В феврале 1884 года картина Ильи Репина «Не ждали» была представлена на 12-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок, проходившей в Санкт-Петербурге.
Эта картина замыкает так называемый революционный цикл Ильи Репина (или народовольческую серию) 1880-х годов, куда входят также полотна «Арест пропагандиста», «Перед исповедью», «Сходка» (авторское название – «При свете лампы»), «В одиночном заключении» («Тоска») и отчасти ранняя картина «Под конвоем. По грязной дороге».
В начале 1880-х годов Илья Репин находился под большим впечатлением от совершенного 1 марта 1881 года убийства императора Александра II, а также от публичной казни принимавших в нем участие народовольцев, которая состоялась 3 апреля того же года. Эти события всколыхнули всех: замкнутый круг насилия перемешал роли жертв и палачей, героев и мучеников.
У картины «Не ждали» есть два варианта – малый, датируемый 1883-1898 годами, и большое полотно, датируемое 1884-1888 годами. В малом варианте «не ждали» девушку-курсистку.
«Картина «Не ждали» была задумана сначала как небольшого размера произведение в одном ряду с картинами «Арест пропагандиста» и «Отказ от исповеди», – писала в книге «Репин» искусствовед Ольга Лясковская. – Пользуясь, в основном, находившейся под рукой натурой (своей семьей и семьей родственников своей жены), Репин написал психологически острый эскиз, изобразив момент возвращения в родную семью бежавшей из ссылки курсистки. В картине четыре женских фигуры: сидящая в глубине комнаты на диване мать или старшая сестра, молодая девушка и подросток (за столом) и сама героиня, только что вошедшая в комнату с чемоданчиком в руке, в маленькой шапочке и пледе, неуклюже накинутом на плечи. На ее юношески-округлом лице написаны и нежность, и смущенье при виде испуга сразу узнавшей ее средней сестры, с которой она, вероятно, была когда-то дружна. Старшая сестра или мать встревожена появлением нежданной гостьи и смотрит на нее исподлобья, тяжелым, каким-то отсутствующим взглядом. Девочка-подросток также, по-видимому, не узнала вошедшей. Во всем творчестве Репина нет женского образа, равного по чистоте своего внутреннего содержания этой смущенной курсистке».
Известно, что Илья Репин несколько раз переделывал этот образ. Входившую в комнату девушку сменял вернувшийся ссыльный, потом, как вспоминал художник Илья Остроухов, ссыльного заменил «агромадный» мужчина, опиравшийся на палку и занимавший своей громоздкой фигурой чуть не добрую треть всей доски, не соответствуя ни пропорциями, ни грубым письмом тонко, мастерски написанному окружающему». Затем снова в комнату входила девушка, внешне напоминавшая дочь художника Надю.
Маленькая картина «Не ждали» впервые появилась на V периодической выставке Общества любителей художеств в 1886 году. Сейчас первый (малый) вариант картины хранится в Государственной Третьяковской галерее.
Что касается большого полотна, то оно также не единожды изменялось. Как предполагает искусствовед Ольга Лясковская, вполне вероятно, что замысел картины «Не ждали» на большом холсте был задуман Репиным сразу после того, как он выполнил малый вариант. Не исключено также, что художник в какой-то период времени одновременно работал над двумя вариантами картины.
