Театр имени Евгения Вахтангова выпустил спектакль «Солнце Ландау» (16+) о лауреате Нобелевской премии, крупнейшем физике-теоретике XX века. Постановку осуществил режиссер Анатолий Шульев, премьера приурочена к 100-летию квантовой механики. На премьере побывала театральный обозреватель «Московской правды» Елена Булова.
Спектакль Анатолия Шульева – редкий образец того, как, наверное, и стоит сегодня ставить спектакли на научную тему. Если, например, человек искусства вдруг начинает играть хирурга, то, даже оперируя правильными медицинскими терминами, он рискует допустить не один ляп, над которыми потом будут потешаться все медики. С физикой дела обстоят еще сложнее, Анатолий Шульев это прекрасно понимал. В свое время он хотел стать физиком, но, выбрав театр, не оставил своего пристрастия и продолжил интересоваться публикациями в научных журналах. В своей постановке монологи ученых режиссер и автор сценической композиции догадался «списать» с конкретных писем и документов, насытив спектакль подлинными высказываниями прототипов персонажей, что задает точную интонацию и организует правдивую атмосферу на сцене.
Фигура Льва Давидовича Ландау (артист Павел Попов) – поистине «сумасшедшая и одержимая». Кстати, именно так говорила о своем сыне Любовь Вениаминовна Ландау (в спектакле – замечательная работа актрисы Юлии Рутберг). Многие парадоксальные поступки и суждения ученого до сих пор вызывает споры у людей, тщетно пытающихся примерить на себя способ мышления Ландау. Сделать это непросто: как любой крупный ученый, Ландау мыслил в собственной системе координат, его интересовали не чужие интерпретации, а только конкретные факты.
Так, в спектакле молодой преподаватель Ландау, например, заявляет ректору своего института (артист Александр Рыщенков): «Вы – дурак». При этом он вовсе не желает оскорбить начальство, он лишь констатирует факт, делая неутешительный вывод на основании сомнительных действий ректора. Требуемые извинения тут же приносятся, но выливаются у Ландау в еще одну забавную формулировку: «Извините. Но вы – дурак». То есть, несмотря на соблюденный социальный декорум, сам факт того, что начальник – дурак, остается в мозгу ученого и изменений не претерпевает.
В этой коротенькой сцене проступает вся суть Ландау, не умеющего натягивать желаемое на действительность. Научное окружение, в котором ученый вращается с юности, обучаясь в Германии, Дании, Англии и Швейцарии, воспринимает мир приблизительно также. В спектакле звучат фамилии и на сцену выходят люди, составляющие цвет мировой физики и ближний круг Ландау: в Лейпциге Лев Давидович пересекается с Гейзенбергом, в Кембридже знакомится с Петром Капицей, в Копенгагене работает с Нильсом Бором (Олег Макаров).
Этот ближний круг обладает особым складом ума. Показательна сцена, в которой рассказано об общении Ландау с Альбертом Эйнштейном. В ответ на замечание молодого Ландау, заметившего неточность в логике Эйнштейна, последний выражает искреннюю благодарность молодому человеку за то, что теперь может перепроверить собственную теорию. Как говорится, ничего личного, только наука!
Но если конфликты в научной среде воспринимаются учеными как импульс к дальнейшему поиску и росту, то в остальном подлунном мире критика Ландау вызывает лишь агрессивное противодействие окружающих.
И уж кто точно не обладает желанием совершенствовать теории, так это партия, которая самостийно провозгласила себя «умом, честью и совестью эпохи». С ее представителями Ландау приходится так или иначе вступать в контакты.
Анатолий Шульев в спектакле подробно останавливается на сильных эмоциях, которые вызывает в Ландау весть о расстреле в СССР ученых-физиков (знаменитое «дело УФТИ»), обвиненных в шпионаже. Льва Давидовича вместе с другими сажают в тюрьму по подозрению о причастности к появившейся в студенческой среде листовке, в которой Сталин называется фашистским диктатором. Лишь вмешательство Нильса Бора и Петра Капицы позволяет Ландау выйти на свободу спустя год после ареста.
Сцены с описанием тюремной жизни лишний раз доказывают, что ученый не принимает насилия над собой ни в каком виде. Не принимает с тех самых пор, когда его успешный, но весьма деспотичный отец Давид Ландау (артист Александр Рыщенков) заставлял сына заниматься музыкой, клея ему ярлык «полной бездарности». Не принимает Ландау и слишком активных забот горячо любимой им матери, которая заставляла его есть ненавистную манную кашу. Кстати сказать, эту самую манку (интересный драматургический штрих, найденный Анатолием Шульевым) Ландау не ест даже в тюрьме, несмотря на предельное физическое истощение.
Павел Попов, играющий Ландау, нашел особую пластику для своего персонажа. Попов передвигается по сцене по прямым траекториям. Его резкие, угловатые жесты плохо вписываются в геометрию пространства и несут элементы клоунады. Это рождает у зрителей ассоциативную связь между ученым и представителями цеха Великих Шутов, во все исторические времена бросавших правителям правду-матку в лицо.
