В январе 1967 года КГБ арестовал четырех москвичей — активистов самиздата Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова, Алексея Добровольского и Веру Лашкову. Их обвинили в антисоветской агитации и пропаганде.

Процесс Галанскова, Гинзбурга, Добровольского и Лашковой стал продолжением дела Андрея Синявского и Юлия Даниэля, осужденных в 1966 году на 7 и 5 лет лагерей строгого режима за свои литературные произведения. Обращаясь к советским писателям, ответственные лица как бы хотели сказать: смотрите, что вас ожидает, если ваши произведения, не опубликованные и не одобренные здесь, появятся за границей!
«Если суд над Синявским и Даниэлем действительно имел эту цель, то <…> эта цель достигнута не была, скорее наоборот, – говорится в сборнике материалов по делу Галанскова, Гинзбурга, Добровольского и Лашковой (составление Павла Литвинова). – Неожиданно для себя устроители суда убедились, что в нашей стране есть не только писатели, выходящие в своем творчестве за официозные рамки, но также и общественное мнение, готовое этих писателей поддержать. Многие представители советской общественности — писатели, ученые, деятели искусства, студенты — открыто выражали свое несогласие с решением суда, требовали пересмотра дела, освобождения осужденных или, по крайней мере, смягчения сурового приговора. <…> Еще более резко, чем советская общественность, к суду над Синявским и Даниэлем и к их осуждению отнеслись друзья нашей страны за рубежом. В большинстве своем плохо осведомленные о действительном положении дел у нас, они были потрясены возможностью суда — не над диверсантами, шпионами или участниками террористических групп, а над писателями, вся вина которых в том, что они писали и публиковали произведения, по своему содержанию и стилю отличные от официально одобренных канонов советской литературы».
Большой интерес советской и мировой общественности к процессу над Синявским и Даниэлем требовал как можно более полной и объективной информации о нем. Сама собой напрашивалась задача собрания всех или наиболее интересных материалов в один сборник, который удовлетворил бы потребность общества в информации и одновременно мог бы явиться стимулом для пересмотра дела. В Советском Союзе такой сборник составил Александр Гинзбург. По окончании средней школы он работал токарем на заводе и одновременно выполнял репортерскую работу для газеты «Московский комсомолец». В 1956-м поступил на вечернее отделение факультета журналистики Московского университета. В 1957 году Александр Гинзбург принимал участие в работе Советского подготовительного комитета VI Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве, работал помощником режиссера на съемках фильма о фестивале. Около двух лет проработал в Кимрском драмтеатре. В 1959 – 1960 годах Гинзбург принял участие в организации нескольких неофициальных выставок молодых художников, а также начал выпускать машинописный журнал «Синтаксис». Его квартира стала постоянным местом встреч молодых художников, писателей и поэтов.
«Журнал «Синтаксис» (всего вышло три номера) включал в себя только стихи, большинство авторов «Синтаксиса» или уже печатались в официальных изданиях или были напечатаны в ближайшие годы, в частности Б. Ахмадулина, А. Глазков, Вс. Некрасов, Б. Окуджава, Б. Слуцкий, – писал Павел Литвинов в составленном им сборнике. – Однако КГБ усмотрел опасность в попытке выпускать нецензурованные машинописные сборники. В 1960 году в «Известиях» о Гинзбурге был помещен фельетон А. Иващенко «Бездельники рвутся на Парнас», он был исключен из университета, арестован, помещен в Лубянскую тюрьму, органами КГБ было начато следствие по ст. 70 УК РСФСР. Было привлечено свыше ста свидетелей, однако никакого убедительного обвинения выдвинуть против Гинзбурга КГБ, очевидно, не смог. Единственное, чем располагало следствие, это довольно резкими отзывами Гинзбурга об отдельных произведениях советской литературы, данными им во время допросов, но этого все же было слишком мало для уголовного дела. Кроме того, еще в силе был лозунг, что «в СССР нет политзаключенных», а дело приобрело уже большую огласку, чтобы осудить Гинзбурга тайно. Тогда против Гинзбурга решили использовать другое обстоятельство. Незадолго до ареста он, желая помочь товарищу, сдал за него экзамены на аттестат зрелости, переклеив для этого фотографию в удостоверении личности. Теперь следствие по ст. 70 УК было прекращено, а по ст. 196 ч. I УК РСФСР (подделка документов) Гинзбург получил максимальный двухлетний срок, остаток которого после суда отбывал в лагере общего режима».
