Нынешний сезон в театре «У Никитских ворот» – 41-й: коллектив «вплывает» в новое десятилетие. Самое время подводить итоги и строить грандиозные планы на будущее. Наш обозреватель беседует с художественным руководителем театра, давним другом нашей газеты, народным артистом РФ Марком Розовским о том, каким Мастер видит новый сезон.
– Марк Григорьевич, как вы ощущаете «груз» достижений прошедших лет? Что удалось, что не удалось, чем дальше удивлять собираетесь?
– Я позволю себе поразмышлять, что такое, с моей точки зрения, 41-й сезон в жизни театра, так как прошлый наш сезон был юбилейным.
40 лет – время подведения итогов, хочешь ты этого или не хочешь. И даже если стесняешься подводить итоги, но под давлением цифры 40 волей-неволей приходится задумываться, что же сделано в реальности за это время.
Именно поэтому я считаю новый сезон рубежом. Да, было огромное количестве усилий бессчетного числа лиц и очень талантливых людей, много вложивших в первоначальный период жизни театра. Но сегодня обо всем этом хочется забыть. Потому что в театре нужно думать, что будет завтра утром на репетиции и вечером – на спектакле.
Конечно, мы не должны работать к датам, юбилеям. И все-таки плавный переход в свою новую историю должны ощущать. Этот переход должен иметь обоснование в предыдущих годах, и мы должны ответственно продумать, какими будут следующие шаги: театр ведь не может не развиваться! И какие бы прекрасные спектакли в нем ни шли, надо с каждым годом наращивать поступь и двигаться к следующим вершинам.
Может быть, сам я не сумею дожить (будем здесь реалистичны), но мне очень хотелось бы, чтобы к 50-летию театра «У Никитских ворот» он стал академическим! В свои 50 лет наш театр должен стать мощным массивом сценического искусства, а для этого надо покорить какие-то новые вершины.
Поэтому каждая следующая постановка должна быть взвешенной: с одной стороны, надо уметь рисковать, с другой – думать о значимости работы. А успех, он ведь приходит вместе со значимостью…
И еще – надо уметь соразмерять силы. В первые 40 лет я несколько авантюрно ставил перед собой задачи, которые казались несбыточными. Когда это сбывалось, потирал руки и был счастлив, что мы приобрели новую силу.
– Вы имеете в виду репертуар?
– Прежде всего репертуар. Ведь что такое театр? Это, во-первых, репертуар, во-вторых, публика и в-третьих – наше мастерство, которое должно соответствовать высоким требованиям и задачам. Иногда в эти годы мне казалось, что мы не потянем. Но если возникало результативное действо, подтверждающее, что мы, несмотря ни на что, потянули, тогда-то театр и двигался вперед.
Сейчас эта задача осложняется многими факторами. Нужны новые театральные сногсшибательные идеи. А для воплощения этого необходимо финансирование. Безусловно, мы получаем государственную поддержку, но дело-то наше растет!
Прямой пример того, о чем я говорю, – вот мы сейчас лишились Старой сцены, где начинали: там необходим ремонт. А там его никогда не было с момента рождения театра!!! Нужно поменять полы, починить крышу, поменять световое оборудование…
– Ну да, если над головами зрителей прорвет крышу во время спектакля или под их ногами провалится паркет, то будет не до зрелища… Ну и как вы выкручиваетесь? Сделать это за счет театра ведь невозможно?
– В том-то и сложность. Хотя мы – аншлаговый театр, но по сравнению с другими наш зал маленький, а стоимость декораций и костюмов сегодня резко возросла. Двигать дело вперед оказывается очень непростой задачей. Я отнюдь не жалуюсь, мы как-то решаем все эти вопросы: я научился делать большие спектакли с минимумом затрат.
– По вашим эффектным спектаклям не скажешь, что вы экономите на сценографии или на костюмах…
– Наши спектакли действительно не выглядят в чем-то обедненными: у нас есть представления зрелищные, яркие, эффектные. Но с каждым сезоном мы испытываем все большие трудности. Эти трудности есть у всех театральных организмов в стране по понятным причинам. Но когда я до нового года должен выпустить гала-зрелище «Дон Кихот» по пьесе Михаила Булгакова, то затраты на такой масштабный театр естественны для большой сцены академического театра, а для нашего театрика они выглядят неподъемными. И все-таки мы решаем все вопросы с выпуском этого спектакля.
Нам, конечно, помогают, но я подчеркиваю, что нужда в решении этих вопросов обостряется с каждым новым годом.
А с точки же зрения задач глобального искусства мне кажется, что мы всю жизнь ориентировались на русскую классику, и продолжаем в этом сезоне отстаивать нашу репертуарную линию. Дон Кихот – это не только ведь Сервантес, но и Булгаков. Правда, я сделал свою сценическую редакцию Булгакова.
– О чем ваш «Дон Кихот», какой основной посыл он будет нести в зал?
– О том, что донкихотство, особенно сегодня, есть признак высшей человечности. Донкихотство – это бесстрашие и жертвенная борьба за справедливость. Это защита униженных, оскорбленных, бедных. И эта героика очень близка русскому национальному характеру, есть масса серьезнейших размышлений великих представителей русской литературы на эту тему. В этом смысле я не собираюсь открывать ничего нового. Просто потребность в такого рода герое сегодня, как мне кажется, назрела.
– А почему вам так кажется?
– Потому что с болью и горечью я фиксирую, что количество злых людей во всем мире дико возросло. Может, это обманчивое впечатление, но оно у меня складывается. Злые люди – те, которые хотят с помощью насилия чего-то добиться от других людей. Отсюда – кровопролитие, бесовство, мракобесие, отсюда – возврат к лживым идеям и псевдоценностям. Вот и оказывается, что искусство – то единственное оставшееся хранилище фундаментальных ценностей, которые выработало человечество. Сегодняшнее искусство должно в полную силу высказаться по этому поводу. Во всем мире эта потребность резко возросла. Эра дегуманизма угрожает всему живому.