Независимое (внешне – почти шутовское) отношение к существующим в социуме нормам у Ландау выливается в спектакле и в то, что он появляется на вечеринках с красным гелевым шариком, привязанным к собственной шляпе (костюмы художника Марии Даниловой).
Не менее экстравагантно звучит в постановке и провозглашенная Львом Давидовичем единственная нефизическая Теория всеобщего счастья. Конкурировать она может разве что с классификацией Ландау женщин по степени их красоты – от первого высшего до пятого низшего класса. Причем, совершенно не умеющий строить отношения с противоположным полом, физик кладет глаз на самую красивую девушку – на меньшее он, естественно, не согласен.
В «Солнце Ландау» выразительными штрихами обозначена интимная жизнь ученого, свободолюбие которого выливается в «договор о свободе» с любимой женщиной. Ландау настаивает на том, что в его жизни могут быть и другие дамы. Белокурая красавица Кора (Яна Соболевская), будущая жена Ландау, объяснит свое согласие на подобные отношения так: «Он был мне непонятен, ни на кого ни в чем не похож. Все в нем все было ново, поражало его душевное изящество…»
Ведя весьма скромное материальное существование, физик очень красиво ухаживает за Корой, забрасывая свою пассию шикарными розами. Но та же Кора десятилетиями потом будет слышать от мужа фразы, что «брак – это кооператив, ничего общего не имеющий с любовью», и что «хорошую вещь браком не назовут» (перл, кстати, принадлежит именно Ландау).
Кора даже вынуждена будет поклясться мужу, что не станет его ревновать, а, нарушая клятву, станет выплачивать денежные штрафы тому же Ландау. Вот такие высокие отношения…
Отдельная красивая страница спектакля – фигуры крупных ученых из окружения Льва Давидовича, каждый из которых оказал влияние на становление гениального физика. Фигуры эти многослойны, выведены в спектакле «на территориях» науки, политики и семьи.
Среди них выделяется создатель первой квантовой теории атома, нобелевский лауреат Нильс Бор. Артист Олег Макаров убедительно «лепит» образ человека, которого Ландау до последних дней признавал своим единственным учителем.
Непредсказуем и комичен в своих проявлениях дружбы верный «Санчо Панса» и соратник Ландау академик Евгений Лифшиц (артист Денис Самойлов), Приятели в соавторстве создают знаменитый «Курс теоретической физики Ландау – Лифшица», по которому до нынешнего времени ведется преподавание в российских институтах. Как шутили сами создатели курса, «в нем нет ни одной собственной идеи Лифшица, и ни единой буквы, написанной собственной рукой Ландау».
Еще одной яркой фигурой в спектакле выступает основатель Института физических проблем, нобелевский лауреат Пётр Капица в замечательном исполнении артиста Игоря Карташева. Мощный и целостный персонаж, словно ангел-хранитель, постоянно присутствует за спиной у Ландау, прикрывая его своими надежными «крыльями». Капица в исполнении Карташева максимально трезв в оценках политической действительности и способен смело выходить за рамки предложенного. Это он, надежный, как скала, пишет письмо Сталину в защиту Ландау, рискуя собственной репутацией и жизнью. Это он вызволяет «врага народа» Ландау из тюрьмы, беря его на поруки. Это он умудряется достать за границей редкое лекарство и передать его врачам в СССР, когда разбившийся в автокатастрофе Ландау пребывает в двухмесячной коме.
Кстати, именно автомобильная катастрофа и кома, реальные события из жизни физика, позволили режиссеру высветить «вспышками сознания» отдельные ключевые моменты судьбы Ландау. Такой ход дает возможность оправдать и кажущийся пафос ответов Ландау незримым журналистам, задающим вопросы под жизнеутверждающую музыку пионерских горнов. Этот ход оправдывает всплывающие события детства, где родители Льва достаточно жестко заставляют его заниматься иностранными языками, музыкой, литературой, поэзией, настаивая, что ученый обязан находится в эпицентре культурной жизни. Этот же прием «вспышек сознания» позволяет перенестись зрителя сначала на шумные студенческие вечеринки, а потом в беспросветное одиночество тюремной камеры.
В постановке Анатолия Шульева особенно завораживает то, как стремительно несущееся вперед действо спектакля вдруг замирает и на первый план выплывают атомы-мысли Ландау о всеобщем счастье, предназначении человека и ученого, устройстве мироздания. Затем действие снова мчится со скоростью ученой ученой мысли, и опять вываливается куда-то в прекрасные параллельные миры высокой поэзии. Артисты время от времени начинают в спектакле изъясняться любимыми стихами. В такие мгновения бытовые подробности уходят на второй план, остается лишь музыка звездного неба, ощущение беспредельности космоса, и в послевкуссии – утверждение лауреата Нобелевской премии Гейзенберга о том, что «Первый глоток из сосуда естественных наук делает нас атеистами, но на дне сосуда нас ожидает Бог».
Елена Булова.
