Народный артист России Валерий Баринов много путешествует по стране с концертами. Этим летом его можно было увидеть и на книжном фестивале «Красная Площадь», и на столетии усадьбы Спасское – Лутовиново, где он примерил на себя роль писателя Тургенева, и на Музыкальных вечерах на Селигере, где артист читал рассказы Константина Коровина о Серове и Шаляпине. В перерывах он еще умудряется играть в спектаклях и сниматься в кино – сейчас у него в работе сразу два кинопроекта. Наш обозреватель побеседовала с Валерием Александровичем.
– Валерий Александрович, и как только вы всё это успеваете? Где силы черпаете?
– Вы знаете, я ведь очень серьезно болел, долго приходил в себя после ковида. Но сейчас уже играю спектакли, снимаюсь. Хотя наибольшее наслаждение мне, конечно, доставляют не киносъемки, а мои концерты, поэтические вечера. Вот не так давно был в Самаре, потом выступал с оркестром Осипова в Кирилло-Белозерском монастыре.
– А съемки?
– Ну, что съемки? Они меня сейчас не особенно греют. Есть пара картин, на которые я согласился, посмотрим, что из этого выйдет.
– Слышится скепсис в ваших словах…
– Мне вообще кажется, что кино сейчас перестало быть искусством и всё больше становится заработком. Хотя, конечно, есть хорошие режиссеры среди молодежи. В том числе и те, у которых я сам снимался. Мне интересно было смотреть за их работой. Но если говорить в целом: я смотрю современные фильмы, вижу цветную американскую картинку, и понимаю, что она меня не увлекает. И всё время думаю, какой фильм я бы хотел посмотреть во второй раз из современных? Никакой, пожалуй.
– Почему так?
– В сфере искусства наметился какой-то невероятный наплыв дилетантов – это присутствует не только в кино, но и в театре, и на телевидении. Сплошной КВН идет, не находите? Эти веселящие публику люди заполнили собой всё, но ведь они несут настолько поверхностный и узкий слой понимания, что такое жизнь, что мне становится не по себе.
Вот я смотрю разные ток-шоу на ТВ, и порой даже сам в них участвую. Я слушаю, как люди рассуждают про искусство (хотя очень редко ведь выпадает разговор об искусстве, все больше организаторов ток-шоу интересует, кто, с кем и почему). Но если разговор идет про искусство, то люди обычно почему-то говорят в следующем ключе: если режиссер, мол, хочет высказаться, то пусть высказывается за свои деньги, а не за государственные. Эта постановка вопроса меня просто убивает. Потому что, как мне кажется, так говорят те, кто ничего не понимает в искусстве.
Художник – человек творческий. Я убежден, что он должен быть в оппозиции всегда. Причем в оппозиции не просто к власти, а в оппозиции к жизни вообще. Настоящее искусство возникает тогда, когда художника что-то не удовлетворяет, когда у него возникает боль. Искусство начинается со слова «нет». И власть, если это умная власть, должна лелеять подобную оппозиционность. Я, разумеется, понимаю, что есть разные вещи: ты можешь что-то принимать, можешь что-то не принимать, но лелеять художников нужно. Потому что если этой оппозиционности не будет, то мы начнем за государственные деньги на экранах рисовать один только серп и молот. Мне вообще многое сейчас в кино не понятно, но это очень большой разговор. Поэтому я сегодня кино всё больше воспринимаю, как способ заработать. Хотя работаю честно, никогда не халтурил. Я ведь очень много снимался, и за свою любую картину могу ответить. Но истинно настоящее сладкое мучение я получаю только в театре. Ну и получаю колоссальное удовольствие на своих концертах, чему бы они ни были посвящены.
– А чему они обычно бывают посвящены?
– Ну, вот, например в Самаре я читал «Метель» Пушкина. Еще у меня есть программа, которая называется по строке Адамовича «Любил… Что знаешь ты об этом?» Но начинаю я всегда любую программу с фрагмента о войне, объясняя всем, что я – ровесник Победы, потому и сделал программу «Ах, война, что ж ты сделала, подлая». Этой программой я воздаю дань ветеранам, тем, кто не пришел с войны, ну, а уж потом читаю о любви.
– Если вернуться к кино, то кого из режиссеров вы вспоминаете с благодарностью?
– Я снялся более чем в двухстах фильмах. После двухсотого уже перестал считать. Но, увы, из огромного количества режиссеров, пожалуй, смогу назвать имен десять-двенадцать. Мне есть с чем сравнить. Я ведь снимался еще у классиков – Венгерова, Бондарчука, Мельникова. Из более молодых мне очень интересно было работать с Ларисой Садиловой, я снялся у нее в двух картинах.
– А какое кино вы сами пересматриваете «для души»?
– Вы знаете, я предпочитаю «для души» читать. А чтобы вот так: «Дай-ка сяду и пересмотрю фильм» – нет, такого не бывает. Но иногда нарвешься на что-то любопытное случайно… Вот с творчеством Арсения Тарковского, отца Андрея Тарковского, стихи которого я иногда читаю в своих концертах, я изначально познакомился как раз услышав, как он их читает в «Зеркале». Решил пересмотреть этот момент, а в итоге включился и пересмотрел всю картину. Потом вынырнула кнопка «Андрея Рублев». Я на нее нажал, и пропал еще на три с лишним часа. Вот так я пересматриваю кино.
– От «Андрея Рублева» действительно невозможно оторваться. Особенно после того, как оператор Вадим Юсов вернул в фильм все кадры-срезки, которые удалила цензура. Вы ведь с Юсовым тоже работали?
– Да, с Вадимом Ивановичем я работал еще на «Красных колоколах» Бондарчука. С ним общаться было подлинным удовольствием. Он был очень спокойный человек, образованный, сразу чувствовалось глубокое понимание предмета, знание предмета, и это было невероятно интересно. Он нес в себе заряд здоровья, вдохновения и желание жить. Чего и всем нам желаю.
Елена Булова.
Фото Андрея Никеричева / Агентство “Москва”
Читайте также
Иван Охлобыстин: Путь реалиста – это принципиальный дилетантизм
