Сегодня всенародно любимый народный артист РФ Евгений Стеблов отмечает свое 76-летие. Вся его жизнь связана с Москвой, а картина «Я иду шагаю по Москве» стала визитной карточкой столицы. Коренной москвич, он многое может рассказать о своем замечательном городе, с которым связаны и отрочество, и юность, и зрелые годы.
— Евгений Юрьевич, однажды вы обмолвились, что помните Москву, по улицам которой еще ездили извозчики.
— Да, помню. Тех, которых мы называли «легковыми», уже не существовало, но тяжеловозы, развозившие дрова, были. Потому что в то время, не в каждом столичном доме существовало центральное отопление. Я жил на Первой Мещанской улице. Наш дом и дом, о котором Владимир Семенович Высоцкий поет в своей знаменитой песне, находились в одном дворе. В дом, где жил Володя, потом водили экскурсантов, а наш, стоявший напротив, был сломан.
— Вы дружили с Высоцким в детские годы?
— Разница в восемь лет в детстве – это большое расстояние. Но время эту разницу стерло: позже мы пересекались в артистических компаниях, так как я был студентом Щукинского училища, а он — выпускником Школы-студии МХАТ. Высоцкий появлялся на Трифоновке в театральном общежитии у наших девчонок, где он им пел под гитару. Помню, как пересекаясь в общежитии, мы вспоминали ребят из нашего двора и его школьную учительницу, живущую на одной со мной лестничной площадке.
— А каким был обычный московский двор в то время?
— В нашем, например, жили самые разные люди, в том числе — и бандиты, и шпана. Об этом все знали, но в своем дворе они никогда не безобразничали, даже, скорее, напротив. Володин дом у нас назывался «номерами», потому что это был такой «шанхай», где в коммунальной квартире могло проживать по двадцать четыре семьи.
В нашей проживало четыре семьи. Причем, нам принадлежала пара комнат – очень привилегированная история: мой дедушка являлся в те годы «железнодорожным генералом» нынешней Рижской железной дороги. Тогда она называлась Виндавской. Теперь сравните: у нас в квартире жило четыре семьи, у Володи – двадцать четыре. При единственном на всех туалете. Ну, и естественно, в этих коммуналках соседствовали и интеллигенция, и простые люди, и шпана. Любопытно то, что во дворах присутствовал жаргон, но ни в школе, ни в семьях его услышать было нельзя – огромный контраст с сегодняшним днем. Особенно это бросается в глаза в сериалах о том времени: преступники, полицейские, следователи – все говорят на одном языке, одними и теми же выражениями. Но так не было.
В то время встречались еще и люди из XIX века. Оставались живы старые барыни. Помнится, я пришел в дом бабушки и, перепутав этаж, позвонил в чужую квартиру. Из длинного темного коридора мне навстречу вышла старуха в чепце – эдакая пушкинская Графиня. Я перепугался не на шутку. Оказалось, что попал в квартиру сестры композитора Прокофьева. Женщины тогда одевались иначе, чем сейчас. И меняли одежду не часто. Сукна были хорошие, они долго не изнашивались. У моего деда в шкафу с дореволюционных времен в отличном состоянии висели твидовые пиджаки, котелок. Пацаном я по глупости его изрезал ножницами— совершенно новый, хороший котелок!
— А какие ваши любимые месте в городе?
— Меня водили гулять в сквер перед Рижским вокзалом, и я до сих пор люблю это место. Напротив стоит храм. Так что, с одной стороны, я рос под звон гудков железной дороги, а с другой стороны — под звон колоколов. На Пасху соседи ходили в церковь, куличи пекли, освящали их. В моей семье такого не было. Было видно, что милиция эту территорию как-то ограничивала, оцепляла. Но у меня не сложилось впечатление, что это были репрессивные меры, хотя в то же время, это явно не поощрялось. Церковь была таинственным манящим миром.
На вокзале существовал железнодорожный музей, который считался закрытым, его завсегдатаями были студенты, учившиеся в институте транспорта. Дед меня брал туда с собой. Военная дорога была в то время еще военизирована, и я испытывал чувство гордости, когда старые служащие, носившие форму, отдавали дедушке честь. Ребенок воспринимал эти экскурсии, как поход в парк аттракционов: там стояли вагоны, там стояли действующие модели паровозов, электровозов. Замечательно!
Вторым моим любимым местом, куда я ездил с дедом, был район Выставки Достижения Народного Хозяйства. Телецентра еще в помине не было, зато были дачи. И у нашей семьи в послевоенное время там был огородик: москвичам там выдавали участки, чтобы на них можно было что-то вырастить в голодное время.
Я очень любил также парк Останкино: там существовал «Прокат игрушек». За скромную плату ими можно было поиграть некоторое время. Вашему поколению этого, конечно, уже не понять. Я ведь рос в те годы, когда еще даже столичного магазина «Детский мир» не существовало. Он открылся, когда мне было исполнилось лет одиннадцать — двенадцать. Кстати, «Детский мир» я тоже очень любил: я все время что-то мастерил, а в магазине можно было купить реечки и другой материал для поделок.
— Поскольку вы жили в центре, наверное, вас не обошли стороной и большие события, которые стали потрясением для страны. Например, похороны Сталина?
— Когда в 1953-м пришла весть о смерти Сталина, я с мальчишками из школы решил идти на прощание с вождем. Естественно, пошли пешком, но добрались только до Сретенского бульвара, нам что-то дальше помешало двигаться. Это спасло нас от неминуемого попадания в ту жуткую давку, о которой потом столько рассказывалось.
Еще я запомнил, как в нашем дворе посносили маленькие магазинчики, располагавшиеся по фасаду дома – бакалею и другие, и на их месте был возведен многоэтажный дом для работников НКВД. Он строился пленными немцами, они играли на губных гармошках, и пытались с нами, мальчишками, разговаривать на языке жестов. Дом этот заселился, но ежедневно туда наведывались «черные вороны» — машины, забиравшие арестованных людей. Это было привычной картиной. На заднем дворе жил, помню, один пироженщик. Его забрали и мальчишки сделали вывод, что он «Шпион». Затем человека отпустили и мальчишки решили, что «ошиблись». Потом снова увезли и мальчишки говорили: «Все-таки— шпион!» Увы, эти разговоры были обычными в то время.
— В фильме Георгия Данелии «Я шагаю по Москве», где вы сыграли друга Коли Сашу, много знаковых мест Москвы. Сейчас это вызывает ностальгию?
— Наш город удивительно снят в этом фильме большим мастером Вадимом Ивановичем Юсовым. И пересматривая его, я все время вспоминаю, каким удовольствием было гулять по бульварам столицы — не было такого обилия машин, и на этих бульварах мы знакомились, признавались в любви, и расставались.
Елена БУЛОВА.
Фото из открытых источников
