Завершились «Большие гастроли» Санкт-Петербургского театра «Русская антреприза» имени Андрея Миронова, который показал москвичам свои лучшие постановки – «Воительницу» Антона Яковлева, «Мёртвые души» и «Дон Кихота» Влада Фурмана.
Я побывала на ироничной трагикомедии «Дон Кихот» (12+).
Эта постановка Влада Фурмана не похожа ни на один из одноименных спектаклей, идущих на театральной карте страны. Он вываливается из всех возможных рамок, захватывает с первых же секунд и тащит за собой, не отпуская до финала. Это уже само по себе большая редкость по нынешнем временам. Зритель буквально заныривает в стихию яркого театрального зрелища, фееричного карнавала масок, характеров, драматичных и откровенно смешных ситуаций, щедро приправленных перчинкой философского контекста.
Два профессиональных артиста, два больших мастера петербургской сцены – народный артист РФ Сергей Курышев и Лауреат Национальной актерской премии «Фигаро» Анвар Либабов в полутемной гримерке, сооруженной художником Галой Филатовой, примеряют костюмы, клеят усы и бороды и готовятся к спектаклю прямо у нас на глазах. Они будут в постановке жить своей жизнью, параллельно истории их персонажей, переосмысливая опыт Дон Кихота и Санчо Пансы, преломляя его в сегодняшний день.
Облачаясь в исторические одежды, артисты неторопливо рассказывают о себе, размышляют о природе страха, который парализует или двигает человека вперед, о природе творчества, истоках вдохновения, силе любви. Они задают в зал вопросы, которые волнуют каждого мыслящего человека.
Один лишь шаг отделяет актеров от смежного пространства сервантесовской Испании, они его делают и – вуаля! – вот уже перед нами два сумасшедших и очень разных испанца, объединенных великой идеей преобразования мира.
А меж тем мир этот в спектакле Влада Фурмана начинает наполняться новыми героями, он вздыбливается и отбивается от рук.
История «Дон Кихота» сценически решена постановщиком почти в клиповой манере – у каждого из героев есть свой выход, своя сцена, свой монолог и, главное – своя правда жизни. Клиповый подход позволяет постановщику перетасовать на сцене различные театральные жанры, эпохи, костюмы, танцевальные и цирковые номера, музыкальные инструменты, ритмы. Все смешалось в этой причудливой Испании, здесь ироничный стенд-ап сосуществует бок о бок с выразительной пантомимой. Здесь на смену облепивших спящего книжника клопов заступает инквизиция в характерных остроконечных капиротах, пускающая на жутковатый фарш в гигантской мясорубке вместе с книгами самого человека.
Ритуал посвящения в рыцари оборачивается фарсовой сценой в таверне, потом следует варьете средневековых дам, «стыдливо» представляющих стороннему глазу на обозрения свои пояса верности. Царица Ночи исполняет коронную арию, рожая на глазах толпы. Каторжники ритмично гремят цепями на разные лады, на зависть любому Percussion Ensemble. А тщеславный высокородный испанский гранд-чиновник вдруг пускается в душещипательную исповедь, после чего на смену ему приходят космонавт, принцесса цирка и Дульсинея, играющая на саксофоне.
Я всё это к тому, что фантазиям Влада Фурмана в этой постановке нет предела. При этом фееричное действо вовсе не скатывается в цепочку эпатажных аттракционов, оно подчинено логике и двигается в русле философии романа Сервантеса. Не последнюю роль в процессе играет конферансье, стоящий на возвышении, призванный вовремя связывать для почтенной публики отдельные сюжеты в единую логическую ткань. Словно мастер игры, конферансье задает нужные ритмы в сценах, виртуозно соединяя своими пояснениями порой совсем несоединимые вещи.
В спектакле много ярких, заметных фигур, но мне бы хотелось выделить красавицу Дульсинею (Полина Севатьянихина). Она появляется перед нами в стильном и вполне современном плаще, платке и темных очках, волоча за собой огромный винтажный дорожный чемодан 60-х годов. Героиня по ходу сообщает, что такова она в жизни, после чего сбрасывает плащ, оставаясь в облегающем трико со словами: «А такая я – в голове Дон Кихота».
Из недр чемодана Дульсинея извлекает саксофон и атрибут католической святой – золотой нимб. После чего, эффектно устроившись на столе, начинает играть пребывающему в глубоком обмороке избитому челядью Дон Кихоту мелодию всепобеждающей любви. И конечно же вытаскивает своей музыкой окровавленного героя практически с того света. Ну, а как иначе? Она же – не телесная фигура, она – плод буйной фантазии идальго, его пленница, заключенная в ухе рыцаря печального образа. Вот такая любопытная трактовка образа.
В финале, Когда Дон Кихот, пройдя по всем лабиринтам романа, решает сложить оружие, прекрасная Дульсинея, внутренняя музыка идальго, покидает героя навсегда. Она усаживается за гримерный столик Дон Кихота и с тревогой вглядывается в темноту зрительного зала, наблюдает за нами сквозь раму пустого актерского зеркала.
Когда же нелепый, долговязый, угловатый и такой неудобный старик снимает с себя доспехи, и, махнув рукой, окончательно выходит из игры, тревога Дульсинеи передается зрителям. Словно вдруг мы сами потеряли что-то очень важное в жизни. Что именно – каждому предстоит ответить самостоятельно.
Елена Булова.
Фото предоставлено пиар-службой театра.
