Сергей Багоцкий — «История науки»

Вышла в свет книга Сергея Владимировича Багоцкого «История науки».

Это всеобъемлющий фундаментальный труд большого объема и классического толка.

Автор удачно сочетает дотошную энциклопедичность и образную метафоричность. Возрастная маркировка 18+, на наш взгляд, не соответствует реальности. Каких-то серьезных возрастных ограничений мы не увидели. Текст изложен настолько доступным языком, что вполне может служить расширенным учебником для средней школы сразу по нескольким дисциплинам, не только по естествознанию.

Причину того, что «История науки» может быть интересна подросткам, Сергей Багоцкий весьма точно объяснил сам: «В нашем обществе распространено мнение, что современные подростки кроме секса, рок-музыки и наркотиков ничем не интересуются. Мои собственные наблюдения не согласуются с этой точкой зрения. Я вижу немало умных и любознательных подростков, напряженно размышляющих над острыми проблемами окружающей нас жизни. Смею надеяться, что некоторые из этих мальчиков и девочек с интересом прочтут мою книгу».

Автор прав, и ситуация в общем не очень хорошая, современное образование и современная научно-популярная литература не удовлетворяет научную любознательность как подростков, так и населения в целом.

«История науки» Багоцкого может восполнить пробел.

Книга Сергея Багоцкого намного шире названия «История науки». В ней приведено, кажется, все, имеющее отношение к науке. Тут есть, конечно же, описание предмета и сути науки, научной дискуссии и формирования научных идей. Описаны научные школы и направления от древности до наших дней. Отражено сходство и различие науки гуманитарной и естественной, также философии и религии.

После каждой главы приведены вопросы, что превращает книгу в качественное научное пособие.

Например, «Науки развиваются тем быстрее, точнее и лучше, чем меньше они имеют дело с практикой», – говорил выдающийся биолог Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский (1900–1981). На основе этого высказывания автор сформулировал вопрос, для ответа на который нужны не столько знания, сколько смекалка, опыт, логика и фантазия: «Приведите доводы за и против мнения, высказанного Н. В. Тимофеевым-Ресовским. Согласны ли Вы с этим мнением?»

Насколько нам известно, Тимофеев-Ресовский запустил революцию в науке с переходом всей науки на точный естественнонаучный формат. Он на какой-то момент сумел привлечь внимание международной научной общественности к достижениям отечественной эволюционной генетики и тем самым придал мощный импульс ее развитию. Этот человек был великий полемист, мастер, прежде всего, устного диалогового жанра. Воспринимать его слова вне контекста невозможно.

Собственные исследования Тимофеева-Ресовского и его жены на дрозофиле действительно были освобождены от бремени непосредственного практического применения, но они имели настолько значительное фундаментальное значение, что их прикладной аспект оказался не меньше теоретического и намного шире чистой генетики – принцип усиления, пенетрантность и экспрессивность, сочетание олигогенов, генной и внешней среды в формировании признака.

Что же касается исследований Тимофеева-Ресовского на Южном Урале по радиоэкологии, они были продиктованы практическими задачами. Большинство явлений эволюции общества имеют аналоги в дикой природе. Образование настоящей хромосомы эукариот было аналогом будущего интернета, когда право на жизнь получило множество последовательностей, не имеющих непосредственного применения для приютившего их организма. Были значительно расширены возможности эволюции путем генных дупликаций.

Высказывания Тимофеева-Ресовского имеют похожую судьбу – о науке, о либералах, что свиньи не могут разводить свиней, это должен делать свиновод. Особую ценность «Истории науки» Багоцкого составляют инсерции примеров из художественной литературы, значительно повышающие усвояемость авторских идей.

Приводятся абсолютно контрастные описания, так сказать, ненаучного быта, например, реалистичные повести Лилианы Розановой соседствуют с «Белыми одеждами» Дудинцева, произведением больше фантастичным, чем научным.

В нашем непредсказуемо меняющемся мире ни один серьезный автор не может претендовать на окончательную картину. Современная наука привлекает больше критики, чем понимания.

Тем не менее, «История науки» Багоцкого представляет собой определенный итог, который можно сформулировать именно сейчас. В нашем понимании Багоцкий подобно Мюнхгаузену буквально вытащил самого себя за волосы из того болота, в которое превратили обильное описание наук в публичном информационном поле. Получилось вполне сбалансированное описание классической картины науки, оставляющее читателю пространство для размышления и возможность личного участия в развитии науки. Сергей Багоцкий дипломатично избегает спорных моментов, вызывающих особо острое возмущение в неспокойном научном сообществе. В лучшем случае декларации заменяются вопросами.