Вернувшись в 1962 году в Москву, Александр Гинзбург столкнулся с большими трудностями: он едва получил разрешение жить в столице со своей матерью, оказалось невозможно поступить куда-либо учиться, очень сложно устроиться на работу…
«Несмотря на все эти трудности, Гинзбург продолжал свои попытки содействовать сближению и взаимопониманию различных художников и писателей, уменьшить духовную изоляцию нашей молодежи от мировой культуры, – рассказывал Павел Литвинов. – По-прежнему это вызывало явное неудовольствие КГБ. В 1963 году Гинзбург устроил у себя дома и у своих друзей просмотры нескольких французских фильмов о художниках (Пикассо, Утрилло и других) — фильмы эти, хотя впоследствии многие из них шли в советских кинотеатрах, были конфискованы у Гинзбурга, а в «Известиях» о нем появился фельетон М. Стуруа и В. Кассиса «Дуньки просятся в Европу». В 1964 году Гинзбург взял у гидов Выставки американской графики в Москве несколько книг по американской и европейской культуре — книги эти были у него изъяты КГБ, и он вновь обвинен в «распространении антисоветской литературы». Несколько дней он вновь провел в Лубянской тюрьме, но следствие, как и в 1960 году, было прекращено из-за явной несостоятельности обвинения…»
Сборник по делу Синявского и Даниэля под названием «Белая книга» был готов к концу ноября 1966 года. Гинзбург напечатал его на машинке в 5 экземплярах. Он сообщил об этом КГБ, чтобы не придавать распространению сборника конспиративный характер, однако в декабре, когда его туда вызвали, Гинзбургу предложили отказаться от своего сборника, прекратить всякое его распространение, принести в КГБ все экземпляры и сообщить, кто помогал при его составлении. Когда Александр Гинзбург выполнить эти требования отказался, ему пригрозили, что арестуют и осудят по ст. УК РСФСР «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй».
Процесс Синявского и Даниэля оказал также глубокое воздействие на другого осужденного по «делу четырех» — Юрия Галанскова, коренного москвича, из рабочей семьи. С ранней юности Юрию пришлось самому зарабатывать на жизнь. Он работал электриком в различных театрах и одновременно учился в школе. Трудился рабочим в Литературном музее. Два года проучился на историческом факультете Московского университета, откуда его исключили. В 1965 году Галансков поступил на вечернее отделение Историко-архивного института, где учился до ареста. Парень писал стихи, читал их на площади Маяковского, которая была в то время местом встречи молодых поэтов.
«Юрию казалось, что существует несоответствие между справедливым строем, декларированным основоположниками социализма, и тем, какой фактически существует в нашей стране, – говорится в сборнике материалов по делу Галанскова, Гинзбурга, Добровольского и Лашковой. – Он считал, что революции 1917 года, как всякой революции, присущи издержки, временные отклонения, но что долг каждого честного человека стремиться к постепенному возрождению истинных целей революции. <…> Он считал, что делать это следует не насильственным, а мирным путем: путем самого широкого распространения своих взглядов. Причем, нужно протестовать не только против несправедливости в своей собственной стране, но и во всем мире. По его мнению, социалистическая и пацифистская пропаганда могла бы постепенно изменить облик всего мира, покончить с войнами, голодом и социальным неравенством. А если государством монополизированы все средства пропаганды, то следует действовать своими силами. С этой целью он выпустил в 1961 году машинописный сборник «Феникс». С тех пор его начали периодически принудительно помещать в психиатрические больницы. Хотя, как можно думать, первоначально он был совершенно здоров, постепенно это стало расшатывать его психику. Тем не менее он считал нужным продолжать свое дело. В 1965 году он устроил одиночную демонстрацию у посольства США в Москве, протестуя против американской интервенции в Доминиканской республике. Тогда же он задумал издание пацифистского журнала или сборника под тем же названием «Феникс» и начал собирать для него материалы. Однако суд над Синявским и Даниэлем изменил его планы. Потрясенный несправедливостью и суровостью приговора, Галансков решил придать своему сборнику несколько иной характер. Поскольку Синявского и Даниэля обвиняли в распространении их нецензурованных произведений, он решил сделать сборник, в который вошли бы произведения — литературные, религиозные и политические, — которые отказались издать официальные издательства или не разрешила цензура».
