800 лет назад произошла самая кровавая битва в истории средневековой Руси.
Это было у реки Липицы и Гзы, в 180 километрах от Москвы, неподалеку от города Юрьев-Польский – так он называется в современных энциклопедиях, справочниках. И сами местные жители именуют его только так. А чтобы отдельные приезжие не сомневались, на въездах высятся бетонные надолбы с установленными на них металлическими буквами: Юрьев-Польский.
Первая мысль приезжего – город основали поляки? Вместе с Юрием Долгоруким – через 7 лет после основания Москвы? Но поляки в Северо-Восточной Руси отродясь не бывали. Разве что заскочили однажды, через 5 веков, в составе отрядов Лжедмитрия Второго.
Историческое название города происходит от “поля”. Вернее, “ополья”. Край назывался Владимирское ополье, пространство за лесами – Переславль-Залесский, Юрьев-ПольскОй.
Липицкая битва всегда замалчивалась официальной историей. Это была самая страшная сеча в истории древней Руси.
Чтобы представить масштаб ее, перечислим участников.
С одной стороны – все вооруженные силы Владимиро-Суздальского великого княжества. “И были полки у них очень сильны, – отмечает летописец, – из сел погнали даже пеших”. То есть было нечто вроде тотальной мобилизации. Владимир, Суздаль, Муром, Переславль, Нижний Новгород, Торжок, Юрьев-ПольскОй – всех собрали. А еще были пришлые, наемные, называли их бродниками.
Против владимирской рати вышло на поле битвы объединенное войско Новгорода, Пскова, Смоленска и Ростова Великого.
Рязанские в сече не участвовали. Рязань накануне дотла сжег, камня на камне не оставив, великий Владимирский князь Всеволод Большое Гнездо.
Рязань всегда держалась наособицу. Но если бы вступила в нынешнюю распрю, то наверняка на стороне Новгорода и против Владимира – своего заклятого врага. И это сразу бы дало новгородско-псковско-смоленско-ростовскому войску очевидное преимущество, потому что рязанцы считались самыми отчаянными вояками.
Особое ожесточение придавало то, что оба лагеря возглавляли выступившие друг против друга родные братья – сыновья Всеволода Большое Гнездо.
Смертельная вражда между ними началась из-за отцовского наследства. Умирая, Всеволод хотел по обычаю передать великое княжение старшему сыну, Константину, дав ему Владимир, а второму сыну, Юрию – Ростов. Но Константин захотел и Владимир и Ростов. Им руководила не жадность, а боязнь за свою, еще не полученную власть. Хотя Владимир – столица великого княжества, но все же Ростов древнее, значительнее. Княжение Юрия в Ростове он считал угрозой для себя. Отец же разгневался и лишил его старшинства – передал великокняжеский престол Юрию. Поступок чрезвычайный, чреватый многими последствиями. Так и вышло. Сразу же после смерти Всеволода в 1212 году началась распря. Четыре года междуусобной войны привели к Липице.
Владимирской ратью командовали князья Юрий и Ярослав Всеволодовичи, помогал им младший брат Святослав, а в противостоящей объединенной новгородско-псковско-смоленско-ростовской армии вместе с новгородским князем Мстиславом Удатным (Удачливым) тон задавал их старший брат Константин, князь Ростовский. Да и Мстислав Удатный тоже не чужак – он был тестем своего врага Ярослава.
И все же, когда рати выстроились друг против друга, противники попробовали договориться. К Ярославу и Юрию пришли послы с предложением: “Дадим старейшинство Константину, посадим его во Владимире, а вам вся Суздальская земля”. Юрий и Ярослав дали Константину такой ответ: “Пересиль нас, тогда вся земля твоя будет”. Потому что они накануне уже все поделили. После битвы смоленские ратники в одном из брошенных шатров нашли “грамоту”, в которой был закреплен их устный договор: “Мне, брат Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, а тебе – Новгород; а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев дадим черниговским князьям, а Галич – нам же”.
Все поделили.
Чтобы имена их не звучали отвлеченно, напомню: Юрий – тот самый Юрий, который через двадцать один год не придет на помощь рязанцам, бьющимся с Батыем. Что делать, в те века рязанцы и суздальцы были заклятыми врагами. И Юрий вскорости сам бесславно погибнет на реке Сити в битве с теми же монголо-татарами, которые, разгромив рязанцев, придут на суздальскую землю.
Ярослав впоследствии родит сына Александра, которого назовут Невским. Затем Ярослав, будучи после Юрия великим князем Владимирским, предложит русским князьям назвать Батыя “своим царем”. Сыновья Ярослава, Александр и Андрей, тоже будут воевать друг против друга. Александр Невский станет побратимом ордынского царевича Сартака, названым сыном Батыя и заключит союз Руси и Орды.
Князь Святослав после смерти Ярослава станет великим князем Владимирским. Но ненадолго. Его свергнет Михаил Тверской. Остаток дней своих он проведет в Орде, добиваясь справедливости. Но в историю Святослав войдет тем, что в 1234 году он закончит в Юрьеве-ПольскОм строительство Георгиевского собора, не просто уникального, но самого загадочного творения древнерусской архитектуры.
Это будет потом, потом, через десятки лет. А пока – войска стоят друг против друга. Одни – на Авдовой горе, другие – на Юрьевой горе. Меж ними – ручей Тунег. Чуть в стороне – речка Липица и то самое поле, куда они сейчас отойдут и где начнется битва.
