В Театре Моссовета – премьера. Художественный руководитель театра Евгений Марчелли представил публике свою сценическую версию пьесы Уильяма Шекспира «Гамлет» под интригующим названием «ШЕКСПИРГАМЛЕТ». В одно слово, все буквы – заглавные.
Интриги новому спектаклю не занимать: он откровенно вываливается из классических рамок. «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» – из тех редких умных постановок, которые в силу своей необычной формы либо принимаются зрителем всем сердцем, целиком и полностью, либо отвергаются «на корню». Превалирующая черно-белая цветовая гамма, в которой художница Анастасия Бугаева решила костюмы и декорации, только подчеркивает эту полярность восприятия.
Евгений Марчелли прекрасно понимает, что Москва видела «Гамлетов» самых разных. И приоткрыть плотно закрытую дверцу в недра зрительского подсознания ему будет крайне непросто. Чтобы достигнуть цели, режиссер решает обнажить какую-то новую суть привычных вещей и понятий, спустившись в самое нутро хорошо известного сюжета.
В этой постановке есть все – и мысль, и изрядная доля юмора, и философская глубина с ее актуальными вопросами, ответы на которые каждый дает себе сам. Есть тут парадоксальная режиссура и четко обозначенные реперные точки пьесы, ставшие каркасом нового прочтения. Есть выход за привычные рамки восприятия самих персонажей и изумительные актерские работы. Есть красота и какая-то легкая жуть, светская салонность и историческая условность, прямой отсыл к политической ситуации за окнами. Короче, понемногу всего того, из чего складывается крепкий спектакль.
Чудны дела твои, Эльсинор! Клавдий (артист «Современника» Сергей Юшкевич) в обнимку с Гертрудой (Евгения Крюкова), «обжимаясь» на каждом углу, тщетно пытается произнести приличествующую случаю речь о безвременно покинувшем мир Короле. Но чувствуется, что воркующей парочке не до речей: собраться с мыслями Клавдию в объятиях Гертруды непросто.
Принц Датский (яркая работа Кирилла Быркина), встретившись лицом к лицу с призраком своего отца (Александр Филиппенко), мучается вопросом, не дьявол ли принял родной отцовский облик, чтобы окончательно свести его, принца, в могилу. (Слова о дьяволе, судя по всему, возникли после перевода пьесы Михаилом Морозовым.)
Офелия (бесконечно талантливая Анна Галинова) – невообразимых размеров девица, пышногрудая и пышнобедрая, считает себя первой красавицей королевства. И спешит помочь принцу разобраться в вопросе «быть иль не быть», то есть жить или не жить, убивать или не убивать.
Сам знаменитый шекспировский вопрос доносится поначалу до зрителей откуда то из-за колоннады белоснежных объемных шарфов, свисающих с потолка до пола. Эти же шарфы потом превратятся в высоченную гору «снега», стремящуюся вверх, под колосники театра, и из нее будут возникать лица участников пьесы.
Полоний (мощная работа Валерия Яременко), озабоченный судьбой любимой дочери, силится оградить ее от падения, безуспешно вдалбливая ту мудрость, которая постигается каждым поколением исключительно путем набивания собственных шишек.
Лаэрт (Митя Федоров), стильный и строгий, в длинном черном плаще и очках, придающих ему вид человека решительного и умного, окончательно теряет способность соображать и распознавать манипуляции Клавдия, потому что силится любой ценой отомстить за убитого отца и погибшую сестру.
Заезжие артисты, сдержанные и минималистичные до предела, выступают прекрасным контрастом беснующемуся на подмостках Гамлету, рвущемуся изобразить коварство ныне здравствующего монарха.
Толпа в полсотни сбрендивших девиц в черных вечерних платьях, с обнаженными плечами, словно рой диких пчел, носится по замку, за полуобнаженным принцем в надежде заполучить и его, а заодно трон и власть. Причем чем меньше на принце остается одежды, тем больше становится рой претенденток.
Итак, «все смешалось в доме…» Хотя нет, в ткань шекспировского текста режиссер Марчелли вплетает совсем другую фразу, не менее известную, и вызывающую хохот в зале: «Карету мне, карету!»
Откровенный смех вообще достаточно часто вспыхивает по ходу спектакля, продолжительность которого составляет всего лишь 1 час 50 минут. Совсем как в знаменитой «Юноне» и «Авось». Сравнение не случайно – в премьерной моссоветовской постановке также много музыки, живого боя барабанов и еще каких-то немыслимых, непривычных слуху музыкальных инструментов. Марчелли перед началом первого показа даже шутливо обозвал эту драму «почти мюзиклом». До полноценного мюзикла «ШЕКСПИРГАМЛЕТ», конечно, не дотягивает, да и цели такой не ставит. Но музыкальное оформление является здесь полноправным действующим элементом – шумовая завеса создает то неповторимую атмосферу морского побережья, то приоткрывает дверь в загробное пространство, то подчеркивает суету дискотечного угара, в котором постоянно пребывают возбужденные придворные Эльсинора.
Режиссерских находок в спектакле хватило бы на несколько спектаклей. Чего стоит один только выход артистов на сцену в самом начале, когда треть партера пустеет и соседи справа и слева от тебя, устремившись на сцену, теряются в недрах закулисья. Словно подчеркивая тем самым тесную связь нас сегодняшних с шекспировскими персонажами.
В финале в проеме светящегося окна появляется Призрак отца Гамлета. К чести Марчелли, режиссер не стал ставить финальную дуэль Лаэрта и Гамлета на отравленных рапирах, которую зритель уже десятки раз видел во всех сценических вариантах.
Финал и так известен. Для нас же главное, что маски сорваны, вопросы поставлены ребром, акценты расставлены по-новому, а значит – есть почва для очередной порции раздумий. Гамлет Марчелли – человек, который примерил на себя роль Бога, беспощадного судьи, человека, решившегося вершить самосуд. Для того чтобы расследовать эту историю, ему нужно было притвориться безумным. Но грань между талантливым лицедейством и настоящим сумасшествием так тонка, что зрителям в какой-то момент становится страшно за беснующегося принца. Не ровен час в этой хитрой игре он «съедет с катушек» по-настоящему. А нарастающая беспощадность его к окружающим и отдельные жесткие высказывания в какой-то момент делают вполне органичной трагическую развязку истории.
Цель лицедейства, как завещал нам Шекспир, «держать как бы зеркало перед природой, являя всякому времени его подобие и отпечаток». Неожиданность формы постановки Евгения Марчелли вполне органично работает на эту цель.
Елена Булова.
Фото Елены Лапиной
