайцева, Чехов, составляя перепись, заполнил 10 000 статистических карточек.
Сам Антон Павлович говорил, что за три месяца, проведенных на Сахалине с отверженными и их стражами, видел все, кроме смертной казни.
«Сделано мною немало. Хватило бы на три диссертации», – писал он.
Чехов посещал тюремные камеры, разговаривал с каторжными, изучал местных чиновников, состояние больниц, виды принудительного труда и наказаний.
Труд о сахалинской каторге имел широкий резонанс в России, был замечен даже за границей.
Вот что писал о книге «Остров Сахалин» Борис Зайцев:
«Книга «Сахалин» во всем писании Чехова стоит особо. Это и не совсем Чехов, какого мы знаем. Художник сознательно запрятан, говорит путешественник, исследователь, тюрьмовед, врач, статистик. Он объективен и спокоен, сдержан. (…) Книгу трудно читать. Но она и написана не для легкого чтения. Писалась, может быть, как некое послушание, и с расчетом: облегчить и помочь, ничем не выдавая себя. Статистик ходит по поселенцам Сахалина, делает им перепись, собирает сведения, как живут они, что делают. Посещает тюрьмы, рудники, прииски. Все, все хочет видеть – и видит. (…) Как художник и врач не упустит и черточки. Все вопли запомнил, все хрипы, судороги. (…) Радуешься за Чехова, когда покидает он наконец этот проклятый Сахалин. Плывешь с ним вместе осенью на пароходе «Петербург» мимо Японии, Китая, через разные Гонконги, Сингапуры, на Цейлон, Суэц и архипелагом в Одессу. Это уже жизнь, что-то естественное и человеческое, хоть и проникнутое иногда глубокой горечью».
13 октября 1890 года Антон Чехов отплыл с Южного Сахалина на пароходе Добровольного флота «Петербург». Первоначальный план азиатского вояжа, пролегающий через Индийский океан, Суэцкий пролив и Одессу, пришлось изменить из-за эпидемии холеры. Во Владивостоке писателю выдали загранпаспорт на имя Antoine Tschechoff, и «Петербург», следуя под желтым карантинным флагом, зашел в Гонконг, Сингапур, Коломбо и Порт-Саид.
«Первым заграничным портом на пути моем был Гонг-Конг, — «отчитывался» Чехов Суворину 9 декабря 1890 года. — Бухта чудная, движение на море такое, какого я никогда не видел даже на картинках; прекрасные дороги, конки, железная дорога на гору, музеи, ботанические сады; куда ни взглянешь, всюду видишь самую нежную заботливость англичан о своих служащих, есть даже клуб для матросов. Ездил я на дженерихче, т. е. на людях (двухместная повозка с рикшей — С.И.), покупал у китайцев всякую дребедень и возмущался, слушая, как мои спутники россияне бранят англичан за эксплоатацию инородцев. Я думал: да, англичанин эксплоатирует китайцев, сипаев, индусов, но зато дает им дороги, водопроводы, музеи, христианство, вы тоже эксплоатируете, но что вы даете?».
В Южно-Китайском море на пароход обрушился тайфун, который, к слову, Чехов, хорошо изучивший погодную карту региона по статье У. Шпиндлера «Пути тайфунов в Китайском и Японском морях», сумел предсказать.
Кульминацией 52-дневного морского путешествия вокруг Азии стал заход в Коломбо. Антон Павлович осмотрел город с окрестностями, а на следующий день отправился по железной дороге в старую ланкийскую столицу Канди.
«Цейлон — место, где был рай, – заключил Чехов в письме к Алексею Суворину. – (…) От Цейлона безостановочно плыли 13 суток и обалдели от скуки».
26 ноября 1890 года Чехов прибыл в Порт-Саид — последний иностранный порт на пути домой. Писатель приобрел там фотографии с видами Суэцкого канала, «чернильный прибор и два подсвечника в египетском стиле».
1 декабря пароход «Петербург» подошел к Одессе. Из-за вьюги и тумана вахтенные не смогли разглядеть входных огней порта, и только наутро судно встало на якорь у Платоновского мола.
Из Одессы Чехов поездом добрался до Москвы. 21 место багажа занимали сувениры и материалы поездки, а еще, как писал Антон Павлович брату Александру, – «три замечательных зверя, именуемых мангусами (мангустами — С.И.)». Зверьков, купленных Чеховым на Цейлоне, впоследствии подарили Московскому зоопарку.
Поездкой Чехов был доволен. В письме к Ивану Леонтьеву (Щеглову) он признавался: «Доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. — Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне».
Кроме книги «Остров Сахалин», литература, как писал Борис Зайцев, получила от путешествия Чехова на «каторжный остров» «конец замечательного «Убийства», рассказы «В ссылке» и «Гусев»»:
««Гусев» был напечатан в том же, 1890 году. «Убийство» помечено 95-м годом. Художнически это из высших чеховских достижений. Действие происходит в России, но история преступления, всего вероятнее, вывезена с Сахалина. Последние же страницы – Сахалин целиком».
В одном из писем, адресованных издателю Алексею Суворину, Антон Павлович заявляет:
«Как Вы были неправы, когда советовали мне не ехать на Сахалин!».
Тому же Алексею Сергеевичу он накануне поездки жаловался:
«…Очерков, фельетонов, глупостей, водевилей, скучных историй, многое множество ошибок и несообразностей, пуды исписанной бумаги, академическая премия, житие Потемкина — и при всем том нет ни одной строчки, которая в моих глазах имела бы серьёзное литературное значение. Была масса форсированной работы, но не было ни одной минуты серьёзного труда».
После поездки на «край географии» произошло переосмысление Чеховым всего того, что было раньше:
«Какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома. До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она для меня смешна и кажется бестолковой. Не то я возмужал от поездки, не то сошел с ума, черт меня знает. (…) После сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне теперь до такой степени мещанской и скучной, что я готов кусаться».
Поездка подпортила Антону Павловичу здоровье, однако, как утверждает Борис Зайцев, для самой каторги оказалась полезной:
«Сахалин продолжал, конечно, быть Сахалином, преступления в России совершались по-прежнему, суды судили, население острова пополнялось. Но книга «Сахалин» впечатление произвела. (…) «Сахалин» вызвал сенаторскую ревизию каторги. Несчастных книга не могла сделать счастливыми. Но в их горький быт улучшения внесла».
После публикации «Острова Сахалина» колониями заинтересовались Министерство юстиции и Главное тюремное управление, которые отправили на остров своих представителей. Положение дел на Сахалине было признано «неудовлетворительным во всех отношениях». Был проведён ряд частных реформ: отменены телесные наказания для женщин, изменён закон о браках ссыльных, увеличена сумма на содержание детских приютов, отменена вечная ссылка и пожизненная каторга.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