«Отложив в сторону первоначальный вариант «Не ждали» (на маленькой доске), Репин начал писать другую композицию, – рассказывала в книге о Репине Ольга Лясковская. – Это был смелый шаг с его стороны – написать большую картину на тему революционного движения и показать ее на Передвижной выставке. Содержание картины оставалось тем же: возвращение домой политического ссыльного, но возвращение после долгих лет каторги. Основная цель картины заключалась в том, чтобы выразить ее содержание совершенно ясно и тем самым пресечь всякую возможность разночтений и кривотолков. (…) Во вновь задуманной картине Репин хотел, как всегда, дать широкое обобщение, изобразить типичную передовую интеллигентную семью, в которую внезапно возвращается давно оторванный от нее активный революционный боец. (…) В необходимости соединить теплоту живых родственных чувств с раскрытием социального содержания драмы была заложена неимоверная трудность. Поэтому сначала Репин прибег к традиционной сценической композиции, где отец ссыльного предупреждающим жестом объяснял всем участвующим (а с ними и зрителю), что надо быть осторожными, не шуметь и не волноваться, – пришел нежданный гость. Конечно, от этого наивного приема художник вскоре отказался, удалив предупреждающего старика из композиции. Характерно для метода работы Репина, что все изменения производились художником на самом холсте; он не писал эскизов к этой картине. Он стоял перед холстом как перед живой реальностью, и изменял композицию, как поступал бы режиссер с живыми людьми на сцене. Но он требовал от персонажей картины такой ясной мимики, чтобы не был нужен ничей разъясняющий жест».
Илье Репину позировали члены его семьи и знакомые: супруга вернувшегося написана с жены Репина Веры Алексеевны и Варвары Дмитриевны Стасовой, мать – с тещи художника Евгении Дмитриевны Шевцовой, мальчик – с сына соседей по даче Серёжи Костычева, девочка – с дочери Репина Веры, горничная – с прислуги Репиных. Для фигуры ссыльного художнику позировали сразу несколько мужчин.
Когда Илья Ефимович работал над картиной в своей мастерской в Санкт-Петербурге, его несколько раз навещал художественный критик, историк искусств Владимир Стасов. Увидев картину «Не ждали» впервые, Стасов был «сильно поражен фигурой и позой горничной, великолепным освещением и перспективой»: «Прочее мне казалось недостаточно интересным; всего менее я был доволен самим ссыльным, и я на это сильно жаловался Репину. Он отвечал мне, что и сам бог знает, как недоволен именно главною фигурой, совсем выбился с нею из сил! Столько раз переменял и переделывал – и до того обескуражен! «Хоть совсем бросить», – говорил он мне. Однако же скоро потом он сказал, что все-таки будет пробовать дальше и продолжать. Через несколько недель я опять побывал в мастерской и увидел, что многое подвинулось и усовершенствовалось в прочих фигурах: выброшены одни вовсе вон (фигура отца, потом какого-то старика, существовавшие в левой стороне картины), дано много движения и выражения другим фигурам (мать, гимназистик), – но главная фигура продолжала быть неудачна и не типична как по позе, так и по лицу и выражению. Я сходил, в начале ноября, еще последний раз к Репину в мастерскую и, убедившись в этот последний раз, что дело не двигается вперед в самом главном, в самом существенном, взял и перестал ходить к Репину. Я с ним видался у себя дома, в театре, в концертах, но в мастерскую больше не шел, именно для того, чтобы не подавать советов и никоим образом ни вольно, ни невольно не влиять на Репина: по-моему, ничего нет гаже и отвратительнее, как постороннее вмешательство в художественное чье-то творчество».
Владимир Стасов не был у Ильи Репина с ноября до марта. В письме Павлу Третьякову он написал, что «картина неудачна и, кажется, неудачной так и останется».
«Главная фигура, фигура ссыльного – есть во всех отношениях промах!» – заключил Стасов. Самому Репину Владимир Васильевич сказал следующее: «Что касается типа и выражения, то у ссыльного я их не встречаю никаких на Вашей картине; а что касается до позы его, то я считаю возможным теперь и тут сказать Вам мое мнение, потому что, сколько я слышу, Ваша картина окончательно установлена и, значит, ничье мнение уже не может более на Вас тут повлиять, и перемен в ней уже более не будет. Я вот что думаю: Вы так долго бились с позой и безуспешно, потому что у Вас там, по моему, коренная ошибка. Ваш ссыльный вошел в комнату, остановился, словно статуя командора в Дон-Жуане и декламирует, это очень нескладно, нехорошо и неверно. С таким фальшивым мотивом никто и никогда не сладит! Ссыльный Ваш должен был бы идти, входить только; вот такой мотив и естествен, и прост, а то «декламировать», пока другие слушают, и ни с места?… На что это похоже!»