Галансков составлял свой сборник в одиночку из материалов, имевших хождение среди московской интеллигенции, причем действовал совершенно открыто и поставил под сборником «Феникс-66» свою подпись. Он включил в него также свое письмо Михаилу Шолохову, в котором в очень резких выражениях осудил его за его позицию в деле Синявского и Даниэля. Сборник был окончательно готов в конце декабря 1966 года. «Поскольку ни Гинзбург, ни Галансков не делали секрета из своей работы, а Гинзбург даже отнес один из экземпляров своего сборника в КГБ, КГБ мог быть хорошо осведомлен о их деятельности, – писал Павел Литвинов. – Лица, заинтересованные в пресечении дальнейшего сбора материалов о политических процессах и распространения нецензурованной литературы видели, возможно, единственный выход в аресте Гинзбурга и Галанскова и суде над ними. Это как они могли надеяться, не дало бы Галанскову и Гинсбургу возможности распространить свои материалы, а также напугало бы других. Однако в памяти еще была свежа болезненная реакция советского и мирового общественного мнения на суд над людьми, осужденными за свои произведения. Поэтому заинтересованные в процессе лица решили создать видимость какого-то заговора и, таким образом, судить за одно, имея в виду совсем другое. Опять, как и процессом 1966 года, советской интеллигенции хотели сказать: смотрите, вот что вас ожидает! — и в то же время разводить руками перед мировым общественным мнением: мы судим не писателей, а заговорщиков! Для того чтобы придать такой характер процессу, во-первых, нужно было как-то соединить вместе раздельную работу Гинзбурга и Галанскова, доказав, что они составляли «Сборник материалов о процессе Синявского и Даниэля« и «Феникс-66» совместно. При этом могли сослаться на то, что они знакомы друг с другом около семи лет, последнее время работали в одном музее и учились в одном институте. Кроме того, как тому, так и другому часть материалов печатала одна и та же машинистка (Вера Лашкова. — С. И.). Однако, даже если принять эти «доказательства» всерьез, совместного участия в составлении обоих сборников было еще мало для «антисоветского заговора». Недостающим звеном здесь явился Алексей Добровольский. Во время суда и после него неоднократно высказывалось мнение, что якобы уже несколько лет Добровольский был провокатором КГБ, сначала специально подсаженным в психиатрическую больницу, где находился в заключении Буковский, а затем, за несколько месяцев до их ареста, устроенный на работу в Литературный музей, где работали Гинзбург и Галансков. Он должен был сойтись с ними ближе, а затем на следствии и суде рассказать о их якобы антисоветской и заговорщической деятельности и о мнимых связях с зарубежными организациями. Однако нет веских оснований отстаивать эту точку зрения…»
Алексей Добровольский родился в Москве. Его отец умер, когда мальчику было два года. Алешу воспитывала мама, по образованию — авиационный инженер.
«Он был воспитан в преклонении перед существующими общественными устоями, перед властью, главным же образом перед личностью Сталина, – рассказывал в своем сборнике Павел Литвинов. – Антисталинское выступление Хрущева на XX съезде КПСС и последовавшая затем кампания десталинизации глубоко потрясли его и вызвали первый конфликт с обществом: за просталинские высказывания он был исключен из комсомола. Будучи от природы психически неуравновешенным человеком, <…> Добровольский тем более озлоблялся и тем более метался из одной крайности в другую, чем безжалостнее относилось к нему общество, в котором он жил. От крайне просталинских настроений он быстро перешел к крайне антисоветским, и в 1957 году был арестован за распространение листовок антисоветского содержания и осужден на 6 лет. В лагере, по отзывам других заключенных, он держал себя независимо, не сотрудничал с лагерной администрацией, часто подвергался разного рода дисциплинарным взысканиям, но тем не менее был освобожден по истечении половины срока. Уже в лагере у него наблюдались признаки глубокого психического расстройства, которое в дальнейшем прогрессировало. Этому способствовали обстоятельства жизни Добровольского: еще дважды его арестовывали органы КГБ и вели следствие по обвинению в антисоветской агитации, один раз следствие было прекращено, второй — по решению суда он был заключен в тюремную психиатрическую больницу в Ленинграде. Он неоднократно подвергался медицинскому обследованию и принудительному лечению с обычным диагнозом «психопатия», последний раз в 1966 году. Он не имел возможности продолжать свое образование и занимался всякой случайной работой, которая мало его удовлетворяла…»
В 1966 году Алексей Добровольский наконец смог поступить на вечернее отделение Московского института культуры. Процесс Синявского и Даниэля оказал глубокое влияние и на него: Алексей увидел в нем лишнее доказательство правоты своих антисоветских настроений. Он познакомился в то время с Галансковым и пытался принять было участие в некоторых протестах общественности, но их легальный и демократический характер был ему глубоко чужд.
Осенью 1966 года Добровольский устроился переплетчиком в Литературный музей, где уже работали Галансков и Гинзбург. С Гинзбургом у Алексея никаких отношений не было. Что касается Юрия Галанскова, то Добровольский, которого с юности интересовали вопросы религии, дал согласие на помещение в «Фениксе» своей статьи «Взаимоотношения знания и веры» и распространяемого им анонимного произведения «Описание событий в Почаевской лавре».
