Почему в архивах нет речи Сталина на пленуме ЦК КПСС 16 октября 1952 года?

То ли Сталин велел ничего не фиксировать (зачем ему это было бы надо?), то ли соратники тотчас после смерти своего вождя уничтожили все документы.

XIX съезд, 19 съезд 1952
Из архива «Московской правды»

14 октября 1952 года закончил работу XIX съезд партии. Он принял организационное решение о переименовании ВКП(б) в КПСС, об изменениях в Уставе партии, упразднил Политбюро ЦК (девять членов), создал вместо него Президиум ЦК в составе 25 человек, утвердил Директивы пятилетнего плана развития СССР на 1951-1955 годы.

15 октября 1952 года «Московская правда» на первой странице опубликовала выступление Сталина, которым и завершился съезд. Оно было кратким и посвящалось международным вопросам, по сути – обращение к коммунистическим и рабочим партиям о целях, задачах, совместной борьбе против империализма. Заканчивалось так:

«Да здравствуют наши братские партии!
Пусть живут и здравствуют руководители братских партий!
Да здравствует мир между народами!
Долой поджигателей войны!»

17 октября 1952 года «Московская правда» вышла с передовой статьей «Вдохновитель и организатор наших побед» и с коротким информационным сообщением под названием «Избрание Пленумом Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза исполнительных органов ЦК».

Затем следовало собственно сообщение:

«16 октября 1952 года состоялся Пленум вновь избранного Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза».

Далее публиковался состав Президиума и Секретариата ЦК. И всё. В официальных источниках нет никаких подробных материалов. Есть только свидетельства некоторых немногочисленных участников. Прежде всего, более или менее полно, – Леонида Ефремова и Константина Симонова.

Леонид Николаевич Ефремов (1912-2007) был тогда первым секретарем Курского обкома партии, членом ЦК КПСС. В книге мемуаров «Дорогами борьбы и труда» он в подробностях вспоминает тот день, приводит свою запись речи Сталина:

«Итак, мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями.

Говорят: для чего мы значительно расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела. <…>

Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра – это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. <…>

Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей.

Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.

Молотов – преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия – наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей – это, кроме вреда, ничего не принесет. <…>

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно?

Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна».

(Кстати, к вопросам сельского хозяйства, в числе других, Сталин вернулся через десять дней, на заседании бюро Президиума ЦК КПСС 27 октября 1952 года: «Плохо идут дела в сельском хозяйстве. Партийные работники не знают истории сельского хозяйства в Европе, не знают, как ведется животноводство в США. Только бумаги подписывают и этим губят дело».)

Ворошилов, Каганович, Маленков, Молотов, самые близкие к Сталину государственные деятели, в то время в народе просто назывались вождями. До 1950-х годов бытовала среди пионеров-школьников неформальная (!) клятва-обещание: «Под салютом всех вождей!»

И вдруг этих вождей подвергают публичной порке.

Атмосферу в зале передает знаменитый советский писатель Константин Симонов (1915-1979) в книге «Глазами человека моего поколения», вышедшей только в годы перестройки и гласности – через девять лет после смерти автора. Симонов пишет:

«В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырех членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженные, неподвижные лица. Они не знали так же, как и мы, где и когда, и на чем остановится Сталин, не шагнет ли он после Молотова, Микояна еще на кого-то. Они не знали, что еще предстоит услышать о других, а может быть, и о себе. Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми».

А затем случилось нечто еще более шокирующее: Сталин попросил освободить его от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР. Почему? Из каких побуждений? Преследовал какую-то цель? Так, во всяком случае, считал Константин Симонов, предполагавший некий тайный зловещий замысел:

«Сталин, говоря эти слова, смотрел на зал, а сзади него сидело Политбюро и стоял за столом Маленков, который, пока Сталин говорил, вел заседание. И на лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, – а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина <…> Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже и из-за спины Сталина слова: «Нет, просим остаться!», или что-то в этом духе, зал загудел словами: «Нет! Нельзя! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!» Не берусь приводить всех слов, выкриков, которые в этот момент были, но, в общем, зал что-то понял и, может быть, в большинстве понял раньше, чем я. <…> Маленков, на котором как на председательствующем в этот момент лежала наибольшая часть ответственности, а в случае чего и вины, понял сразу, что Сталин вовсе не собирался отказываться от поста Генерального секретаря, что это проба, прощупывание отношения пленума к поставленному им вопросу – как, готовы они, сидящие сзади него в президиуме и сидящие впереди него в зале, отпустить его, Сталина, с поста Генерального секретаря, потому что он стар, устал и не может нести еще эту, третью свою обязанность.

Когда зал загудел и закричал, что Сталин должен остаться на посту Генерального секретаря и вести Секретариат ЦК, лицо Маленкова, я хорошо помню это, было лицом человека, которого только что миновала прямая, реальная смертельная опасность, потому что именно он, делавший отчетный доклад на съезде партии и ведший практически большинство заседаний Секретариата ЦК, председательствующий сейчас на этом заседании пленума, именно он в случае другого решения вопроса был естественной кандидатурой на третий пост товарища Сталина, который тот якобы хотел оставить из-за старости и усталости. И почувствуй Сталин, что там сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков; во что бы это обошлось вообще, трудно себе представить».

Так или не так, мы не знаем.

Тот Пленум ЦК КПСС породил несколько конспирологических предположений. От расправы, которую Сталин готовил своим ближайшим сподвижникам, до отравления Сталина этими самыми сподвижниками, испуганными угрозой расправы. Сталин умер через четыре с половиной месяца – 5 марта 1953 года.

Центром интриги безусловно является то, что речи Сталина в архивах нет. Есть лишь «Постановление пленума ЦК КПСС о составе Президиума, Бюро Президиума и Секретариата ЦК КПСС. 16 октября 1952 г.» (Протокол № 1 // РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 21. Л. 1.) Пленум длился примерно два часа. Выступление Сталина занимало почти полтора часа. По терминологии того времени, каждое выступление Сталина называлось «историческим». А тут – ничего нет. Никакого протокола, не говоря уже о стенограмме. Конечно, пленум был закрытым, и, вероятно, было запрещено что-либо публиковать даже в изложении, дабы не сеять смуту. Но почему стенограммы нет? То ли Сталин велел ничего не фиксировать (зачем ему это было бы надо?), то ли соратники тотчас после смерти своего вождя уничтожили документы.

Сергей Баймухаметов.

XIX съезд, 19 съезд 1952
Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x