Илья Ефимович со Стасовым не согласился.
Когда Владимир Стасов увидел картину «Не ждали» в следующий раз, уже на выставке, то поразился тому, как Репин, по его словам, шагнул просто громадно за эти последние месяцы: «Он многое переделал, изменил, не поленился многое переписать совершенно вновь, возвысить на 100%, а что касается до главной фигуры, то сделал по типу, выражению и позе то, о чем нельзя было в малейшей мере догадываться по прежним наброскам. Картина совершенно новая, очень мало имеющая общего с прежнею, а по типу и выражению главного действующего лица – решительно chef d’oeuvre всей русской школы. В отношении этого типа, характеристики, выражения и глубокого смысла, по моему мнению, ни одна другая русская картина не может равняться с этою. Это гигантский шаг Репина».
Как уже говорилось выше, большое полотно «Не ждали» было представлено на 12-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок, открывшейся в конце февраля 1884 года в Санкт-Петербурге, а в апреле того же года перебравшейся в Москву.
Владимир Стасов писал в рецензии о выставке: «Посмотрите на главное действующее лицо: у него на лице и во всей фигуре выражены энергия и несокрушимая никаким несчастием сила, но, сверх того, в глазах и во всем лице нарисовано то, чего не попробовал выразить в картине ни один наш живописец, в какой бы то ни было своей картине: эта могучая интеллигентность, ум, мысль. Посмотрите, он в мужицком грубом костюме; по наружности, он в несчастном каком-то виде, его состарила ссылка лет на 10 (ему всего, должно быть, лет 26-27 от роду), он уже седой и все-таки вы сразу увидите, что этот человек совсем не то, чем бы должен был казаться по наружной своей обстановке. В нем что-то высшее, выходящее из ряду вон».
О том, какое впечатление производила картина «Не ждали» на зрителей, хорошо написал «Вестник Европы»: «В ту минуту, когда мы пишем эти строки, мы точно видим перед собою центральное лицо картины – исхудалое, болезненное, преждевременно состарившееся лицо, с его загадочным выражением, с его ищущим чего-то и еще не нашедшим взором. Не знаем, правильно ли мы понимаем намерение автора, но нам думается, что чувство томительной неизвестности, овладевающее зрителем, составляет основную ноту всей картины… Его лицо серьезно, почти сурово; сквозь следы прошлых страданий не проступает сладкое волнение… В нем чувствуется надломленная, но еще не сокрушенная сила, она будет искать себе выхода, насколько и пока это позволит изможденное тело. Может быть, смутное предчувствие грядущих тревог было именно первым ощущением, охватившим обеих женщин при виде нежданного гостя. Никакого желания «произвести эффект» мы в нем не замечаем. Он вошел быстро, выдержав, по-видимому, маленькую стычку с горничной, не хотевшей отворить ему дверь, – но вошел быстро не потому, чтобы рассчитывал всех поразить и обрадовать своим появлением: гораздо вероятнее, что он желал поскорее узнать свою участь. Просить о ласковом приеме он не станет, хотя очевидно нуждается в нем, намучившись и исстрадавшись где-то там, далеко. В энергии, поддерживающей его в решительную минуту, есть что-то вызывающее на сочувствие».
Лицо главного героя картины Репин переписывал четыре раза. В феврале 1885 года, после возвращения экспонатов 12-й передвижной выставки из Харькова, картина «Не ждали» снова попала в мастерскую к Репину. В письме к Павлу Третьякову художник сообщал: «Не ждали» у меня, наконец; только сегодня рассмотрел ее хорошо; и право – это недурная картина… Хоть бы и так оставить, но я лицо ему подработаю».
Обычно Третьяков опасался со стороны Репина переделок в его картинах, но на этот раз ответил: «Да, лицо в картине «Не ждали» необходимо переписать; нужно более молодое и непременно симпатичное. Не сгодится ли Гаршин?»