«История науки» в качестве учебника дает репрезентативный набор знаний на твердую пятерку. Апологеты нетривиальных теорий не смогут спорить со сложившейся классической картиной.

В условиях глобализации науки в англосаксонском варианте ни один здравомыслящий ученый без риска утраты статуса не будет спорить с центральной ролью «Теории Дарвина» и примирительно-эклектичной концепцией «Синтетической теории эволюции».

Тем не менее, наиболее яркие представители русского антидарвинизма в книге приведены.

Прорыв Сергея Багоцкого состоялся в том, что он возвращает центральную роль в истории науки русским ученым. Сейчас требует определенного мужества само упоминание имен Николая Тимофеева-Ресовского, Константина Мережковского, Льва Берга, Сергея Четвериковая, Ивана Шмальгаузена, Владимира Эфроимсона, Вигена Геодакяна, Алексея Оловникова, Юрия Чайковского, Льва Животовского и других.

Одновременно в книге приведено описание эксперимента Эдварда Лоренца, автора модели странного аттрактора и теории структуры динамического хаоса. Североамериканец Лоренц подвел физическую базу под описанное на полвека ранее Четвериковым явление волн жизни. Под разными названиями волны жизни вошли в число факторов как микро-, так и Макроэволюции.

Основоположник* Тимофеев-Ресовский предпочитал термин волны жизни без вариаций.

В книге приведены нетривиальные факты, которые не слишком вяжутся с известными стереотипами. Например, народный академик Трофим Лысенко, став президентом ВАСХНИЛ, никогда не был членом КПСС.

Особый интерес представляет казус Нобелевского лауреата Джеймса Уотсона, замученного североамериканской политкорректностью вплоть до утраты личности. Схема давления на генетиков в общем универсальная. Но даже в таком случае автор избегает личных оценок.

Особую ценность книги «История науки» в качестве учебника представляет формат изложения через приведение неопровержимых фактов.

Будущих врачей учат писать историю болезни для прокурора. Наверное, было бы правильно учить ученых излагать свои представления с учетом реальности возможного Auto-da-Fe. Если бы Джордано Бруно правильно учили, история науки сохранила бы ценный научный кадр. А что там «А все-таки она вертится!», то для пропаганды любой очевидной истины совсем не обязательно идти на костер. Присвоившие право судить временщики схлынут в небытие, на их место придут другие с какой-то другой, столь же агрессивной, лексикой.

Истина инвариантна, как и красота, разве что слова могут быть разные. Сергею Багоцкому удалось соединить под общей обложкой максимум возможного.

С некоторыми тезисами в представлении науки Багоцкого мы согласиться не можем, но и не считаем себя вправе критиковать, потому что критика вышла бы не по адресу. Тут надо повторить, что «История науки» является классической позитивной картиной науки. Спор с автором означал бы объявление войны против действующей парадигмы.

Ни в коем случае не в укор автору, но исключительно ради чистоты картины, отметим то, что мы не нашли в книге. Не нашли исследователей потребностей мозга Павла Симонова и Вячеслава Дубынина. В море литературы-макулатуры про мозги — это светлый лучик адекватного соответствия потребностей нейросетям. Не нашли авторов мобильных элементов в геноме — Евгения Ананьева и Владимира Гвоздева, также автора монографии «Непостоянство генома» Романа Хесина-Лурье. Не нашли нетривиальной идеи происхождения жизни на Земле, изложенной в фантастическом романе Станислава Лема «Голос неба» (по-польски «Glos Pana») Не нашли детектора ошибок Натальи Бехтеревой, который должен бы контролировать отмененное ранее.

На данном этапе перечисленные моменты выпали из канона.

Ну что же, если автор примет в расчет наши замечания, стало быть, есть стимул работать над переизданием «Истории науки».

Реальная картина науки способна вызвать шок у читателей старше восемнадцати. Достаточно было бы одного доведенного до абсурда казуса Джеймса Уотсона. На их счастье, большинство людей в нашем прекрасном новом мире правду не воспринимает, и наука в перспективе может исправить положение.

Лев МОСКОВКИН, Наталья ВАКУРОВА.

Фото «Московской правды»