Как уже говорилось выше, часть материалов для «Феникса» и «Сборника о процессе Синявского и Даниэля (Белой книги)» напечатала машинистка Вера Лашкова. Она оказалась четвертой, привлеченной к суду вместе с Галансковым, Гинзбургом и Добровольским. Впоследствии ей было предъявлено также обвинение в том, что она распространяла антисоветскую литературу.
Вера, коренная москвичка, родилась в семье железнодорожного служащего и повара. Родители разошлись, когда девочка была совсем маленькой. Никто Лашковой не помогал, ей приходилось жить, расcчитывая лишь на свои силы. После окончания школы она работала курьером, лаборанткой, уборщицей и машинисткой в разных учреждениях. В 1965 году поступила в Московский институт культуры на заочный режиссерский факультет. Тогда же познакомилась с Добровольским, а летом 1966 года – с Галансковым, который позднее познакомил ее с Гинзбургом.
«Вера увидела людей, которые, как ей казалось, руководствуются не корыстными мотивами и желанием как-то лучше устроиться в жизни, а в первую очередь идейными соображениями, если даже это и грозит им неприятностями, – говорится в сборнике о «процессе четырех». – Видимо, поэтому, а также из интереса к самим материалам, она взялась перепечатывать ряд материалов по просьбе Добровольского, а затем для Галанскова и Гинзбурга. В свою очередь и Галансков, и Гинзбург хотели помочь Лашковой: Галансков дал ей свою машинку, благодаря чему она смогла зарабатывать деньги как машинистка-надомница, а Гинзбург, пока она печатала для него, все время приносил ей деньги и продукты».
17 января 1967 года Веру прямо из института отвезли в приемную Управления КГБ по Москве и Московской области, где ей предъявили ордер на обыск. Вскоре последовал арест. 19 января задержали Галанского и Добровольского, 23 января — Гинзбурга. Гинзбурга обвинили в том, что он участвовал в издании в Западной Германии «Белой книги», Галанскова – в подготовке и публикации машинописного журнала «Феникс-66». Добровольский и Лашкова были обвинены в помощи Гинзбургу и Галанскову в их деятельности, которая, по заявлению прокурора, включала контакты с эмигрантскими организациями.
Главной опорой обвинения стали показания Добровольского. К слову, он проявил большую готовность к сотрудничеству со следствием: писал заявления с просьбой разрешить ему выступить по радио и телевидению, чтобы рассказать все о преступной деятельности – своей и других подследственных – и предостеречь тем самым молодежь от неверных поступков, сообщал о существовании тайников, где якобы находятся необнаруженные экземпляры сборников, в результате чего, например, сотрудниками КГБ был перерыт сквер возле дома Гинзбурга, давал показания о существующем якобы широком «антисоветском фронте», начиная от академиков и кончая молодыми поэтами и др.
«Один Гинзбург отказывался давать нужные КГБ показания, кроме того, у КГБ не было никаких улик против него, хотя он и намечался как центральная фигура процесса, – писал Павел Литвинов. – <…> 21 сентября следствие было закончено, и к 12 октября обвиняемые ознакомились со всеми материалами дела (в общей сложности дело насчитывало 19 томов). Всем было предъявлено обвинение по ст. 70 ч. I УК РСФСР, а Галанскову также по ст. 88 ч. I УК РСФСР. <…> Поскольку в глазах общественного мнения это дело было связано с процессом Синявского и Даниэля, оно с самого начала получило довольно широкую огласку. Первой общественной реакцией была демонстрация в конце января 1967 года на Пушкинской площади в Москве с требованием освобождения арестованных. В демонстрации приняло участие около 40 человек, 5 были задержаны и 4 предстали перед судом и были осуждены на сроки от 1 до 3-х лет. <…> 11 февраля академик А. Д. Сахаров обратился в ЦК КПСС с просьбой о прекращении дела Гинзбурга и Галанскова, однако никакого ответа не получил».
Процесс начался 8 января 1968 года. Формально он был открытым, но вход на него был по пропускам, распределение которых происходило тайно.
В январе 1968 года Мосгорсуд приговорил Гинзбурга к пяти годам лишения свободы, Галанскова — к семи, Добровольского — к двум, Лашкову — к одному.
«Дело четырех» стало причиной второй протестной кампании против политических преследований, развернувшейся в 1967 – 1968 годах и принявшей существенно большие масштабы, чем кампания 1965 – 1966 годов в защиту Синявского и Даниэля. Эти события стали началом правозащитного движения в СССР.
Особенное значение имело обращение Павла Литвинова и Ларисы Богораз «К мировой общественности», открыто переданное ими иностранным журналистам 11 января 1968 года, — первый правозащитный текст, апеллировавший не к советским властям, а к советскому и международному общественному мнению.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org