К тому времени лицо Гаршина Репину было хорошо знакомо. Он еще в 1883 году сделал с него профильный этюд, использованный в картине «Иван Грозный и сын его Иван», и в августе 1884 года написал его портрет за письменным столом. Можно предположить, что Репин воспользовался предложением Третьякова. Уже в первых числах апреля 1885 года Репин отправил доработанное полотно Третьякову с сопроводительной запиской: «Посылаю Вам картину «Не ждали». Сделал все, что мог».
Третьяков купил картину. Прошло два года. В августе 1887 года, оказавшись в Москве проездом из Ясной Поляны в Санкт-Петербург, Илья Репин зашел в Третьяковскую галерею с ящиком красок. Павел Третьяков был в отъезде, галерея была закрыта для публики. Из сотрудников там были камердинер Третьякова Андрей Ермилов и его подручный Николай Мудрогель. По воспоминаниям Мудрогеля, Репин заверил их: «Не беспокойтесь. Я говорил с Павлом Михайловичем о поправке лица на картине «Не ждали». Он знает, что я собираюсь сделать».
Илья Ефимович провел у полотна несколько часов, существенно переделав голову входящего мужчины, а также внес кое-какие поправки в картины «Иван Грозный и сын его Иван» и «Крестный ход в Курской губернии».
Вернувшись в Санкт-Петербург, Репин написал Третьякову: «Вы уже, конечно, знаете, что вчера я был в Вашей галерее: я заправил, что нужно, в картине «Иван Грозный», исправил, наконец, лицо входящего в картине «Не ждали» (теперь, мне кажется, так) и тронул чуть-чуть пыль в «Крестном ходе» – красна была».
Павел Михайлович ответил: «Поправки в Ваших картинах очень заметил: кажется, не испортили».
Наконец, еще через год, в июле 1888 года Репин вновь затребовал у Третьякова картину «Не ждали» для переделки.
«Ужасно опасаюсь, как бы Вы, желая лучшего, не сделали хуже; ведь художники часто портят свои вещи», – предупредил Третьяков.
В конце августа Илья Ефимович радостно сообщил Павлу Михайловичу, что, наконец, он «одолел его», имея в виду образ входящего мужчины, картина «запела». Однако Третьяков репинского восторга не разделил: последняя голова ссыльного ему не понравилась.
«Таким образом, голова входящего в картине имела четыре варианта, – писала в книге «Репин» Ольга Лясковская. – Та картина, которую знает сегодняшний зритель, своим внутренним смыслом отвечает миросозерцанию Репина 1888 года, а не 1884-го. Как художественное произведение она не хуже первого варианта, но по своему содержанию это совсем другая картина. Фигура входящего вызывает симпатию, но и жалость к себе. (…) Возвратившийся входит в комнату неуверенно, не зная, как его встретит родная семья, входит больным, разбитым каторжной жизнью. Он не очень худ, но желтоватый цвет лица болезнен. Он не красив: неопределенного очертания губы и небольшие глаза под поднятыми бровями выражают робость и тревогу. Жест руки, запахивающей армяк, остро подчеркивает смущение входящего. (…) Психологическая драма, в сущности, превратилась в трагедию».
Как видим, Репин никак не мог определиться с концепцией главного образа. Он чувствовал в выбранном им сюжете привкус вечной проблемы, и это не позволяло ему наградить героя однозначными характеристиками.
Репин, кажется, единственный раз в своем творчестве написал картину с открытым финалом. И сделал это, сам того не желая. Вечная, вневременная ситуация пребывания на пороге, в длящемся настоящем, которое есть лишь граница между прошлым и будущим, меняет очертания этого настоящего. Время замедляется у порога, застывает в точке встречного движения фигур; картина обращается в длящийся вопрос, имеющий отношение не к конкретной и нынешней – к общечеловеческой истории.
Сергей Ишков.
Фото с сайта ru.wikipedia.org