Мне хочется со сцены сказать, что количество добрых людей не уменьшилось. Что в борьбе добра и зла добро не уступит злу нисколечко. Ведь очень многие сегодня впадают в депрессию, в метании чувствуют расщепленность своих внутренних миров вместо того, чтобы искать гармонию. Дон Кихот призван призвать человечество к победе добра, может быть, ценой собственной жизни.
Что касается того, насколько этот герой будет нов в нашем сезоне, – судить зрителю: работа еще в процессе. И у меня нет цели перевернуть наше представление о Дон Кихоте, я лишь хочу открыть в нем самое важное, то, что нам нужно сегодня. Попытка этого сделана, поймет ли нас зритель – вот вопрос, который должен волновать и меня, и всех артистов. Но репетиции проходят с колоссальным духовным изъявлением всех участников, замах есть. А без замаха такого рода великое произведение постичь не удастся никому.
– На сюжеты Сервантеса существует несколько десятков фильмов, поставленных в разное время, а трактовка Дон Кихота в различные периоды была самая разная, иногда полярная…
– Есть сотни статей и трудов, которые призваны помочь найти опоры в понимании этого образа. В том числе я встречал и не очень умные мысли, которые высказывают умные люди. Да, я столкнулся и с этим: человек вроде бы умный, но порет с ученым видом знатока чушь. Самое примитивное и поверхностное – считать Дон Кихота глупым безумцем. Конечно, он отличается от обывателя: герой имеет другой уровень развития и мышления.
– Сразу приходит мысль о Бароне Мюнхгаузене из захаровского фильма. Который призывал смотреть на все смелее, шире, выходя за рамки привычных воззрений. И при наблюдении за которым возникал вопрос: а может, перед нами вовсе не враль, а терпеливый просветитель? Или ироничный фантаст? Или поэт? Или педагог и даже наставник?
– Именно. Но так как у нас сегодня в мире происходит патологическое разрушение всех духовных ценностей, поскольку идет атака на человека с целью его расчеловечивания, ценности эти пытаются свести к нулю, отбросить, то многие на этом фоне считают Дон Кихота придурком. А меж тем гражданское общество обязано быть вне невежества, потому что там, где невежество, – там гибель нации.
Когда-то, еще в век Просвещения, Карамзин поставил нашему обществу диагноз, говоря о «повреждении нравов». Это было в XVIII веке. А теперь давайте взглянем и сравним с тем, что творится сегодня. Как там наши собственные нравы? Не повреждены ли они?
Мне бы хотелось, чтобы в деятельности театров существовала позиция – побеждать невежество любой ценой, отстаивать эти фундаментальные ценности, «какое б тысячелетье на дворе» не происходило. Эта задача – главная в нашем деле. Живой академизм – без него нельзя строить будущее нашего театра.
– А какие еще названия войдут в ваш репертуар?
– 11 октября мы сыграем «Свадьбу» Зощенко. Это будет фарс с песенками 20 – 30-х годов, музыкальный спектакль в гротескном, поэтическом, сатирическом и лирическом тоне. С «мейерхольдинкой» в театральном решении, когда психологизм сочетается с условно знаковым поведением артистов на сцене. Но при этом игра должна быть органична в самом острохарактерном своем выражении. Именно этого требует Зощенко сегодня, в XXI веке, как мне кажется.
В основе сюжета расхожий анекдот. Молодые люди познакомились в трамвае, решили пожениться, жених пришел на квартиру к невесте, но не может ее отличить от мамаши, путает последнюю с дочкой. Ну и что из этого выходит, мы и увидим. Разоблачительная сатира должна быть веселой, решена в буффонном, бурлескном тоне.
– По Москве ползают слухи, что «три мушкетера» отечественного театра – Розовский, Ряшенцев и Дунаевский замахнулись на Антона нашего на Чехова. Это правда, вы ставите мюзикл по Чехову?
– Я написал пьесу по рассказу Чехова «Душечка», а мой друг Юра Ряшенцев (которому, между прочим, 92 года, и он в полном порядке) написал стихи. Максим Дунаевский присоединился, тоже очень увлекшись идеей. Так что да, мы снова собираемся втроем в компанию. Скажу больше: кроме «Душечки», в наших планах сделать и еще два мюзикла по Чехову – «Попрыгунью» и «Даму с собачкой». Хотя многие близкие друзья советуют попробовать «Дом с мезонином» или «Хористку»: у Чехова ведь множество блистательных сюжетов, не слишком освоенных российским театром. Тем более что театр «У Никитских ворот» – чеховский, он начинался с «Доктора Чехова», и этот спектакль держится 41-й сезон. И «Дядя Ваня» у нас идет. И «Вишневый сад» шел.
Так что да, грядет триптих чеховских мюзиклов.
– И вы сделаете из Чехова гала-зрелище?
– Вовсе не гала-зрелище, а, напротив, интимные, человечные мюзиклы, с тонкими музыкальными номерами, с лирической нотой и легким вхождением в чеховские настроения. Там будут блистательно выписанные Чеховым характеры и, я бы сказал, «несколько опасных для женщин наблюдений». Хотя Чехова кое-кто считал женоненавистником, он, конечно, женоненавистником никаким не был, его женщины любили и, как мы знаем, он их любил. Но Чехов знал многие слабости женского характера и умел живописать их, как никто другой. Так что триптих будет рассказывать о женских судьбах. Этот проект потребует больших усилий. Удастся ли нам его осуществить? Нам искренне хочется в это верить!
Беседовала Елена Булова.
Фото автора