О предстоящей жестокости сечи говорило и то, что некоторые особо отчаянные воины на поле боя “выскочили босыми”. Летописец никак не поясняет сию деталь. Для современников она и не требовала объяснений. Мне же остается только предполагать. “Обдирание мертвых”, то есть раздевание и разувание убитых – норма. И потому, наверно, демонстративно разуваясь, воин как бы объявлял, что не рассчитывает уцелеть, выходит на смертный бой. Некоторые князья в самые отчаянные схватки выходили с обнаженной головой. То есть знать снимала шлем, а простолюдины скидывали сапоги.
Когда закончилась сеча, “можно было слышать крики живых, раненых не до смерти, и вой проколотых в городе Юрьеве и около Юрьева. Погребать мертвых было некому… Ибо убитых воинов Юрия и Ярослава не может вообразить человеческий ум”.
За один день 21 апреля 1216 года в сражении на Липицком поле было убито “девять тысяч двести тридцать три” русских воина, гласит летопись.
Но летопись не дает однозначного ответа: это общие потери или только одной стороны? Тогда – какой? Трудно представить владимиро-суздальцев и новгородцев, совместно убирающих и считающих убитых. Поэтому некоторые историки полагают, что это потери лишь владимирского войска. Но почему владимирского? Ведь автор летописи – новгородец, он и приводит эту цифру. Зачем, какое ему дело до потерь владимирцев? Да и зачем новгородцам пересчитывать на поле боя трупы своих врагов с точностью до одного? Значит, “девять тысяч двести тридцать три” – это потери объединенного новгородско-псковско-смоленско-ростовского войска? Но если так, то сколько же погибло в тот день ратников из Владимира, Суздаля, Мурома, Переславля, Нижнего Новгорода, Торжка, Юрьева-ПольскОго?! Ведь потери побежденных всегда значительнее. Страшно представить, сколько же всего там пало русских людей. Мужчин в расцвете лет. При тогдашней численности населения это равносильно чуме или моровой язве. О потерях владимиро-суздальцев ярче всего говорит такой факт. Когда князь Юрий в одной сорочке, даже подседельник потеряв, загнав трех коней, на четвертом примчался к стенам Владимира и обратился к горожанам с призывом запереть ворота и дать отпор врагам, те ему ответили: “Князь Юрий, с кем затворимся? Братие наша избита”.
Сколько же всего полегло в той четырехлетней войне, включая стариков и женщин, всегдашних жертв мародерства и пожарищ, никто не знает и не узнает. В одной из опубликованных бесед Л.Н. Гумилев с нескрываемым ужасом восклицал: “Столько не потеряли за время войн с монголами!” И заключал: “Следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междуусобной войной, обычной для того неспокойного времени”.
К концу своей жизни Владимир Мономах подсчитал и написал в “Поучении”, что “всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших”. Из них девятнадцать – на половцев, которых нельзя было назвать чужими, потому что русские распри были одновременно распрями их родственников, половецких ханов, и – наоборот. Восемьдесят три похода за пятьдесят два года княжения в Смоленске, Чернигове, Переяславле, Киеве. И такую жизнь провел не какой-нибудь воспаленный маньяк-вояка, а глубоко верующий человек, призывавший: “Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его; если и будет повинен в смерти, то не губите никакой христианской души”, призывавший к миру своих кровавых братьев, которым Ярослав Мудрый завещал: “Любите друг друга, потому что вы братья родные, от одного отца и одной матери”. Бесполезно – сыновья и внуки Ярослава, как их отцы и деды, нещадно воевали друг с другом.
Но даже для смутных лет Руси та кровавая распря и завершившая ее битва на Липице – событие особо трагическое. Четыре года войны закончились тем, что Владимир, Переславль-Залесский и другие владимиро-суздальские города сдались на милость победителей – Константина и Мстислава Удатного. Константин стал великим князем во Владимире, а Мстислав стяжал еще одну ветвь в венок своей славы рыцаря и полководца.
Через три года Константин умер, и великим князем вновь стал Юрий. Все вернулось на круги своя. А если читатель проникнется горечью и сожалением, и вопросит небеса: зачем, за что загублено столько жизней? – самым правильным будет ответ: времена и нравы были такие, и с этим ничего не поделаешь.
Новгородский автор повести о битве на Липице не скрывает симпатий к своим. Но ведь те же смоленцы – союзники новгородцев, и летописец мог хотя бы к ним отнестись дружелюбнее. Однако ж – нет. Он пишет: “Новгородцы же не ради добычи бились, а смольняне бросились на добычу и обдирали мертвых…” А ведь знал летописец, что мародерство, по-нынешнему говоря, тогда не считалось большим грехом, что раздевают и разувают мертвых все, но поди ж ты, своих изобразил борцами только лишь за идею, а смольнян навеки пригвоздил к позорному столбу. Нет, того, что мы называем объективностью, не было и тогда.
ДОПОЛНЕНИЕ.
В Юрьев-ПольскОм историко-архитектурном и художественном музее открыта выставка «Земли моей минувшая судьба», посвященная 800-летию битвы на Липице. На Липицком поле наконец-то установили памятный камень и крест. Но надпись на мемориальной табличке с информацией о событии и количестве погибших владимирцев заканчивается в современном абсурдистско-идеологическом духе: «Вечная слава нашим пращурам!»
Сергей БАЙМУХАМЕТОВ
